Большая судьба

Под счастливыми крышами

Для полноты впечатлений мало пересечь страну вдоль и поперек на поезде, автомашине или пешим ходом; надо окинуть ее взглядом с высоты птичьего полета, с позиции «третьего измерения». В наш век стальных чудо-птиц человеку трудно отказать себе в таком удовольствии, а журналисту — просто-таки невозможно. Чем выше поднимаешься, тем шире раздвигается горизонт. А какое захватывающее чувство — видеть дальше!..

Вы летите над Болгарией, и земля стелется живописным пестроцветным ковром. В зависимости от времени года долины и горы меняют свои краски: блекнут осенью, обновляются весной, чаруют неповторимыми гаммами зимой и летом. Но есть на этом ковре один постоянный и, пожалуй, самый яркий цвет — киновари. То черепичные крыши.

Под черепичными крышами, куда ни глянь, живут люди. Кто они, потомки праславян, перевалившие тринадцать веков назад Балканы, как они трудятся и радуются, как строят новую жизнь, какие думы думают и какие песни поют?.. Все хочется узнать, увидеть своими глазами. А для этого нужно спуститься на землю… Впрочем, большая стрелка альтиметра дрогнула и пошла по кругу. Самолет, ложась на левое крыло, делает вираж и быстро сбивает высоту над Софийской котловиной. Внизу — зеленый разлив парков, бульваров, скверов, причудливая мозаика кварталов, в которой преобладает, затемняя другие краски, цвет киновари.

И вот вы уже мчитесь «навстречу Болгарии» по старому царьградскому тракту — замечательной автомагистрали, сворачиваете на окольные асфальтированные дороги, взбираетесь по шоссейным спиралям к горным перевалам. Чем дальше путь, тем больше минуете городов и селений. Они, как люди, старше и моложе, меньше или больше, похожи и не похожи друг на друга. Но всюду и дворцовые палаты и крестьянские жилища — под черепицей.

Если это — ваше первое путешествие по стране, вы многие села примете за городки. Последующие поездки не сгладят этого впечатления, а, напротив, закрепят его. Хотя знание административной карты страны скоро позволит вам реже впадать в заблуждение.

Болгарское село не было таким прежде. Оно преобразилось и преображается в годы народной власти.

Все познается в сравнении. Вы не найдете теперь в Болгарии села, сохранившего свой прежний, дореволюционный облик. Однако вам все же предоставляется возможность предпринять «путешествие в прошлое». Зайдите в Национальную художественную галерею, размещенную в бывшей резиденции царя, и вы найдете картину старого болгарского села… Да, это она. Сухие мазки приковали ваш взор, вы забыли обо всем, что вас окружает, и словно бы на «машине времени» перенеслись через бездонную пропасть лет в мир минувшего.

…Сутолока, табор домов и сараев. У центральной площади, возле корчмы и церкви, занимают место дома побогаче — кирпичные, под черепичной крышей. За их широкими «спинами» — строеньица, видом неприглядней и «статью» помельче, а на околице сгорбились саманные хижины и халупы, крытые каменными плитами или вовсе без «шапок». Точь-в-точь как на сельской сходке того времени: кто с мошною и пузом — в первом ряду, за ними — вторая по зажиточности категория и, наконец, за кругом, на отшибе, — голытьба.

Но ведь «бездонная пропасть» — это всего лишь полтора-два десятилетия. Трудно и радостно поверить!

А менее века назад болгарские крестьяне некоторых мест ютились в плетеных клетях, в землянках… Около села Лехчево, тысяча новых домов которого протянулись прямыми улицами вдоль реки Огосты, на обрывистом берегу притока Огосты — Рибине, сохранились темные пещеры. В них жили деды нынешних кооператоров, скрываясь от башибузуков, янычар и султановских наймитов. Дядо Христо Цолов Паков, лехчевский «столетник»,[29] ополченец русско-турецкой освободительной войны 1877―1878 годов, поведает вам захватывающую и печальную повесть о темных днях своей «пещерной юности». Он пригласит вас гостем в свой пятикомнатный дом, угостит «чем бог послал», то есть как следует, по-славянски, а на прощанье скажет:

— Вроде бы мне и помирать пришла пора, братушка, да что-то не хочется!.. Ежели и существует царствие небесное, то мне его не надо, коли уж я дожил до царствия земного… Вот ты мне ответь, милый человек, чем рай может быть лучше нашей теперешней жизни?

Не доезжая до Старой Загоры, мы сворачиваем с царьградского тракта в глубь Среднегорья. Шоссе словно бы проложено в «просеке» садов. Толстые ветви гнутся до самой земли под многопудовою тяжестью яблок и груш.

Нас в машине двое русских: я и редактор одной из московских центральных газет, задавшийся целью поглядеть, как обстраивается болгарское село.

Сквозь ажурную прогалину неожиданно проступили строгие контуры строений. За пару сот метров до крайней усадьбы табличка: «Село Кирилл-Мефодиево». Шоссе врезается на главную улицу. По обеим сторонам расположились в четком порядке одно- и двухэтажные дома — сплошь кирпичные, под красною черепичною кровлею, просторные и светлые. Широкие окна, выходящие на юг, восток и запад, балконы и террасы, увитые виноградною лозою и плющом, — все предусмотрено для удобства человека: в любое время года он найдет в своем жилище солнце и тень, тепло и прохладу.

Многие дома похожи, как близнецы, но немало и таких, — что созданы по особому архитектурному проекту.

На центральной площади, где разбит сквер и воздвигнут памятник сельским партизанам, погибшим в боях за свободу, у здания народного совета, встречаемся с председателем совета Петко Димовым и секретарем парторганизации Игнатом Костовым, людьми среднего поколения. Объясняем, что хотели бы, если это не противоречит планам хозяев, познакомиться с жилищным строительством на селе.

— Рады и похвалиться и опытом поделиться, — приветливо улыбается Петко Димов. — В нашем селе триста шестьдесят четыре двора. За годы кооперативной жизни, собственно говоря, за последние девять лет, триста тридцать хозяев построили себе новые дома и, как видите, за редким исключением, все двухэтажные!..

Медленным шагом, любуясь отменными крестьянскими жилищами и садами, идем по улице, сворачиваем в переулок. Разговор приводит к приятной неожиданности: оказывается, секретарь парторганизации — краевед. Для корреспондента это сущий клад. Чего греха таить, крестьянская память всюду и всегда была «коротка», не дальше дедовского «колена» своей фамилии. И разве до истории было человеку, добывавшему в поте лица хлеб насущный.

Игнат Костов рассказывает:

— Осели тут и пустили корни наши прапрадеды, вольнолюбивые болгары, бежавшие от турецкой кабалы из долинных селений в леса, к подножию Средна-горы. Жили они в плетенных из лозы хижинах, похожих на кошары, — теперь у нас таких на скотном дворе уже в помине нет. Кырджали, или турецкие разбойники, предпринимали сюда набеги, несколько раз дотла сжигали село, грабили и убивали людей, вырубали лес. Сто лет назад наши деды основали одну из первых в Болгарии школ на родном языке и присвоили ей имя великих славянских просветителей Кирилла и Мефодия. Отсюда и пошло название села. Кстати, школа тоже помещалась в плетеном катухе.

С конца прошлого века наши крестьяне начали строить дома из камня и крыть их каменными плитами, а в 1943 году Кочо Димов, сейчас член кооператива, первым на селе наформовал и обжег настоящий кирпич и построил из него дом. По правде сказать, до народной власти строиться дедам нашим, отцам и нам некогда было. То с турками бились, то с фашистами. Кирилл-Мефодиево — революционное село. Парторганизация существует у нас с 1912 года. Много наших орлов-земляков погибло и в сентябрьском восстании двадцать третьего года и в партизанских отрядах… А нынче вот, когда завоевали свободу и жизнь, строимся, и строимся навек!..

Переулок взбирается по бугру. С правой руки — три двухэтажных, под свежей штукатуркой до́ма, на задах — ветхая каменная избушка — не то чтоб халупа, но как почерневший зуб в полном и ровном двурядье здоровых челюстей.

— Упрямый старик, — обращается к нам, словно бы ища сочувствия, Петко Димов. — Я говорю о дедушке Марко Петкове. Три сына у него — Иван, Тотю и Матю. Это их дома. Троим выстроил. А сам не хочет расстаться со старыми пенатами. Тут родился, говорит, тут и помру. Весь архитектурный ансамбль портит нам. Бывают ведь в природе такие аномалии: всю жизнь человек исповедует революционные идеи, а в этаком деле — закоренелый консерватор!..

Пустынны в страдную осеннюю пору улицы села: кооператоры от мала до стара заняты в полях, в садах и виноградниках. Пройдет навстречу старуха с куделью шерсти да веретеном, поздоровается, и снова кругом ни души. А вот у той калитки собралось их шестеро. Вьют себе нитку и судачат.

— Добре дошли![30] — приветствуют нас хором.

— Русские братушки интересуются, как живем, как жильем обзаводимся, — объясняет женщинам председатель совета.

— Милости просим в дом, — приглашает седая до единого волоска, хлопотливая старушка, откладывая в сторону пряжу. — Я тут хозяйка. Спаской зовут меня люди уже восьмой десяток годков!..

Двор нового дома выложен камнем, дорожки усыпаны гравием. Садик и сарай отгорожены от жилой части оградою тоже из камня. Чего-чего, а этого строительного материала в Болгарии хватает, за ним далеко не ездить. Дом двухэтажный. Построили в прошлом году, а нынешнею весною оштукатурили. В нижнем этаже — комната, кухня, салон и чулан, на верхнем — две комнаты, салон, чулан и балкон. Внутри чисто, справно обставлено, водопровод, электрическое освещение…

Возле сарая, под самый карниз, поднимаются аккуратно уложенные штабеля кирпича.

— Я-то, старая, и позабыла вам объяснить, — спохватывается хозяйка. — Ведь у меня два сына. Старший отстроился. А младшего черед — следующей весной!

— Во сколько же обошелся вашему старшему такой дом?

— Пятнадцать тысяч левов. Кирпич-то мы сами, каждый себе, производим. Дерево и черепицу покупаем. А ежели и кирпич покупной, то не меньше тридцати тысяч надо!..

Мало того что на селе все строятся, почти каждый мужчина — строитель: ставь его на кладку кирпича или на штукатурные работы — и он так же ладно будет орудовать кельмой, как косой. Младшие переняли ремесло от старших, а те научились ему друг от друга.

При возникновении кооператива правление создало две бригады каменщиков и бригаду штукатуров. Предстояло большое строительство общественных и производственных служб. Теперь оно закончено. За околицей села вырос большой животноводческий городок, возведены склады, амбары. В прохладной тени парка красуются новые здания детских яслей, гимназии.

Коммунисты предложили перебросить каменщиков и штукатуров на строительство жилых домов. Застройщик должен позаботиться лишь о кирпиче, остальное берет на себя кооператив. Бригады переходят со двора во двор, согласно очередности, устанавливаемой правлением в начале года. Кооперативная деревообделочная мастерская обеспечивает застройщиков досками для полов, стропилами, дверьми, наличниками, рамами. За работу бригад хозяин выплачивает общественной казне полтораста трудодней в рассрочку на три года.

Из Кирилл-Мефодиево наш курс лежал в Ракитницу. Села эти — соседи. Земли их граничат. Кооперативы этих сел соревнуются между собой по всем хозяйственным и культурным показателям, включая, разумеется, и благоустройство.

Отбывали мы в Ракитницу утром. Секретарь Кирилло-мефодиевской партийной организации Игнат Костов напутствовал:

— Не доезжая до села, вы увидите метрах в ста от дороги большой холм. Это фракийская могила. Поднимитесь на нее. Уж очень красивый вид открывается оттуда на Ракитницу. Хотя мы и соперничаем в соревновании, но вынуждены признать, что соседи нас опередили. Разыщите непременно председателя кооператива бай Моню Радева… Большой руки хозяин, старый коммунист, ятак. У него в доме до Девятого сентября сорок четвертого года была партизанская явка. Он все вам и покажет и расскажет. Обязательно побывайте на Сызлийке, где у них организовано кирпичное производство!..

И снова шоссе мчится по яблоневой аллее. Там и сям в глубине сада мелькают кофточки и косынки сборщиц плодов. Тихий ветер волнами доносит душистый аромат спелых яблок и звучные мелодии песен.

У фракийского кургана останавливаем машину. Поднимаемся на его купол, который высится наперекор ливням и бурям две тысячи лет. От подножия кургана начинается Ракитница.

Если бы дома собирались на конвейере, то можно было подумать, что они только что сняты с полотна транспортера и в строгом геометрическом порядке расставлены среди ракит и каштанов, садов и огородов. Резкий контраст между светлым асбестовым тоном стен и густой киноварью черепичных крыш как бы подчеркивал их новизну.

…Разыскать председателя кооператива не составило труда: он снаряжал на станцию колонну автомашин с яблоками нового урожая, но начать с ним разговор «по существу интересующей нас темы» оказалось делом посложнее. Бай Моню на правах хозяина пожелал прежде всего расспросить у моего друга, редактора, последние московские вести — от запуска спутника до выпуска новой марки садово-огородного трактора. Победы советской науки и техники он комментировал, как истинный болгарин и коммунист, для которого «страна братушек» — его вторая родина.

— Вот так наши! — восторгался бай Моню всякому радующему сообщению. — Мы им еще не то покажем! Пусть знают!..

«Им» — это значит американским воротилам и вообще всему международному капитализму.

О стройке села председатель кооператива особенно не распространялся, считая «проблему в основном завершенной».

— В Ракитнице, — сказал он, — триста пятнадцать домов. Только четыре из них ведут свою «биографию» с буржуазного времени. Остальные «родились» при кооперативном строе… Люди зажили вольготно: средняя семья — четыре-пять человек, включая детей, — занимает дом. По сельской статистике у нас на душу населения приходится больше комнаты.

…Можно неделю ездить по шоссейным трактам, проселкам Болгарии и не заметить ни одной трубы кирпичного завода, хотя на всем пути стоят кирпичные дома. «Секрет» этого прост, как божий день. Каждый крестьянин, любой кооператив производят кирпич на месте. Технология производства до крайности немудреная, но экономически весьма эффективная.

За околицей Ракитницы, на берегу мелководной речушки Сызлийки, мы подробно ознакомились с болгарским способом производства кирпича. Пятеро крестьян, выделенных правлением кооператива, с ранней весны и до поздней осени готовят здесь строительный материал для нужд общественного хозяйства и для кооператоров.

Руководитель бригады Стефан Недков, сухопарый, жилистый мужчина лет сорока, объясняет нам технологический процесс, а его подручные делают свое дело.

В двух шагах от берега вырыт неглубокий карьер. Мотыгами двое рабочих отваливают куски глины и разбивают их. Третий ведрами подносит из речки воду, заливает размельченную массу. Теми же мотыгами глина замешивается, подобно тесту, до такого состояния, чтобы внутри не осталось комьев, и около двух часов отстаивается. Затем на ручной тачке ее подвозят по дощатому настилу и сваливают на широкий стол. Тут стоит рабочий с деревянной формой, такой, какими у нас на юге делают кизяк или саман. Быстро, как пекарь хлебы, он формует сырец. Еще один рабочий выкладывает его рядами на ровную, утрамбованную площадку.

Спустя день подсохший сырец переворачивают на ребро, а через двое суток складывают в штабеля с широкими просветами, чтобы внутрь свободно входил воздух и проникали солнечные лучи. Весь процесс сушки длится от декады до двух недель. Получаются глиняные плитки, подобные саману. Их уже не сломаешь руками, они не крошатся и при легком ударе издают глухой звук.

Наступает главный этап в производстве кирпича. Из готового сырца складывается в форме усеченной пирамиды печь. Схема ее довольно простая: ряд сырца — плитка от плитки на расстоянии толщины пальца, — сверху ряда и в просветы между плитками засыпается угольная пыль, снова — ряд сырца и слой угольной пыли и так далее. У пода печи оставляются отверстия размером с духовку, по два с каждой стороны. Когда кладка закончена, печь с боков и сверху обмазывают глиной. Она готова. В нижние отверстия закладываются дрова или солома и зажигаются. Огонь постепенно растекается по угольным «жилам». Подовые отверстия неплотно прикрываются плитками сырца с таким расчетом, чтобы была тяга. Глина, которой обмазана кладка, нагревается, лопается, и через щелки печи идет синевато-сизый, как степное марево, дым. Печь сама собою горит около полумесяца. За это время происходит полный и идеальный обжиг. Может быть, это покажется и странным, но получается кирпич прочнее и долговечнее, чем из ринговых печей. Когда ударишь, плитка отскакивает от плитки и звенит, как металл.

— Дом из такого кирпича, — говорит Стефан Недков, — переживает три поколения, стоит полтора столетия. А производство проще быть не может. Впятером мы за сезон делаем до полумиллиона штук кирпича. На одноэтажный дом уходит его двенадцать тысяч штук, а на двухэтажный — около двадцати!..

Для обжига кирпича болгарские крестьяне используют не только угольную пыль — отбросы шахт, заводов и паровозных топок, — но и дрова, солому, подсолнечную лузгу, камыш, стебли кукурузы. Однако каждое топливо требует особой конструкции печи.

Следует ли говорить, что кирпич, произведенный на месте, обходится в несколько раз дешевле покупного и привозного. Крестьянину же, вкладывающему в его производство свой труд, он стоит считанные гроши.

Качество кирпича, безусловно, зависит от сырья. Как показывает практика, почти всякая глина пригодна для его выделки. Лишь немногие села в горных районах Болгарии не производят кирпич на месте, а завозят.

Дом исстари считается мерилом зажиточности хозяина. Крестьянин не станет строиться, если у него, по болгарской поговорке, «в амбаре пусто, а в погребе лишь квашеная капуста».

Заглянем еще в одно село… Оставим Фракийскую долину, где интенсивное земледелие обеспечивает кооперативам и крестьянам значительные доходы. Отправимся в самый захолустный и самый бедный ранее край, бывшую Румелию — ту часть болгарской земли, которая освобождена от турецкого ярма только в канун первой мировой войны.

…Село Белица. Кругом горы: с юга — Пирин, с запада — Рила, с востока — Родопы. Село разместилось в каменной чаше на высоте 1 600 метров над уровнем моря.

Во времена оттоманского владычества здесь, как птичьи гнезда, были разбросаны по лесам и теснинам махалы, удивительно похожие на кавказские аулы. Название самой большой из них, Белицы, в переводе означает «беда, несчастье, хлопоты, заботы». Присвоено оно махале башибузуками, которым местные жители — вольнолюбивые гайдуки — не давали жизни. Когда в 1903 году горцы поднялись с оружием в руках против поработителей и за присоединение к Болгарии, турки дотла сожгли Белицу. Люди бежали через Рилу и Родопы во Фракийскую долину. Позже они вернулись на пепелища и начали с колышка. В Балканскую войну Белицу сровняли с землею греки. Пылало село в сентябре 1923 года: болгарские фашисты огнем и мечом тушили народное восстание. И не раз горело в период второй мировой войны. В 1942 году Белица и соседние махалы стали очагом партизанского движения. Отряды фашистской полиции, бросаемые сюда на усмирение, неизменно бывали биты. Ныне крестьяне — бывшие партизаны и ятаки — с гордостью произносят имя своего села — Белица.

Улицы, словно ступени, спускаются поперек склона к берегу буйной горной речки. Красивый ансамбль двух- и трехэтажных домов, оформленных в национальном стиле, образует центральную магистраль села. Усадьбы засажены плодовыми деревьями. Будто паутина бабьего лета, повисли в прозрачном воздухе электрические и телефонные провода. Над крутыми черепичными крышами взметнулись радиоантенны.

Восточный конец села — сплошная строительная площадка: штабеля кирпича и сосновых балок, холмики извести и песка, каменные фундаменты…

На отшибе, среди пестрого альпийского луга, раскинулись производственные службы кооператива: зернохранилища, склады для овощей, животноводческие фермы.

Председатель кооператива Сава Георгиев, горец по наружности и по натуре, у которого каждая фраза, что гвоздь под молотком мастера, говорит:

— Строят, строят крестьяне дома!.. Да не как-нибудь, а девять из каждого десятка двухэтажные, с водопроводом и канализацией. Значит, имеют достаточно средств. Капитально строятся… До Девятого сентября мы жили боевым станом, всегда готовые сняться с места, чтобы воевать за свою свободу. А теперь свобода — наш сегодняшний день, люди уверены в своем завтра, в крепости своей власти, своего государства. Соответственно этому возводят и дома!

Не дожидаясь расспросов, Георгиев сам счел необходимым сказать об экономической базе строительства:

— Наше богатство — стада коров, отары овец, яблоневые сады, лен и пшеница. Кооператив вышел в миллионеры. Стоимость трудодня год от года растет и уже составляет двадцать левов. Примерно половина годового дохода средней семьи уходит на питание. Второй половины достаточно, чтобы построить половину дома. Кое у кого хватает ее и на целый дом, коль хозяин вкладывает в строительство больше своего труда… Впрочем, пойдемте к новоселам в гости, там все увидим и потолкуем!

Пятая усадьба от края по новой улице принадлежит работнику фермы Василию Самарджиеву. В прошлом потомственный безземельный крестьянин, он каждую весну покидал Белицу и пешком шел в Добруджу или Фракию наниматься батраком к чорбаджии. Не было у него ни кола, ни двора: всю свою жизнь скитался по чужим углам. И вот этот человек спускается навстречу нам с крыльца своего двухэтажного дома.

Довольный, но сдержанный, Самарджиев вместе с сияющей супругой показывает нам свое жилище — светлую гостиную, просторную детскую, уютную спальню, кухню и комнаты про запас — на случай, если кто приедет из родных или знакомых.

— А там дети подрастут, обзаведутся семьями, может быть, не сразу разделимся, так пускай поживут с родителями, — мечтательно поясняет хозяйка и, пользуясь удобным случаем, открывает гардероб, чтобы гости узнали, какая она рукодельница, полюбовались искусно сотканными ею коврами.

Снисходительно улыбнувшись женской слабости, Самарджиев выждал, пока все было уложено на свое место, потом достал из ящика письменного стола тетрадь и снова завел беседу о доме.

— Сюда у меня занесена каждая стотинка, израсходованная на строительство. Вот общий баланс. Дом обошелся в четырнадцать тысяч левов. Все до последнего гвоздя куплено на деньги, заработанные в кооперативе. За два минувшие года мы с женою получили на трудодни без малого тридцать тысяч левов. Построились, ни в чем особенно себе не отказывая. Правда, сам с супругой и кирпич делал и стены клал!..

…Дом вершит крыша. Черепица красива и по своей долговечности ровня кирпичу. Кооперативы и крестьяне не делают черепицы, в этом нет необходимости, поскольку заводы с лихвой обеспечивают спрос и государство продает ее по весьма низким ценам. А перевезти тысячу плиток для кровли дома с базы селькоопа — две ездки на волах.

Строится болгарский крестьянин. Капитально строится, навек. Восемьдесят процентов сел страны обновилось уже за годы народной власти. Каждый день сорок семей кооператоров вселяются в новые дома.

…Как-то я провел три дня во фракийском селе Рыжево Конаре и стал невольным свидетелем болгарских темпов строительства. Крайняя усадьба одного из кооператоров-молодоженов представляла собой в день моего приезда огороженную легким забором пустошь. Вдоль плетня были аккуратно сложены кирпич, песок, известь, тес, деревянные брусья. В две ночи на этом месте вырос, как в сказке, дом-теремок. Молодой хозяин пригласил меня на новоселье. За празднично накрытыми столами в трех комнатах сидело полсотни гостей. Дом строила вся улица. Люди работали не за плату, просто помогали соседу, как положено по традиции, а главное, по совести. Еще утром они укладывали на стропила черепицу.

А вечером под новой счастливой крышей веселье лилось через край.

1957 г.