Золотой характер

Вит. Аленин НЕЗАМЕНИМЫЙ ВОЛЧОК

Кто-кто, а Никодим Григорьевич Волчок знал, что такое слава. Она щедро согревала его своими лучами, и он нежился в ее тепле, как цыпленок на полке инкубатора. И слава у Никодима Григорьевича была, как бы это сказать, необычная, незаурядная, дефицитная. Он не имел орденов и грамот, о нем не писала периодическая печать, и даже на Доске почета бумажной фабрики нельзя было увидеть его фотографии. И тем не менее, занимая скромную должность заведующего хозяйством упомянутой фабрики, Никодим Григорьевич был знаменит. Его сморщенное личико с розовой кнопкой-носиком видели во сне… нет, не девушки. Девушки были равнодушны к славе Волчка. Но зато о Никодиме мечтали во сне и наяву руководители всех предприятий района.

— Эх, мне бы такого Волчка! — говорили они друг другу, встретившись на районном или областном активе. — Я бы с ним горы свернул, реки повернул бы вспять…

Планируя подобные географические эволюции, которые они совершали бы с помощью щуплого Волчка, они завистливо поглядывали на директора бумажной фабрики Федота Сергеевича Гузикова, в штате которого числился Никодим Григорьевич.

И завидовать, действительно, было чему. Волчок мог сделать или, как он любил говорить, организовать все что угодно. Он доставал средства механизации и чайные сервизы, сборные щитовые дома и учебники шахматного искусства, телефонные коммутаторы и тюленьи шкуры. Зимой он «организовывал» парниковые огурцы, а летом мог добыть вагон прошлогоднего снега. Наряды, планы, банковский контроль его не касались. Он был выше их. Это была не просто работа удачливого снабженца. Это было творчество, высшее проявление искусства снабжения.

Кроме этого, Волчок был запасливым и, как он себя называл, дальновидным хозяином. На складе фабрики, ключи от которого он не доверял никому, можно было обнаружить совершенно неожиданные предметы. Там были телевизионные приемники, хотя телевизионного центра в области еще не было; лампы дневного света, которыми никто не пользовался; 15 копий шишкинской картины «Утро в лесу», в то время как другие 23 копии этой картины уже висели во всех помещениях и цехах фабрики, вплоть до проходной будки. На складе можно было найти рыбацкие сети и лодочные моторы, хотя до ближайшей речушки, носящей внушительное название Курицын брод, было около 80 километров.

Не имея поражений в вопросах снабжения, Волчку тем не менее приходилось терпеть неприятности. Они обычно начинались с того момента, когда приступали к работе комиссии по проверке наличия имущества на складе и ему скрепя сердце приходилось распахивать перед ними двери своего склада.

— Ну зачем ты держишь эти вещи? — задумчиво спрашивал председатель комиссии, обнаружив на складе несколько тысяч штук роговых оправ для очков. — Ведь фабрика-то у нас бумажная, очки мы не выпускаем. Втирать их тоже никому не собираемся. Передал бы ты их в аптекоуправление, что ли, там они скорее пригодятся.

Такой постановки вопроса Волчок вытерпеть не мог. Запыхавшись, он вбегал в кабинет директора…

— Все, Федот Сергеевич, кончилась наша с вами совместная работа. Я устал от этих интриг и упреков. Ухожу. Нет, нет, не просите! Я решил окончательно! Тем более, меня давно уже зовет к себе Анисим Львович… У него и оклад повыше…

О том, что будет дальше, Никодим Григорьевич знал до мельчайших деталей. Директор фабрики тов. Гузиков выходил из-за стола, подносил Волчку стакан воды и просил успокоиться. Потом он вызывал к себе председателя комиссии и строго предлагал ему не вмешиваться в дела «нашего уважаемого Никодима Григорьевича — красы и гордости снабженческой корпорации». На этом месте председатель комиссии, как правило, сдавался. Волчок остывал, и они плечом к плечу шли заканчивать инвентаризацию.

— Вот что, Никодим Григорьевич, — сказал как-то Волчку директор, — к майскому празднику мы должны открыть новое рабочее общежитие. Нужно срочно достать шестьдесят штук добротных односпальных железных коек. Я, конечно, понимаю, — извинительно добавил директор, — это не твоих масштабов дело, но…

— Ошибаетесь, Федот Сергеевич, — перебил директора Волчок, и лицо его стало вдохновенным, — недооцениваете всей сложности задания: дело совсем не такое простое. Железная койка — это вчерашний день нашей промышленности. Это все равно, что достать сейчас соху или печку-буржуйку. Двухспальную тахту — пожалуйста. Диван-кровать — сколько угодно. Никелированную кровать с панцирной сеткой — в любом количестве. А вот железную койку — тяжело. Но не будь я Волчок — койки будут. Из-под снега достану, из-под земли вырою.

— …Значит, так, — говорил Волчок вечером того же дня своей супруге, сосредоточенно делая какие-то выписки из клеенчатой тетради. — Я беру из своего склада три десятка ламп дневного света и сдаю их на мебельную фабрику: они еще в прошлом году мечтали установить в цехах дневное освещение. Взамен этого я беру на фабрике полдюжины мягких кресел и снабжаю ими областную торговую базу — у них давно уже мебель требует ремонта. За эту услугу я получаю со склада базы тонну железа и прихожу к конечной цели: оформляю наряд на внеплановое изготовление артелью «Койко-место» шестидесяти штук односпальных железных коек.

Осложнения возникли с самого начала. Директор мебельной фабрики, выслушав предложение Волчка, любезно поблагодарил его за заботу, однако от приобретения ламп дневного света отказался.

— Мы этими лампами во как обеспечены, — сказал он. — Получили по наряду от совнархоза. Так что зря вы себя утруждали.

Волчок растерялся: выработанная им стройная система дала трещину.

— Мне нужны койки, — волнуясь, кричал он. — Беру койки, даю оправу для очков в неограниченном количестве…

— А нам оправы не нужны, — отвечали ему, — что же касается коек, то вы можете их заказать, но только по наряду совнархоза.

— При чем тут наряды? — разводил руками Волчок. — Давайте разговаривать как деловые люди. Какие могут быть наряды, когда я предлагаю вам за эти койки первоклассные копии популярной картины художника Шишкина «Утро в сосновом лесу». Я могу все ваши кабинеты снабдить художественной классикой. Договорились?

— Не договорились! — отвечали ему. — Давайте наряд, тогда договоримся. Идите в совнархоз.

Волей-неволей удрученному Волчку пришлось идти в совнархоз.

— Вам нужны койки? — спросили его. — Ну что ж, поможем. Только, насколько нам помнится, в прошлом году мы отправили вам односпальные железные койки для рабочих общежитий. Давайте-ка проверим по учету. Ну, так и есть. Это ваша роспись?

И Волчок вспомнил… Он растерянно повернулся, рысью выскочил на улицу и помчался по направлению к своей фабрике…

— Только бы успеть, — шептал он, — только бы не опоздать…

Однако Волчок опоздал. Когда он подошел к воротам фабрики, его поразил непонятный шум на территории. Он прошел через проходную и остановился: во дворе было полно людей. Они копали снег около склада, извлекали из сугробов большие металлические предметы и складывали в штабеля. Здесь же находился директор фабрики тов. Гузиков.

Среди рабочих ходил сторож фабрики Семен Семеныч. Он подходил то к одной, то к другой группе рабочих и темпераментно рассказывал:

— Обхожу, понимаешь, территорию и вдруг, понимаешь, спотыкаюсь… Гляжу — из снега торчит железяка. Тяну — не поддается. Начинаю, понимаешь, копать. Смотрю: койка. А рядом — другая… Ну я, конечно, объявляю аврал — и вот, понимаешь, какая картина вырисовывается…

А картина, действительно, вырисовывалась неприглядная: около склада лежало уже более полусотни вырытых из-под снега новеньких железных коек, лишь слегка прихваченных ржавчиной.

Никодим Волчок робко подошел к директору и спросил тонким голосом:

— Это что же, Федот Сергеевич, никак вы субботник организовали?

Увидев Волчка, Гузиков неожиданно миролюбиво ответил:

— Нет, не субботник. Просто лишний раз убедился, что ты — человек слова…

— Простите, это как понимать? — уточнил Волчок, уловив в интонации директора злую иронию.

— Именно так и понимай: если Волчок сказал, значит, так и будет. Помнишь, когда ты уезжал в командировку, то клятвенно заверял меня, что койки ты достанешь, хотя бы их пришлось вырывать из земли или доставать из-под снега. Вот мы и достаем… Из-под снега…

Волчок почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. И, как утопающий за соломинку, он ухватился за последнее средство.

— Хватит! — неуверенно сказал он. — Я устал от упреков… Ухожу… Тем более, что Анис им Львович предлагает…

— Нет, вы не уйдете! — сказал Гузиков. — Ничего у вас не выйдет.

«Подействовало!» — радостно отметил про себя Волчок и, чтобы укрепить свои позиции, продолжал:

— Нет, не просите. Я твердо решил уйти. Анисим Львович уже давно…

— А я говорю — вы не уйдете. Я вас уйду. Мне нужен честный, добросовестный хозяйственник, а не ловкий делец. Идите в отдел кадров и оформляйте свое увольнение. Я уже дал указание.

Собственно говоря, этим можно было закончить историю о карьере Никодима Волчка: добродетель восторжествовала, порок наказан. Тем не менее объективность заставляет нас дописать конец этой истории.

Дело в том, что не успел еще удрученный Волчок дойти до отдела кадров, как в кабинете директора фабрики тов. Гузикова раздался телефонный звонок. Звонил директор соседнего предприятия Анисим Львович:

— Слушай, — радостно спрашивал он Гузикова. — Верно ли, что ты увольняешь Волчка?

— Увольняю! — ответил Гузиков. — Мне не нужен такой ловкач и делец…

— Ах, ах, какая неприятность! — посочувствовал Анисим Львович и добавил: — Слушай, тогда у меня к тебе просьба: передай Волчку, пусть зайдет ко мне. Я хочу лично выразить ему свое негодование…

После этого к Гузикову обратились с аналогичной просьбой еще несколько знакомых руководителей. С каждым следующим звонком Гузиков мрачнел все больше и больше. В его руководящем сердце созревала решимость, которая вылилась в гневный, обличительный испепеляющий приказ:

Подписав приказ, Гузиков облегченно вздохнул и подумал:

«Ишь, какие ловкие! Отдай им Волчка. Иметь такого человека под рукой всегда полезно. Где найдешь такого разворотливого работника? Черта лысого вам, а не Волчка! Вот так-то вот!»