Золотой характер

Вл. Дыховичный и М. Слободской ВОСКРЕСЕНИЕ В ПОНЕДЕЛЬНИК

— Не ожидал я, товарищ Фикусов, от тебя, моего старого работника, такого непростительного легкомыслия!

Петухов с обидным сожалением посмотрел на своего заместителя и брезгливо взял со стола злополучную бумажку.

— Значит, на основании этой справки ты предлагаешь мне предоставить калькулятору Бельскому А. И. декретный отпуск и направить его в специальный дом отдыха для женщин, готовящихся стать матерями? Так?

— Но это же просто опечатка в справке, Семен Данилыч, — робко пояснил Фикусов, — явная опечатка. Это не Бельский, а Бельская. Она женщина, честное слово! Я же сам ее видел!

— Это — субъективное восприятие, — отрезал Петухов. — А передо мной официальный документ. И в нем стоит мужская фамилия!

— Вы можете сами посмотреть, — предложил Фикусов. — Она сидит в приемной. Она женщина. И по фигуре видно, что она действительно, так сказать, готовится…

— Фигура, товарищ Фикусов, не является основанием для приказа. Представь на минутку, что могло бы получиться, если бы я пошел у тебя на поводу и подписал этот приказ? Калькулятор Бельский уезжает в дом отдыха и там спокойно готовится стать матерью. Свою фигуру он увозит с собой, а справка остается в деле. Приезжает ревизор, поднимает дело, находит справку и задает мне вопрос: «На каком основании вы послали мужчину готовиться стать матерью?» Не знаю, товарищ Фикусов, как ты меня, а я бы тебя снял за такое дело!

Испуганный этой перспективой и подавленный железной логикой своего начальника, Фикусов больше не пытался оправдываться. А Петухов хоть и ценил и даже любил Фикусова за исполнительность, аккуратность и, как он говорил, «непрекословие», но на этот раз решил довести свой административный урок до конца.

— Никогда, слышишь меня, Фикусов, никогда не иди против официального документа! — строго наказывал он своему заместителю. — Ибо всегда окажется правым документ, а не ты! И бумага останется в силе, а ты погибнешь! Впрочем, я уверен, что этого больше не случится, — смягчился наконец Петухов. — Я оставляю на тебя учреждение, как на самого себя. Ты мой ученик, и я верю, что ты себя не подведешь. Но выводы из этого случая сделай.

Фикусов поблагодарил начальника за доверие, а Семен Данилович с приятным ощущением выполненного долга покинул стены своего учреждения и отбыл на три дня к берегам Ильменского озера, где, как он точно знал, уже второй день плотва шла косяком.

Посадка на пригородный поезд в этот вечер была очень тяжелой. Семен Данилович во главе группы рыболовов, держа высоко над головой снасть и тару, с трудом прорвался в вагон, отпихнув какого-то подозрительного субъекта без ведра и удочки, который долгое время терся рядом и мешал ему закрепиться на подножке.

Уже на ходу поезда Петухов не без злорадства заметил из окна, что нахальный субъект так и остался на перроне.

Следующие трое суток пронеслись незаметно. Только ранним утром в понедельник Семен Данилович Петухов очнулся от волшебного рыболовецкого сна и вернулся к будничной действительности. Возвращение это было не из приятных. На станции у железнодорожной кассы Семен Данилович обнаружил, что он потерял бумажник.

У знакомого рыболова он занял денег на обратный билет и вернулся в город несколько встревоженный. Прямо с вокзала он поехал на службу, чтобы немедленно написать и оформить соответствующие заявления о восстановлении утраченного паспорта и остальных документов.

Петухов явился к себе в контору за полчаса до звонка. В пустынной утренней канцелярии уборщица тетя Паша лавировала между тесно составленными столами с ведром и тряпкой. Увидев Петухова, она побледнела, тихо ахнула и прошептала: «Чур меня!»

Озабоченный Петухов не обратил внимания на необычность встречи и, коротко бросив «Здравствуйте!», — прошел к своему кабинету.

Распахнув дверь в кабинет, Семен Данилович побледнел и отпрянул назад.

Перед его массивным письменным столом в двух креслах для посетителей лежали роскошные венки. На одной из лент, свесившейся через ручку кресла, Семен Данилович прочитал надпись: «С. Д. ПЕТУХОВУ ОТ БЕЗУТЕШНЫХ СОСЛУЖИВЦЕВ». На стене против двери висел его собственный фотографический портрет в раме, перевитой траурным крепом.

Под портретом за столом сидел Фикусов с опухшим от слез лицом и что-то писал.

— Что? Что это? — испуганно спросил Петухов и шагнул в кабинет.

— Я же просил не мешать, — недовольно пробурчал Фикусов и поднял глаза от бумаг; в ту же секунду он побледнел и отшатнулся к спинке кресла.

— Что это значит? — взяв себя в руки, строго потребовал ответа Петухов. — Докладывай, что здесь происходит?

Привычный начальственный тон благотворно подействовал на потрясенного Фикусова.

— Это действительно вы? — робко спросил он.

— Конечно, я! А кто же?

— Можно вас потрогать?

— Пожалуйста.

Фикусов осторожно, словно боясь обжечься, потрогал Петухова за плечо, ткнул его пальцем в грудь, потом вдруг заключил в объятия:

— Вы! Персонально! Живой! Какая неожиданная радость! Какое роковое недоразумение!

Петухов нетерпеливо высвободился из объятий своего заместителя и потребовал объяснений. Но Фикусов от радости и потрясения еще не мог прийти в себя. Он протянул своему начальнику лежавшую на столе бумагу, а сам, пока Семен Данилович читал, только всплескивал руками.

Бумага, которую читал Петухов, была милицейским протоколом, официально удостоверявшим факт трагической гибели гр-на Петухова Семена Даниловича, холостого, служащего, 1906 года рождения. Согласно протоколу упомянутый гражданин в четверг 16 числа сего месяца, в 20 часов 07 минут, поспешно выходя из помещения вокзала, был сшиблен грузовой машиной № «СЮ-32-47». Потерпевший был доставлен в ближайшую больницу, где и скончался, не приходя в сознание. Найденный при нем бумажник с деньгами и документами дал возможность немедленно установить его личность, что вследствие травм сделать иным способом было бы невозможно.

Семен Данилович тут же вспомнил подозрительного субъекта, который терся рядом с ним во время посадки в вагон, сопоставил это с пропажей бумажника — и картина его мнимой смерти стала ему совершенно ясна. По возможности кратко он изложил ее Фикусову. Когда впечатлительный заместитель наконец понял, что погиб не сам Петухов, а злоумышленник с бумажником, похищенным у Петухова, он со слезами на глазах расцеловал своего воскресшего начальника.

— А мы-то! — говорил он. — Мы-то уже приготовились вам, так сказать, последние почести отдавать! Вот закупили все, как полагается, — и он смущенно указал на необычную обстановку кабинета.

— Портрет неплохо оформили, — авторитетно похвалил Петухов. — А вот на венки поскупились сотруднички, — неодобрительно понюхал он свои надгробные цветы. — Все-таки не каждый день такой работник помирает. А как некролог?

— Вот, как раз писал, когда вы… воскресли! Просмотрите, Семен Данилович!

— Давай!

И Петухов стал читать свой некролог, по привычке делая красным карандашом на полях галочки и пометки.

— Все это в конце, — сказал он, закончив чтение, — где обращение: «Прощай, Семен! Прощай, наш дорогой Данилыч!» — по мысли неплохо, но излишне панибратски. И в начале лучше сказать не просто «ушел от нас», а «нелепая смерть вырвала из наших рядов». А в целом, товарищ Фикусов, хотелось бы, чтоб не так сухо было! Я бы про тебя похлеще написал!

Фикусов признал справедливым обвинение в некоторой суховатости некролога и автоматически обещал в дальнейшем исправить эту ошибку. Семен Данилович счел инцидент исчерпанным и собрался было занять свое рабочее место за столом, когда Фикусов неожиданно хлопнул себя по лбу и, испуганно посмотрев на Петухова, произнес:

— Гроб!

— В каком смысле гроб? — недоуменно поднял брови Семен Данилович.

— Гроб повис на балансе! Я же вам гроб заказал. И уже перечисление сделал. Как я его теперь оприходую? — И, заметив еще не рассеявшееся недоумение начальника, Фикусов пояснил: — Если бы ваше захоронение состоялось, то этой неприятности не возникло бы, а теперь…

— А теперь, — беспечно перебил его Петухов, — похороните в нем этого потерпевшего, которого ошибочно приняли за меня, и дело с концом!

— Как это вы так рассуждаете? — удивился Фикусов. — Гроб предназначен персонально для вас. Никого постороннего я в нем захоронить не имею права!

— Ну ладно, — решительно сказал Петухов, — Мы его просто спишем за ненадобностью. Где инвентарная ведомость? Давай я подпишу.

Фикусов замялся:

— Это будет не совсем удобно, Семен Данилыч. Ваша подпись пока недействительна.

— Почему?

— Потому что… — Фикусов запнулся, выбирая формулировку. — Потому что, Семен Данилыч, вы пока официально не совсем живой. И в связи с этим я вас, извините, конечно, уволил с работы.

— Новое дело! — развел руками Петухов. — На каком это основании?

— На основании справки из милиции, — пояснил Фикусов. — Я вас уже отдал приказом как усопшего…

— Тьфу, черт, вот глупость-то! — плюнул Петухов, рассерженный торопливостью своего заместителя и необходимостью тратить время на приказ о восстановлении. Не сказав больше ни слова Фикусову, он обиженно хлопнул дверью и направился прямо в кассу.

Фикусов тяжело вздохнул ему вслед и скорбно развел руками. Впрочем, он не сердился на Петухова: он делал скидку на его возбужденное состояние.

А Петухов тем временем бушевал в бухгалтерии. Кассирша, которая уже оправилась после потрясения, вызванного появлением Петухова, отказывалась выдать ему заработную плату, ссылаясь на птичку в ведомости, поставленную Фикусовым. Семену Даниловичу снова пришлось идти к своему заместителю.

— Правильно! — сказал Фикусов. — Теперь вашу заработную плату могут получить только ваши наследники.

— Сейчас же отменяй свой дурацкий приказ! — вне себя закричал Петухов. — Отменяй приказ и немедленно отдавай распоряжение о восстановлении моем на работе!

— Я бы рад, Семен Данилыч. Вы же знаете, я всей душой! Но на каком основании?

— Да какое тебе, болвану, основание нужно, когда вот он я, живой и здоровый! — бушевал Петухов. От его недавнего благодушия не осталось и следа.

— Вы только не волнуйтесь, Семен Данилыч, — мягко сказал Фикусов. — Я верю, что в дальнейшем экспертиза установит, что вы не являетесь покойником, но документ есть документ. Вы этому сами меня учили, и никто не позволит нам с вами игнорировать официальную документацию. А насчет заработной платы не беспокойтесь, — с наигранной бодростью добавил он, — пока перебьетесь как-нибудь, а восстановитесь в живых, сразу получите за несколько месяцев.

— Что же мне делать? — в отчаянье рухнул в кресло для посетителей Петухов.

— Для восстановления в живых вам нужно представить официально заверенную справку, удостоверяющую, во-первых, что покойник не вы, и, во-вторых, что вы не покойник.

— Где я возьму такую справку? — нервно огрызнулся Петухов. — В милиции? Им же нужно представить отношение с места работы!

— Это пожалуйста! Все, что от меня зависит! Любую справку!

Фикусов с готовностью придвинул к себе стопку служебных бланков и торопливо застрочил:

— «…Податель сего — т. Петухов С. Д., умерший 16 числа сего месяца…»

— Что ж ты пишешь?! — в отчаянье закричал Семен Данилович. — Как же на основании справки о том, что я умер, мне дадут справку, что я жив? Это же невозможно! Ты им напиши, что я живой!

Фикусов, отодвинув бумаги, удивленно и даже несколько обиженно поднял глаза на Петухова:

— То есть вы хотите, чтобы я, имея справку, что вы умерли, написал, что вы живой?

Петухов встал и вытер со лба холодный пот.

— Черт с тобой! — решительно сказал он. — Пойду и возьму справку с места жительства.

— Но места жительства-то у вас нет! — в отчаянье воскликнул Фикусов.

— Как это нет? — остолбенел Петухов. — А моя квартира?

— Квартиру вашу я, разумеется, уже опечатал, — смущенно объяснил исполнительный заместитель. — И из домовой книжечки вас, конечно, выписал. Не мог же я ведомственную площадь держать, извините, за мертвой душой! Малейшая ревизия — и я пропал!

— Я пропал… — как эхо, повторил Петухов и безвольно опустился в кресло.

Ему стало ясно, что заколдованный круг замкнулся: формально он действительно мертв, и им с Фикусовым не найти законного способа вернуть его, Петухова, в ряды живых. Но он все же сделал последнюю попытку.

— Слушай, Илья Филиппович, — почти замогильным голосом обратился он к Фикусову, — ты все-таки войди в мое положение. Ну, поставь себя на мое место.

— Как раз вам хорошо! — вздохнул Фикусов. — Вы для всех умерли, даже для ревизоров, вы в порядке. А вот вы поставьте себя на мое место! Мне же голову снимут, если я нарушение допущу!

Фикусов снова вздохнул и горько задумался.

— Но как же мне все-таки восстановиться в живых?! — в полном отчаянии воздел руки Петухов к своему траурному портрету. — Как?!

— Я знаю как! — вдруг радостно воскликнул его верный заместитель и даже вскочил с места. — Пишите подробное объяснение на имя начальства! Начальство — это не мы с вами. Нас с вами могут снять с работы за самоуправство. А начальство снимают за другое: начальство снимают с работы за невнимание к живому человеку. И у вас, к счастью, именно этот вопрос: к вам должны проявить внимание и признать вас живым человеком. Вот увидите, начальство даст нам команду считать вас обратно живым. Оно обязано проявить чуткость, и оно проявит ее! Начальство тоже не любит, когда его снимают.

Ободренный речью заместителя, Петухов занял свое законное место за директорским столом и начал быстро писать.

Через полтора часа подробная докладная записка на имя председателя горсовета Макарова была отправлена адресату.

Записка заканчивалась словами:

Когда через час пакет привезли обратно, Петухов, дрожа от нетерпения, вырвал его из рук курьера и начал быстро листать страницы своей объемистой записки в поисках установок начальства, которые наносились обычно на полях. Резолюция Макарова была обнаружена им в самом конце, рядом с последним абзацем.

В резолюции было всего несколько слов:

Петухов помертвел, рухнул в кресло для посетителей и вытер холодный пот траурной лентой с надписью: «С. Д. Петухову от безутешных сослуживцев».

Рисунок И. Семенова

НЕЗАМЕНИМАЯ ФИГУРА

— Переставлю-ка я тебя теперь на это местечко.