Большая судьба

Пламя

Горизонт был тесен. Его закрывали отвесные стены скал, башни вершин и колючая изгородь сосен. Солнце всходило позже и заходило раньше, чем в долине.

В каменной лачуге темно и сыро. Свет, пробивающийся сквозь слепое оконце, лежит на глиняном полу тощим снопиком выцветшей прошлогодней соломы.

Мать хлопочет у печки, кипятит липовый чай, который на селе зовут «бедняцким супом»: как-никак, не пустая вода, к тому же помогает от простуды. Хлеб кончился. Осталось несколько пригоршней муки. Если кто из детей заболеет, мать испечет ему лепешку.

Шестеро голопузых ребятишек в ожидании «супа» ведут «освободительную войну против султана», избранного по жребию. Одолев супостата, принимаются каждый за свое дело: старшие идут помогать матери по хозяйству, меньшие хнычут: «Мама, кушать!» Да́на взбирается на скамейку в красном углу «поговорить» с отцом. Он смотрит на нее из самодельной деревянной рамки неестественно серьезным и бесконечно родным взглядом. Отец в отходе, как и все сельские мужики: земли-то своей нет, чтобы ее обрабатывать. Каменщик он. Год в Турции, год в Греции кладет стены. На зиму возвращается домой. Привезет чувал, а то и два муки… Месяц семья ест досыта.

«Трудно отцу найти подходящее место, — слышала Да́на от матери. — Не принимают хозяева, бунтовщиком кличут, потому что в ильинденьском[59] народном восстании участвовал, знаменосцем был…» Рядом с карточкой отца — фотографии дядей, тоже каменщиков. А посредине — вырезанный из книжки портрет человека с большим лбом и ласково прищуренными добрыми глазами. Отец принес этот портрет в последнюю зиму. Да́на спросила: «Это кто? Наш родственник?» «Да, дочка». «Дядя?» «Нет, не дядя — отец!» «Твой отец?» «И мой и всех людей на земле, кто своими руками зарабатывает хлеб». «А разве так может быть, папа?» «Конечно, дочка». «А его зовут, как и тебя, папа, Ильей?» «Почти так же, как и меня, дочка. Его зовут Ильичем». «Значит, как и тебя!»

…Море. Нет ему ни конца ни края. Далеко-далеко оно сливается с небом, таким же синим и переменчивым. А там, за морем, лежит земля Ленина. Да́на, сидя на берегу, часто думает: «Почему человеку не даны крылья?»

В горе и нужде детский ум взрослеет быстрее. Четырнадцатилетняя девочка уже знает, что в мире, где правят богатые, для бедных нет жизни. По многим странам ходил ее отец, искал кысмета — шального счастья. Переплыл Атлантический океан, долгие годы работал в Америке, жил впроголодь, откладывал по центу для семьи. А потом банк, в котором лежали его три сотни долларов, объявил банкротство. Так и возвратился он с тем, с чем уезжал, не считая загубленного здоровья. Семья переселилась на берег Черного моря, в Варну. «Хватит с меня цыганской жизни, — сказал Илья жене. — Покочевал. В порту всегда легче работу найти. Да там и партийная организация сильная. Поможет, ежели что!..»

Устроился Илья по профессии, каменщиком. И хотя семья, как и прежде, едва сводит концы с концами, все же Да́ну послали учиться в гимназию. Бедные люди знают цену учению…

В гимназии рассказывают ужасы о «большевистском рабстве». Граница закрыта на замок. Много разных цветных флагов над пароходами, бросающими якорь в бухте. Но нет красного. Откуда узнаешь правду?..

Вечером у отца собираются товарищи по работе, коммунисты. Приходят подруги Да́ны, друзья брата — все члены Рабочего союза молодежи. Когда старшие ведут особые разговоры, — остаются одни. Но большей частью беседа идет общая. Иногда в доме появляется человек, имени которого не называют. Тихим и, Да́не кажется, светлым голосом он читает вести, перехваченные по радио из Москвы. Молодые не смеют вздохнуть. Лишь Илья на правах хозяина время от времени комментирует: «Браво, братушки!», «Ай да наши!» Назавтра молодые разнесут новости среди сверстников в гимназии, в порту, на фабриках. Да́на поделится ими с пятеркой учащихся своего класса — членами ленинского кружка.

…1932 год. Вспыхивает забастовка в Софии. Сухим степным полымем она охватывает всю страну; бросают работу докеры, ткачи и каменщики Варны. В защиту требований пролетариата выступают прогрессивное студенчество и учащаяся молодежь.

Полицейские разгоняют демонстрации. Тех, кто несет плакаты и лозунги, хватают. Да́на попадает в дирекцию полиции. Ей делают строгое внушение и отпускают. А на следующий день в гимназии вывешивается список исключенных за участие в «политических беспорядках». Ее фамилия значится третьей.

Пришла беда — отворяй ворота. Мать, надорвавшись от забот и голодовок, тяжело заболела и уже не поднялась. У отца после забастовки срезали заработок.

И Да́на нанялась ученицей на текстильную фабрику.

Она член окружного комитета Рабочего союза молодежи. На нее возложена задача вести политическую пропаганду и организаторскую работу среди ткачих.

Девушка, от природы общительная, заводит сотню подруг и, руководствуясь острым, как инстинкт, классовым чувством, отбирает из этой сотни десяток надежных товарок. На фабрике начинается массовое увлечение чтением. Ходят из рук в руки книжки с пестрыми, кричащими обложками бульварных романов. А в них вплетены произведения Ленина, призывы БКП, листовки Варненской партийной организации…

Женщина пишет. Кругом тьма. И только маленький, словно разграфленный в клетку, квадратик света падает на ее склоненную чернокудрую голову и колени. На коленях лежат две раскрытые школьные тетрадки. Карандаш в пальцах женщины движется быстро, едва уловимо, как челнок ткацкого станка, оставляя на листе каллиграфическую стежку букв. По временам ее взгляд дольше задерживается на тетрадке, с которой она переписывает. И тогда на высоком белом лбу, рассеченном у переносицы восклицательным знаком шрама, собирается паутинка морщинок. Теперь она похожа на ученицу, силящуюся решить трудную задачу. Но вот улыбка смахивает паутинку у шрама, и на клеточный лист тетрадки снова ложится тонкая вязь строк.

Мертвая тишина… Вдруг женщина, словно птица, прикорнувшая на ветке, одной ей ведомым чувством услышала приближающуюся опасность; она вскинула голову и поднялась. Ни звука, ни шороха. Проворным движением женщина нажимает пальцем на ровную, гладкую стену, и, точно по мановению волшебного слова, оттуда выходит камень. Она молниеносно складывает внутрь открывшегося «грота» тетрадки, карандаш и водворяет камень на место.

Слышатся шаги. Четкая, все усиливающаяся поступь кованого каблука, и между нею и ее эхом — шарканье усталых, больных ног. Громыхает железо, падают засовы, открывается тяжелая дверь. В камеру вваливается и падает пластом на каменный пол обмякшее тело. Лязг засовов. Удаляющийся и наконец замирающий в глубине каземата стук кованых каблуков.

— Жива, Даша? — склоняется чернокудрая женщина над недвижно лежащей подругой.

— Жива, Да́на.

— Кости целы?

— Кажется, целы!.. По рукам били изверги. Глянь, пальцы, как вареные сосиски, раздулись… Огнем горят…

— Я сейчас сделаю тебе компресс… Тут воды полкружки осталось.

…Снова гремят железные шаги.

— Это за мной, — говорит, туго сводя брови к переносице, Да́на. — Тетрадки на месте!..

Даша считает секунды, складывая их в минуты. Долгая тишина гнетет, разрывает сердце. Значит, там изощряются в пытках.

Минует час, два… Наконец Да́ну приводят… Здоровенный орангутанг-страж вбрасывает ее в камеру. Женщина, покачнувшись, падает, и по каменному полу звенит железо.

— Заковали в кандалы, Да́на?

— Косы рвали, сволочи! Глаза от крови слиплись. Отдери кусок рубашки — перевяжи голову!..

— Очная была?

— Очная… Да пусть они меня по суставам разрежут, все равно слова не добьются!..

— Гады! Неужели и их родили женщины?

…Желтый квадратик света потускнел, вытянулся в пучок, потом в линию и погас. Солнце ушло за каменную стену каземата. Черная мгла глыбой заваливает решетку. В камеру, где лежат на соломенных тюфяках две избитые подруги, входит единственный тюремный врач — сон… Он облегчает их страдания, возвращает им силы.

После утренней поверки и сунутой под дверь жестяной чашки пустой баланды в коридорах воцаряется тишина. Стараясь не звенеть кандалами, Да́на достает из стены тетрадки.

— Попишем?!..

— Пальцы не могу согнуть, чтобы удержать карандаш… Да и ты повремени… «Браслеты» мешают!

— Когда разотрут руки до костей, тогда труднее будет!

Даша не перечит: знает характер своей подруги. Но она знает и гораздо большее. Такое, о чем самой подумать страшно… Стояна осудили на смерть. Вчера товарищи передали ей это «азбукой Морзе на зубах». Полицаи еще не разгадали новой хитрости политических заключенных. Стучит человек челюстями, зуб на зуб не попадает — вроде бы от боли, от холода, от страха, — а получаются точки, тире, точки, тире, слова, фразы!.. Стоян — муж Да́ны. И человек золотой и коммунист стальной. Вел политическую работу в порту, в армии. Куда его только не бросала партийная организация!.. Они познакомились и полюбили друг друга, Стоян с Да́ною, в тюрьме. Потом их освободили по амнистии. У них родилась дочка. Маргаритой назвали.

В первые дни Великой Отечественной войны партия мобилизовала все свои силы на битву против фашизма. Звездами затеплились партизанские костры в горах. И, как звезды, не потушить их было фашистам, не достать пулею и снарядом. Но самых бесстрашных партия оставила на «Большой земле». Они воевали в одиночку, в самом логове врага, были «сигнальщиками партизан», их ушами и глазами. Не дремало, однако, и око полиции. Синешинельные легавые ходили по их следам. Да́ну, вероятно, осудят лет на пятнадцать; значит, сидеть года два, от силы — три, потому что придут братушки, затворы рухнут, и наступит свобода!.. А Стоян не доживет до того красного дня. Его повесят завтра-послезавтра на заре… Ты вынесла молча изуверские пытки, побои, пинки кованого сапога в живот… Душа твоя не сломилась… Вынесешь ли ты и этот страшный удар, многострадальная милая подруга?

Женщина в кандалах садится под решеткой и открывает обложку школьной тетрадки. На первом листе каллиграфическим почерком выведены слова: «В. И. Ленин. „Что делать?“».

Что делать? Этот жгучий вопрос поставила перед нею, перед ее другом-мужем, перед ее подругою жизнь. История поставила этот вопрос перед рабочим классом и всем трудовым народом земли. Ленин сказал, что делать. Победа Октября 1917 года подтвердила великую правоту его мысли, положила начало новой эре в жизни человечества.

Сыны и дочери трудовой Болгарии сражались за торжество этой жизни у себя на родине. Коммунистическая партия, вооруженная могучим оружием ленинизма, вела их на битву. Воины партии учились у Ленина стратегии и тактике революционной борьбы, черпали из сокровищницы его учения ответ на каждый вопрос организации партии, развития политического сознания масс, укрепления кровных связей с народом. Они учились у Ленина героическому служению своему делу, науке побеждать. Ленинизм стал их гордым знаменем.

Фашисты жгли произведения Ленина на кострах, запрещали их под угрозой казни. Но их тайно печатали в типографиях, переписывали от руки.

Переписывали в каменных застенках, переписывали в партизанских землянках.

Ленин давал коммунистам веру в победу, силу в трудных испытаниях, волю молчать, когда жгут каленым железом. Враг знал это. В тюрьмы и лагеря были брошены десятки тысяч членов партии, комсомола и сочувствующих. Режим заключенных был чудовищно жестоким. Но слово Ленина, несмотря ни на что, звучало за железными затворами, сотрясая их. И юноша или девушка, осужденные за участие в маевке или расклеивание листовок, не читавшие еще ни строчки ленинских творений, проходили в тюрьме курс марксистско-ленинского университета, становились коммунистами.

Власти очистили несколько казематов от «стариков» и набили «зеленой молодежью», чтобы «изолировать их от ленинизма». В числе этих казематов был и Варненский. Однако неведомыми для полиции путями труды Ленина в рукописных изданиях проникали и сюда сквозь тюремные решетки, через колючую проволоку.

На одной из десятка тетрадей с произведением «Что делать?», пересланных в Варненский каземат из Софийского централа, первые главы были написаны каллиграфическим почерком, а конец — каракулями. Только опытный графолог мог бы определить, что все же это — дело одного человека. Последние страницы писала Да́на Мурданларская, когда ее руки были закованы в кандалы.

Глубокие раны заживают, а шрамы остаются на всю жизнь. Но такими шрамами гордилась бы и сказочная царевна.

Смотришь на нее, и чудится: какая воля может быть заключена в одном человеческом существе, какой сгусток энергии сконцентрирован в обыкновенной на вид женщине! Не природою ли, не отцом-матерью ли дано ей это? Да ведь она не единственная и не одна из миллиона. Их, под стать ей, были в Болгарии тысячи. Ключ не в природе. Великая идея родила таких людей, ленинизм!

…Восставший народ 9 сентября сорок четвертого года разбил тюремные ворота, выломал решетки. Тысячи дружеских рук вынесли узников на свободу.

Да́на вернулась под отчий кров, обняла дочку, выплакала слезы, что скопились за долгие годы в каменных застенках и которых ни враги, ни товарищи не видели.

На улицах, на площадях кипели людские волны. Героиня, вдова героя каплей влилась в эту волну. Рабочий класс праздновал победу. И она дышала полной грудью воздухом нового мира, того мира, который создал в ее сердце и разуме Ленин, мира, за который сражалась не на жизнь, а на смерть.

Наступили будни ломки старых и становления новых устоев. Как и прежде, коммунистическая гвардия держит передовую линию, командные посты революции. Да́на Мурданларская работает народным судьею, ее избирают членом бюро Варненского обкома партии, в период национализации она директор фабрики, потом инспектор Центрального совета профсоюзов.

Страна идет по ленинскому пути. Крестьяне объединяются в трудовые кооперативно-земледельческие хозяйства. Рабочие строят заводы, создают современную отечественную индустрию.

Какое же следует избрать место в новой жизни, чтобы принести наибольшую пользу обществу, чтобы сполна отдать родине и партии свои силы, способности и жар сердца? — задумывается коммунистка Да́на. Окончательная победа нового строя, предвозвещал Ленин, будет в конце концов решаться на экономическом фронте. Значит, нужно учиться хозяйствовать, постигать глубины и широты науки и техники. Снова мысль Ленина определяет ее судьбу.

Может быть, и крепок гранит науки для женщины, когда за спиною больше трех с половиной десятков. Но у нее своя мера крепости. Да́на поступила в политехнический институт, на машинный факультет. По душе и призванию пришелся профиль. Сама увлеклась машинами и Маргариту сагитировала сдавать экзамены в политехнический… Вместе учились мать и дочь, обе на «отлично»!

…Завод металлорежущих машин. Из открытых ворот цехов вырывается в залитый весенним солнцем двор «металлическая симфония» тысяч инструментов. В ней есть и свой ритм и своя тональность, чарующие сердце инженера, создающие ему настроение, стихию, в которой он мыслит, творит. Я вижу это по глазам, по улыбке Мурданларской, старшего технолога завода.

На бетонной дорожке ровным рядом сложены ящики размером в железнодорожный контейнер. Черной тушью отливают выжженные на белых досках разноязычные адреса: Сирия, Китай, Турция… И под ними три слова: «Сделано в Болгарии».

— Сделано в Болгарии, — задумчиво говорит Мурданларская. — Не рало сделано, а современный быстрорежущий станок… Прежде-то мы даже плуги ввозили, да что плуги — булавки!..

Она пришла на завод в те дни, когда партия провозгласила лозунг ускоренного экономического развития и призвала трудящихся — каждому на своем посту — присмотреться, вдуматься и помочь в изыскании и раскрытии неиспользованных резервов производства. Ей, молодому специалисту, еще недоставало практического опыта. Но у нее была за плечами большая жизненная школа работы с людьми, знание той науки, которая дает крылья специалисту любой отрасли, умножает его опыт.

— Где искать резерв для разгона, для новых темпов? — говорит старший технолог. — В повышении производительности труда — самом важном, самом главном звене… Этому учит Ленин. Одному человеку или небольшой группе людей многого не одолеть. Мы действовали всем заводским коллективом. Инженеры и рабочие воедино слили свои мысли, предположения, проекты. Пересмотрели технологические мощности каждого станка. Большая, гигантская сила — раскрепощенный рабочий, свободный труженик! Он действительно, как предвидел Ленин, творит чудеса. Вот только надо уметь по-ленински работать с людьми, учить их и учиться у них. В этом мудрость хозяйственника-руководителя! Подняв людей, мы выявили резерв, который позволил нам выполнить пятилетку на год и четыре месяца раньше срока!

Болгарская женщина-коммунист рассказывает о радостях своего труда, об успехах своего завода, о замечательных делах народа, что преобразовали лик и жизнь ее родины. Она говорит о Ленине. О вечной и всепобеждающей ленинской мысли, которая дала человечеству могущественное оружие для борьбы с капитализмом и насилием, для победы над ними и великую программу строительства новой жизни, руководство к действию на столетия вперед…

Она говорит:

— История знала много идей, ставших религиями. Все они внедрялись в умы народов огнем и мечом… Идеи Ленина, воплотившие в себе сокровенные чаяния людей труда, сами проложили себе путь через границы, моря, океаны и завладели умами и сердцами людей пяти континентов… Они пламенем охватили земной шар… Пламенем, что сжег на одной трети планеты старый, прогнивший строй, разогнал тьму и, как незакатное солнце, обновил долины и горы, народы и государства… Ленинские идеи — в основе программы нашей партии, в ее повседневных делах. В трудах Ленина каждый коммунист находит ответ на любой волнующий его вопрос, находит совет и указание в великом и малом… Ленин — наше солнце, наша путеводная звезда!

Эти слова Да́на Мурданларская произносит прочувствованным, торжественным голосом. И они звучат, как гимн.

У шрама на высоком белом лбу расходятся морщины, и тихая улыбка одухотворяет лицо Да́ны.

…Ленин открыл ей и указал цель жизни, вдохновил ее, дал ей веру, силу, несгибаемую волю в борьбе и труде, дал ей счастье. Частица пламени, зажженного Лениным над миром, горит негаснущим светом в сердце, в разуме, в очах этой женщины, гвардии рядового Болгарской коммунистической партии.

1960 г.