Большая судьба

У истоков чугунной реки

Люди говорят, что горы — погреба земли, в которых лежат несметные сокровища…

Рисунок гор бесконечно многообразен, как световая гамма неба и моря… Холмистая гряда Большого Балканского хребта севернее Софии представляется тесным нагромождением погребов с покато срезанными крышами, словно бы высеченных в граните давно покинувшими Землю циклопами.

У подошвы одного из холмов разместилось село Кремиковцы. А над ним светится луковицей купол средневекового монастыря, который грудью крепостных стен выстоял против турецкой неволи. Ныне это исторический памятник…

Судьба села походит на судьбу человека. Родилось оно в скудном краю Софийского поля. И назвали его Кремиковцы. То ли потому, что местность кремнистая, то ли потому, что поблизости люди промышляли охру, большая примесь лимонита в которой давала ей кремовый отлив. Росло и прозябало село в безвестности. Знали его, как знают бедняка-горемыку, лишь ближние соседи. Не с чего крестьянам было забогатеть. Угодья в округе были гиблые не только для землепашества, но и для скотоводства: пшеница родила — от колоса до колоса не слышно голоса, пастбища, что тырло, — плешь на плеши. Ржа жгла корни злаков и трав. Когда селяне рыли колодцы и погреба, они примечали, что чем глубже, тем желто-ржавый цвет грунта сгущается.

Полвека назад заезжий землемер, первый ученый человек, объявившийся в селе, сказал, что такой «спектр» почвы, несомненно, свидетельствует о залегании железных руд. Слух об этом волною докатился до Софии. Жадные предприниматели наперегонки ринулись застолбить участки. И зазвенела лопата о каменную грудь горы. Зазвенела, но скоро смолкла. Не нашли предприниматели того, чего искали. Лопатой-то глубоко не копнешь, широко не возьмешь!

— Рождение Кремиковского бассейна было мучительным и долгим, — рассказывает мне начальник управления геологических разведок академик Йовчо Йовчев. — Я имею в виду, разумеется, не его генезис, не сам процесс образования руды, а открытие месторождения. Царское и фашистское правительства не субсидировали для разведки ломаного гроша. В первые годы народной власти в окрестностях Кремиковцев появились буровые треноги. Но они «сбились в пути» и вернулись ни с чем. Мнение ученых раскололось: одни утверждали, что месторождение не стоит выеденного яйца, другие — что оно «золотое яичко», которое, однако, трудно «разбить». В зависимости от того, какое мнение брало верх, изменялся пейзаж Кремиковцев: буровые треноги то уходили, то возвращались.

Наконец в 1953 году они нахлынули сюда гурьбой. Победитовые и алмазные коронки буров наконец нащупали мощный пласт железной руды. Пласт длиной в тысячу семьсот метров, шириной в шестьсот метров и толщью в центре рудного тела до двухсот шестидесяти семи метров. Было пробурено пятьдесят восемь километров скважин для того, чтобы оконтурить и «взвесить» месторождение. Оно оказалось действительно «золотым яичком». Промышленные запасы железной руды были определены в 258 миллионов тонн. Крупнейшие залежи на Балканах!..

Безвестное имя Кремиковцев быстро стало в один ряд с именами Димитрово, Димитровграда, Кырджали, Пирдопа-Златицы!.. Оно засияло и загремело на всю страну!..

Волнующе интересно стоять у крохотного, сверкающего алмазами истока реки, которая через сотню или тысячу верст развернется широким привольным плесом, отразит в своей глубине небо, леса и долины, понесет пароходы, закрутит турбины электростанций. А какое чувство охватывает сердце, когда стоишь над утлой, как лодочка, колыбелью ребенка, начинающего свою жизнь, которая через два-три-четыре десятка лет разольется могучей рекою!..

Похожее переживает человек, видя начало огромной стройки, рождение гиганта. Это чувство никогда не затухает. И о нем взволнованно говорит мне Ангел Петырчев, начальник строительства Кремиковского металлургического комбината. Он стоял у «истока» Батакского гидроузла, провел тысячи строителей до его «устья». Это был тяжелый и славный путь: в дебрях Родоп рождались новые русла, менялся первозданный лик гор. И новый могучий поток хлынул в море электроэнергии, заливающее родину. Батак — главная стройка второй пятилетки, самый большой каскад электростанций на Балканах. Он навсегда останется гордостью народа. Но понятие величины в социалистическом государстве стареет многократно быстрее людей одного поколения. Главная стройка третьей пятилетки — Кремиковский металлургический комбинат — это по объему капиталовложений семь Батакских гидроузлов. Из его доменных печей потекут потоки, которые образуют чугунную реку, катящую почти три миллиона тонн металла в год!

— На наших строительных площадках пока что мало простора, — смеется Петырчев. Смех у него заразительно веселый, по-детски откровенный. Помнится, что-то подобное он говорил мне шесть с лишним лет назад, стоя у «колыбели» Батака. И так же смеялся. Но тогда меньше морщинок собиралось вокруг его больших, широко открытых глаз и меньше белого инея лежало на голове. — Мы роем котлованы для фундаментов, вгрызаемся вглубь, чтобы взметнуться вверх. Техника прибывает всякий день. Впрочем, ею уже никого не удивишь. Что о ней писать, когда она описана! Главное — люди. А все остальное: и машины, и заводы, и спутники — дело их рук. Человек-гигант, гордость и знамение нашей эпохи! Человек-строитель!..

Прежде Болгария была одноэтажной. Дома́ да мосты строили. О заводах не помышляли. Фабричные трубы на пальцах одной руки можно было сосчитать. Первую пятилетку мы начали с горсткой специалистов и мастеров. А сейчас строители стали одним из ведущих отрядов рабочего класса. На лесах третьей пятилетки трудятся десятки тысяч инженеров, техников, квалифицированных бригадиров и рабочих. Это наша гвардия, атакующая высоты! Я назову вам десятки рабочих и командиров производства, чьи имена и дела достойны, чтобы о них узнали читатели «Правды». Прежде всего познакомьтесь с главным инженером Гюровым, приглядитесь к нему.

У Петырчева верный глаз. Я много раз убеждался в этом, встречаясь с ним прежде. Уж если он сказал, что такой-то человек заслуживает внимания, значит, этот человек достоин монумента. Людям с глазами, видящими душу людей и любящими человека всем своим сердцем, доверяет партия руководство ударными стройками, которые встают вехами на путях истории страны. Людям, видящим своим зорким оком не только в пространстве, но и во времени. Видящим воочию завтрашний день родины, лучезарный и радостный!..

Нет более утомительного занятия, чем ждать и догонять. Это старая истина, действие которой довольно часто приходится испытывать на себе нашему брату-корреспонденту.

В тот день я приехал на стройку в девятом часу утра. Кабинет главного инженера был пуст. Оказывается, в восемь началось производственное совещание, которое проводится всякий понедельник. Проходит час-другой… Наконец дверь кабинета начальника стройки распахивается. Выходят руководители строительных районов, участков, работники главков. А главного инженера не видно.

— Вам Гюрова? — спрашивает Петырчев. — Он на площадке. Нужно же кому-то работать, когда идет заседание. — Лицо его расплывается в улыбке. — Правда, мы заседаем раз в неделю. Хотя и основательно!..

…На котловане под фундамент ремонтно-механического завода сказали, что Гюров заезжал утром и что сейчас он, по всей вероятности, на автобазе или у экскаваторщиков. Однако и тут и там его следы уже простыли. Догонять легче, чем ждать, особенно по дорогам строек. Еще три дня назад между селами Бутунец и Кремиковцы стелилось голое поле. А теперь стоит целый поселок — не меньше двадцати домов. Это рабочие общежития. Их собирают из железобетонных панелей.

— Может быть, Гюров где-то здесь? — спрашиваю первого встречного.

— Да, он в крайнем доме, в том самом, на который кран опускает крышу. Я только что оттуда!

С деревянных подмостков слезает, припадая на одну ногу, человек лет под шестьдесят, с кельмой в руке. Из-под козырька фуражки вопросительно глядят карие, чуть выцветшие глаза.

— Гюров, — протягивает он большую, сильную руку. И, лукаво прижмурив правый глаз, уточняет: — Григор Гюров!.. А вам, очевидно, нужен Делчо, мой сын, главный инженер!..

— Нет, — говорю я, силясь не выражать удивления, — именно отец-то мне и нужен, а потом, конечно, и сын!

— Меня-то легче застать на месте!

— Да, сын у вас не любит оседлого образа жизни!

— Род наш такой!

— Жизнь прожить — не поле перейти, — начинает повесть о своей жизни Гюров-старший. — Особенно если твое поле — всего полдесятины да на шесть ртов. Тогда приходится всю жизнь ходить чужими полями и дальними дорогами, наживать добро другим людям, как говорим мы, болгары!..

Гюровы родом из села Насалевцы, Трынского края, гористой западной части Болгарии. Край этот вошел в пословицу своим малоземельем, бедностью и золотыми руками мастеров. За последние сто лет его хижины дали родине много храбрых борцов против турецкого ига и фашистского рабства — гайдуков и партизан.

Село примостилось в тесной, всхолмленной котловине, расположенной высоко в горах. В жестокой борьбе отстаивал свое существование крестьянин против нещедрой, суровой природы. Он дробил камни, очищая каждую пядь земли, носил на горбу за десятки верст навоз, чтобы удобрить ниву, распахивал крутые, как скаты крыши, косогоры и террасы, куда не вскарабкаться горному вездеходу — ишаку. Каменные лачуги села сгрудились на «пятачке», точно овцы в пургу: «Чем теснее дворы, тем шире пашня». Шире… Но чья? Кулака!

Малоземелье и голод душили крестьянина, гнали его в отход. А отходник без профессии — все равно что слепой без поводыря. С незапамятных времен в Трынском крае возникла школа строителей-каменщиков и штукатуров. Отцы учились мастеровому делу у своих отцов и учили ему своих сыновей, как только те становились на ноги и могли удержать в руках кельму и кирпич.

Но за землю отходник держался, употребляя его же поговорку, как вошь за кожух. Потому что каменщику не всегда выпадало счастье найти работу — мало что строилось в старой Болгарии, — а земля, хотя и засоренная камнем, все-таки что-то родила.

После раздела с братьями Григор остался на улице — без кола, без двора. Он поселился в чужой квартире, затаив где-то в кутке сердца страстную мечту стать хозяином. Жена растила детей и обрабатывала надел. Григор с «грачиной весны» и до зимнего первопутка скитался по Софии, Пернику и другим местам в поисках работы. Хорошо, если удавалось пристроиться в какой-нибудь артели на два-три месяца в сезоне. Его заработка заодно с урожаем с полдесятины не хватало, чтобы пропитать семью полгода. Григор брал кредиты в банке, потом у ростовщиков и заложил все свое имущество, кроме последних заплатанных штанов.

А ведь таких мастеров, как он, поискать да поискать… Кто пройдет мимо Театрального училища в Софии, мимо Офицерского клуба в Банкях и не остановится восхищенный, чтобы полюбоваться фресками!.. Их лепил трынский умелец, самородок Григор Гюров!

Мастер вскользь упоминает о пенсии, пора бы! Но хочется достроить Кремиковцы, сдать их своим детям и внукам. А потом можно и на покой. Он заслужил его у родины и у народной власти. Сорок один год кладет Гюров кирпичи. Со Дня свободы работал бригадиром на крупных стройках Софии и ее пригородов. Имеет высокий разряд, под стать любому технику, воспитал сотни каменщиков и штукатуров. Но в Кремиковцах он рядовой рабочий.

— На семейном совете порешили: неудобно мне состоять бригадиром у главного инженера — сына. Семейственность получается!

И еще есть одна мечта, одна забота у старого Гюрова. Двоих сыновей он «произвел» в люди. Оба прошли большую трудовую школу и потом получили высшее образование. Делчо — главный инженер строительства на Кремиковском металлургическом комбинате. Иван — главный инженер Димитровградского химического комбината. Третий, Богдан, — руководитель 5-го района «Софстроя». У него среднее техническое образование. Отец хочет, чтобы и он стал инженером.

— Образование поднимает человека, он больше видит, у него шире горизонт!

Если бы скульптор задумал создать символическую фигуру «Труд», то, мне кажется, он должен был высечь из камня человека среднего роста, с покатыми крепкими плечами, с полусогнутыми в локтях руками, без богатырских бицепсов, но с чуть вздутыми жилами, — руками, словно бы без напряжения поднимающими огромный груз; человека с вдохновенным строго очерченным лицом, спокойным взором, в котором просвечивается внутренний огонь, с большим челом, полным мысли и решимости, и с еле видимой морщинкой усталости. Таков портрет и такова стать Делчо — сына Григора, простого, ничем не примечательного на вид человека, незаметно ворочающего глыбы.

Он начал свой жизненный путь тропою отца. К четырнадцати годам, закончив три класса второй ступени и не имея средств продолжать учебу, Делчо вместе с родителем нанялся в артель, строившую мост. Зимою, по возвращении в село, он батрачил на кулака-ростовщика, отрабатывал семейные долги, а вернее, проценты за долги. Подошла новая весна, и Гюровы снова двинулись в отход. Делчо, на радость отцу, оказался парнем смекалистым и хватким. Он быстро усвоил премудрости строительного искусства и был зачислен подрядчиком в равноправные члены артели. Старший сын честно, пополам разделил тяготы отца и матери по воспитанию младших детей и стал кормильцем семьи.

Революция сожгла в своем огне долговые кабальные векселя. Гюровы за многие годы свободно вздохнули. Народная власть призвала Делчо в ряды армии. Командиры — бывшие партизаны и политзаключенные — раздули в нем теплящуюся с детства страсть к знанию. И он сел за книги. После демобилизации снова пришлось взять в руки кельму. Восемь часов на стройке, потом заботы по дому: матери одной не управиться. И у него еще хватало сил и воли, чтобы учиться. Каждый день, точнее, каждую ночь… В два года он экстерном сдает экзамены за четыре класса гимназии и поступает в политехнический институт.

…Разыскал я наконец Делчо Гюрова на полигоне железобетонных блоков. Сбросив рубашку, он заливал в переплетенные стальной проволокой фермы серую кашу раствора. Меня привел сюда Тричко Любенов, секретарь партийной организации строительной производственной базы, трынчанин, земляк Гюрова.

— Что же это, ребята, получается? — обратился он с нарочитой серьезностью к бетонщикам. — Главного инженера на черной работе используете!.. Или в кадрах у вас недостаток?

— Хорошая бригада, бетонщики высшей квалификации. Поэтому я и поступил к ним рядовым, — ответил шуткою Гюров.

— На практику, значит! — И, повернувшись ко мне, Любенов тихо проговорил: — Ежели он видит, что не так или медленно делается, ему мало сказать или объяснить. Нет ведь, руки чешутся. Берется сам показывать, как нужно делать.

Вскоре к нам подошел Гюров. Облачившись в рубаху, он «преобразился» из бетонщика в главного инженера.

— Ты рассказал товарищу об этой бригаде? — спросил Гюров секретаря парторганизации.

— Нет еще, ты расскажи!

— Стройка наша большая, — начал Гюров, — не только для масштабов Болгарии. Люди это понимают. И они, прежде всего коммунисты и комсомольцы, хотят стать как бы вровень с величиною стройки, подняться над всеми планами и графиками. На прошлой неделе у нас было открытое партийное собрание. Двое вон тех юнаков-бригадиров, которые сейчас перекликаются, сигналят друг другу по-моряцки, Ангел Босилков и Георгий Минкин объявили, что вступают в соревнование и будут бороться за почетное звание бригад ударного комсомольского труда. Хлопцы взяли высокие обязательства. Их нужно поддержать, чтобы идея ударного труда восторжествовала на всей стройке. Вот я и показываю им некоторые тонкости профессии. Строительная производственная база в настоящее время — та точка, опершись на которую мы сможем поднять всю стройку!

Делчо Гюров свел брови, углубив морщинку на переносице.

— Не меньшая, а может быть, большая наша забота — механизаторы. Их скоро потребуются многие сотни. Ядро у нас есть, здоровое, крепкое. Ветераны строек второй пятилетки дают за смену по две нормы. Мы открыли школу по подготовке экскаваторщиков, бульдозеристов, шоферов. Механизатор станет главной фигурой стройки. Человек, овладевший всеми премудростями техники, решает успех. Там, среди механизаторов, надо теперь развивать движение ударного труда! Хотите со мной поехать к нашим «казакам стальной конницы»? Не пожалеете!

Гюров глянул на часы:

— Время-то как бежит!.. Как вода в нашей горной речке! Только поспевай. А ведь его нужно обгонять.

Обгонять время!.. Это метафора. Но как точно, как реально она отображает сущность нового времени, содержание социалистической эпохи, ее темп, ее не знающий пределов созидательный размах!

Старая Болгария не лила своего чугуна, не плавила своей стали.

— За годы народной власти моя родина шагнула из каменного в железный век!

Эти слова принадлежат тридцатичетырехлетнему инженеру, юношей сражавшемуся за народную власть, директору Кремиковского комбината Ангелу Запрянову.

…Вдали, на дымчатом фоне Балканского хребта, вырисовывались ажурные «шеи» экскаваторов с «головами»-ковшами, то поднимающимися, то опускающимися, — словно пасущиеся стада жирафов. Наша «Волга» шла по карнизу длинного и глубокого котлована, напоминающего канал.

Будто это люди рыли гигантскими машинами русло для огненной чугунной реки. Люди с огненными сердцами!

1960 г.