Большая судьба

Кудесники края полей

Село разместилось в предгорье, или, по-болгарски, — в «полите» Балканского хребта, с «краю полей», откуда и пошло его название — Поликраиште. По известности, славе своей оно не уступает многим городам страны, и слух о нем идет не только в самой Болгарии, но и далеко за ее пределами. Тут родина лучших в Европе овощеводов, непревзойденных мастеров огородного дела.

Первый раз я побывал в Поликраиште пять лет назад, по весне. Так же, как и теперь, тот же председатель кооператива Никола Кушев, приземистый, подтянутый человек, выйдя из здания правления, предложил:

— Что ж, начнем с парникового хозяйства!..

Поглядев искоса, улыбнулся:

— Это не значит, что у нас нет более интересных объектов для осмотра. Вы, наверное, знаете — возле села находятся развалины старой римской крепости Никополиса, слышали, очевидно, что мы построили свой кооперативный форум? Однако раскопай археологи на наших угодьях Акрополь, построй мы восьмое чудо света, все равно будем начинать показ своих достопримечательностей с парникового хозяйства… Огородники, конечно, далеко не безразличны к древней культуре… Тем не менее народ мы неисправимый: прежде всего хотим познакомить гостя или друга с произведением своих рук.

Дорога наша лежит через село. На центральной площади останавливаемся, чтобы бросить взгляд вокруг. Лишь по некоторым штрихам узнаю я Поликраиште. Может быть, его «контуры и мазки» стерлись в моей памяти? Достаю из кармана пожелтевшую записную книжку, датированную пятьдесят пятым годом, куда я заносил заметки во время своего первого посещения села, читаю председателю:

«От площади, курящейся дымком, растекаются в разные концы, петляя, узкие каменистые улочки, напоминающие пересохшие русла горных речек…»

— И поэзия и правда были в этой фразе, — смеется Кушев. — А теперь осталась лишь поэзия, которая не отражает действительности на современном ее этапе… Не так ли?.. Впрочем, думаю, и вы согласитесь, так лучше, когда действительность перерастает старые поэтические формы? В этом-то и состоит поэзия наших дней… Придется вам искать иные сравнения!..

От просторной площади, чистой, как озерная гладь, в пять концов расходятся ровные и долгие, точно снопы мощных прожекторов, заасфальтированные улицы. Над ребристыми черепичными крышами новых домов, кажущихся любовно вылепленными руками искусного ваятеля, висит зеленый шатер древних берестов. Там и сям, будто минареты, взметнулись в небо пирамидальные тополя. А за ажурными оградами дворов цветут яблоневые и черешневые сады.

— Обратите внимание на этот дом с красным орнаментом на стене, — кивает Кушев влево.

— Очень красиво отделан, — говорю я, — с художественным вкусом!

— Да, в нем живут и жили… И жили талантливые люди!..

Председатель умолкает. И я не хочу докучать ему, может быть, нежелательным для него вопросом.

Выходим за околицу. По косогору, обращенному к юго-востоку, несколькими ярусами спускаются в лог теплицы и парники.

Эту главу своего рассказа о Поликраиште я беру из записной книжки 1955 года. То, о чем в ней пойдет речь, принадлежит истории, и оно, как история, не стареет.

Закатное солнце, полыхнув последний раз над долиною жарким пламенем лучей, утонуло, словно в морских волнах, в синих гребнях гор. По полевым дорогам и проселкам гуськом потянулись к селу крестьяне… «Малый кооперативный двор», расположенный на границе парников и теплиц, по которому в безмолвном одиночестве бродил престарелый сторож, наполнился людьми, ожил и зашумел, как разбуженный улей. Звеньевые и бригадиры сдавали в канцелярию учетные табеля, собирались группами, чтобы побеседовать о своих трудах и заботах, поделиться новостями. Прослышав о приезде советского корреспондента, они подходили ко мне и крепко пожимали руку:

— Здравей, братушка. Добре дошел!..

Двое или трое приветствовали по-русски:

— Здравствуй, братишка. Добро пожаловать!

— Значит, и в Советском Союзе известно о существовании нашего села? — осведомился у меня мужчина широкой кости, с густою шевелюрой, на которой уже осел нетающий иней человеческой осени.

Я сказал, что мне доводилось встречать болгарских огородников на нижнем Дону и в Таврии и что среди них, помнится, были потомки крестьян из Поликраиште.

— О, наши земляки разбрелись по всему свету!.. Есть которые ушли и остались в других странах, пустили там свои корни. Но большинство были гурбетчиями — по-вашему, отходниками. В Румынию ходили, в Чехию, Венгрию, в Германию. Отработают сезон, а зимовать возвращаются домой.

— Было время — ходили, — вступил в разговор другой кооператор, лет пятидесяти, худощавый и подвижной, будто в него пружина вложена. — Прадеды наши ходили, деды, отцы и мы по наторенной тропинке… Конечно, не из-за любви к странствиям, а потому, что нужда гнала… Бай Илия, к примеру, — он кивнул головой в сторону моего собеседника с густой серебряной шевелюрой, — половину планеты обошел… Село наше — тысяча домов, а если насчитаете полсотни семейств, где не было гурбетчии, то и этого много!..

— Дома сидеть — с голоду околеть, — молвил бай Илия, вспоминая старое недоброе время, и, очевидно, по привычке широко развел длинными, точно крылья ветряка, руками. — Такая у нас сложилась поговорка. Своя земля не кормила… Вот смекните: средний крестьянский двор на пять-шесть ртов имел полтора гектара надела. При тогдашних урожаях, как ни бейся, концы с концами не сведешь. Да к тому же двести семей вовсе не имели ни пашни, ни лугов… Куда мужику податься? В город? Там рабочие руки не нужны; своих заводов не строили, в мастерских и без нашего брата хватало пролетария, улицу подметать — тоже… Вот мы и вынуждены были искать счастья на чужбине!..

Раскуривая духмяные сигареты, кооператоры старшего и среднего поколения вспоминали тяжкие прежние годы, дальние дороги.

…На исходе зимы, — однако, раньше, чем потянутся в северные страны перелетные птицы, — мужское население трогалось из села, чтобы поспеть к месту до наступления весны. Хозяйство, дом и малолетние ребятишки оставались на попечении жены. Исполнится сыну тринадцать — отец берет его с собою: пора помогать семье и учиться сложному и мудреному искусству огородничества.

Были и такие, кто, уйдя за тридевять земель, появлялся на селе раз в пять лет. Но кто, где и сколько бы ни жил, он оставался гражданином Болгарии: придет срок военной службы, вспыхнет ли война — и он без «повестки» возвращается на родину, чтобы исполнить свой сыновний долг.

Отходник отходнику рознь. Между людьми этой категории сложилась целая система эксплуататорской зависимости, порожденная волчьим законом капитализма. На верхней ступени находился «га́зда» — хозяин, сельский кулак, снимавший за свои деньги в аренду землю у румынского чокоя, венгерского или другой национальности помещика, покупавший сельскохозяйственный инвентарь и живое тягло. Арендатор содержал штат торговцев овощами и надсмотрщиков — людей доверенных, обычно родственников. У него в найме работало несколько старых и опытнейших овощеводов, которые исполняли роль бригадиров и агротехников. Ступенью ниже стояли те, кто выращивал рассаду, потом ратаи, или мотыжники, за ними — чираци (ученики-подростки). Львиную долю доходов арендатор загребал в собственный карман. Рядовые рабочие — девять десятых от всего отряда отходников — получали за потогонный труд жалкие гроши.

По снежному первопутку огородники возвращались домой, в Поликраиште. Покуда хватало денег, ели, пили, гуляли. Пьяными били жен: девять-десять месяцев не был мужик дома, может стать, изменила, а если нет, так впрок. Истратившись, брали деньги взаймы у арендатора в счет отработки и по уши увязали в кабале. Женили пятнадцатилетних сыновей, чтобы привести в хозяйство даровую работницу. На свадьбах и в корчмах пели свою залихватскую и заунывную, на бурлацкий мотив, песню:

— Двадцать один год странствовал я, — рассказывает Илия Атанасов Тодоранов, звеньевой огородников. — Сначала пытал счастья в европейских странах, потом пустился за океан, огородничал в Аргентине, оттуда перебрался в Соединенные Штаты, после — в Канаду. Заработал денег… на обратную дорогу и вернулся с чем уехал. Только что вот серебра в волосах привез!..

— А я шестьдесят четыре года отходничал, — надтреснутым голосом отозвался кооперативный сторож Иринчо Царцоров. — Так жизни и не видел. Семью растерял. Ежели бы сейчас была старая власть, то давно уже помер бы с голоду. А кооператив, спасибо ему, кормит, поит и одевает. И я по силе возможности еще работаю, хотя никто и не заставляет…

Спустилась ночь. Вызвездилось чистое балканское небо. Вызвездилась мириадами электрических огней долина. Нить печальных воспоминаний оборвалась. Люди умолкли: то ли залюбовались половодьем света, разлившегося над родными стрехами, то ли заслушались веселой песни высоких и звонких молодых голосов, плывущей от села…

— Тебе-то, Петко, не понять, какие муки пришлось нам мыкать, — говорит бай Илия, обращаясь к молодцеватому, лет тридцати мужчине с льняными кудрями, кооперативному агроному Петко Владову. — Ты родился аккурат вовремя!..

— И мне довелось жить без отца и помогать с малолетства матери по огородничеству, — тихо говорит Владов.

— До́ма… А чужой чорбы не хлебал, слава богу!

— Это верно, бай Илия.

— То-то и оно!.. Хотя у тебя есть «божья искра» и к наукам большое расположение, но вырасти ты в старой Болгарии — мерить бы тебе дороги по свету, как нам, а в университет, поди, даже на экскурсию тебя бы не пустили, бедняцкого сына!..

— Правильно рассуждаешь, бай Илия, — тряхнул льняными кудрями Владов. И, обращаясь ко мне, сказал: — А вы знаете, не такая легкая штука служить в должности агронома у огородников Поликраиште. Ведь тут каждый сам себе агроном!.. Но не подумайте, что наши кооператоры консервативно настроены в отношении науки… Напротив. Все новое, передовое, сулящее пользу, они крестьянским нюхом чуют за версту… Севообороты, к примеру. Прежде, в единоличном хозяйстве, преобладала двуполка. Землю под пар не пускали: роскошью было бы. А как только организовался кооператив, сами крестьяне подняли вопрос о внедрении многопольных севооборотов. Или вот история с торфоперегнойными горшочками. Из русских газет вычитали (у нас что ни отходник, то полиглот: два-три языка знает, а старик Кушев — семью владеет!). Не дожидаясь совета земельных органов, стали выращивать рассаду новым методом… За ленточно-бороздковый и квадратно-гнездовой способы посадки и посева обеими руками голосовали!..

— Э-гей, ребята! — пропел откуда-то из темноты сторож. — По домам пора. Ночка огородника коротка. А заря на моем веку еще ни разу не опаздывала!..

Да, людям встречать зарю на огородах.

В наше время, как говорят в шутку, свет стал тесен. Случилось мне прошлогодней весной предпринять поездку по братским европейским странам. Путешествовал я на машине вместе с друзьями-болгарами.

Не запомню уж, сколько километров минули мы от шлагбаумов, разделяющих территории Венгрии и Чехословакии, любуясь чудесными пейзажами Карпат, когда один из моих спутников — редактор центральной газеты — попросил остановить машину.

— Насколько я понимаю в крестьянстве, — сказал он нарочито менторским тоном, — эти земли принадлежат кооперативу… Притом кооперативу хорошему, — прибавил серьезно. — Давайте полюбуемся посевами и проверим, как раскустилась пшеница!

— А не явится ли это вмешательством во внутренние дела суверенного государства? — подтрунил шофер.

— Во-первых, государство братское; во-вторых, мы с благою целью: позаимствовать опыт!..

Перед нами лежали широкие, добротно возделанные массивы, уходящие до самого подножия гор. Пшеница стелилась густо и ровно, как вышивка по натянутому на пяльцах полотну. Редактор вырвал несколько растений, проверил, как раскустились они, потом по привычке заправского агронома вынул из кармана рулетку, пересчитал количество растений на метр и удовлетворенно крякнул:

— Добре! На тридцать центнеров с гектара идет, ежели старший агроном, сиречь бог, не напутает с дождеванием… Удобрена почва хорошо!..

Первое местечко на нашем пути оказалось Дунайска Стреда. Остановились мы на центральной площади, подле ресторанчика, где по случаю воскресного дня собралось много крестьян. Заказали официанту по кружке пива и порции сосисок — национального чехословацкого специалитета. К нам подходят трое словаков, по-братски здороваются. Интересуемся, их ли кооперативу принадлежат посевы, что невдалеке от местечка.

— Нашему! Понравились?

— Хорошие посевы!

— А вы откуда и кто по национальности? — спрашивают.

— Трое болгар, один русский. Едем из Болгарии.

— Из Болгарии? — оживленно повторяет моложавый русый словак. — Почкайте!..[56]

Он спешно покидает ресторанчик и минут десять спустя возвращается. Впереди него идет чернявый статный мужчина лет сорока.

— Българи ли сте?[57] — спрашивает чернявый с ходу по-болгарски.

— До сегодняшнего дня были такими, — хитро подмаргивает редактор. — Если не перекрестишь, то и помрем болгарами!

— Здорово, земляки! Добре дошли! — Чернявый долго трясет сильными руками наши пятерни. Лицо его тает в блаженной улыбке. Не смахивая с глаз светлую слезу, отрекомендовывается: — Я Димитр Кичу Колев, из Поликраиште!..

— Из Поликраиште? — настала очередь удивляться мне.

— Так точно!.. А вы случайно не бывали там?

— Как же! Приходилось!

— Значит, почитай, совсем земляки!.. Моя хата там в двух шагах от центра… Наверно, проходили мимо… Я тоже навещаю родное село. Последний раз, правда, был в пятьдесят третьем. А переписываюсь регулярно. Родственников там по отцу да по матери не меньше сотни наберется… Пишут, что все к лучшему изменилось: не узнать ни села, ни полей с огородами… Наши-то в Поликраиште — народ работящий: всю землю переворочает, дай ему только эту землю… А народная власть дала!

— Как живется-работается? — спрашивает редактор земляка, и в его голосе звучит нотка участия.

— Жаловаться грех. Живу хорошо. Она ведь и здесь, наша власть… Но родина у человека одна. И тянет его, как того аиста, к своему гнезду… Я, шутка сказать, четверть века в отходе… Срочную, как положено, в Болгарии отслужил… Когда в Поликраиште создали кооператив, упаковал было чемоданы на родину возвращаться. Однако здешняя партийная организация не дала «визы». «И мы, — говорят, — начинаем коллективизацию. В твоем Поликраиште, — говорят, — каждый — огородник, а ты у нас один. Останешься инструктором по овощеводству. А подучишь наших, передашь им свой опыт и секреты, выкуешь кадры — и тогда с музыкой до самой границы проводим!» Попытался отговариваться: жена, мол, детишки на родине. Осточертело жить байбаком! Так они семью вызвали. Как видите, по-иному зажил теперь отходник. Да нас теперь никто и не зовет гурбетчиями. Инструкторы по огородному делу мы… Жаловаться, говорю, грех! По две с половиной тысячи крон в месяц на круг зарабатываю. Ну и землю, конечно, ворочаю в поте лица! По пять тонн ранних помидоров берем с гектара. Это составляет сорок шесть тысяч крон дохода с гектара!..

Мы начали прощаться. Но Колев ни в какую. В гости и непременно огороды посмотреть приглашает. Как откажешь хорошему человеку!..

На расставанье я записал полсотни имен родственников Колевых в Поликраиште, чтобы при первой оказии передать им приветы и рассказать, как живет их инструктор, какие у него парники, теплицы и огороды.

А теперь скажите: разве свет не тесен?.. Зато работящему человеку в нем просторно!

Овощевод привязан к огороду с не меньшей страстью, чем боцман к морю. Нет ли тут гиперболы? И как можно сравнивать землю и небо, лед и пламень, грядку и волну, огород и море?.. Гиперболы нет. Грядка и волна с одной силой волнуют человеческую душу, когда они любы. Огород, конечно, меньше моря, но огородники села Поликраиште совершали «рейсы», какие выпадали на долю не всякого боцмана. К тому же, подобно моряку, овощевод всегда и везде говорит о родной стихии. Один старый гурбетчия мне признался, что свою любимую он в молодости иначе не называл, как «моето доматче», то есть «мой помидорчик»!.. А там, где Днепр вливает свои синие воды в Черное море, любимых зовут «моя рыбонька».

Вот и теперь, едва показались невдалеке огороды, как Никола Кушев окунулся в родную стихию, начал монолог об овощеводстве. Лишь изредка я прерывал его вопросами. Овощи у него, если так можно сказать, в крови. И не мудрено это.

Огородничество в Болгарии — древняя отрасль земледелия. Крестьяне Тырновской окру́ги, Фракии, Пиринского края из поколения в поколение выращивали овощи. Малоземелье вынуждало их быть предприимчивыми и не жалеть сил, чтобы с карликового участка получить возможно больший урожай. В борьбе со стихией они совершенствовали агротехнику. Подобно умельцам-самоучкам, отцы передавали свое искусство сыновьям, а те развивали, обогащали его.

— Народная агрономия и народная селекция, — говорит Никола Кушев, — это кладезь мудрости, глубину которого надо постичь!

Мы останавливаемся у магистрального канала, на границе парников и огородов. Кушев подмаргивает:

— Я вывел вас на «преобладающую над местностью высоту», самую выгодную точку обозрения… Видите, какая широкая панорама открывается перед глазами?

Бушующая зеленью земля была вдоль и поперек перерезана серебряными межами оросительных каналов. Перед нами лежали ровные, как стрелы, гряды. Кусты помидоров были посажены будто по натянутой нитке. Каждый куст подвязан к метровому колышку. Междурядья обработаны чисто, добротно. Конец гона уходил за синюю дымку.

— Лет эдак через пятнадцать, — мечтательно говорил председатель кооператива, — на этом месте, наверное, будет расположен командный телепункт. И отсюда инженер или техник, который, может, еще бегает в коротких штанишках, будет по радару или по какому-нибудь другому прибору руководить армадой машин. А ведь будет такое и на нашем с вами веку!

— Много ли машин обрабатывает кооперативную землю?

— Техники много!.. Больше того, о чем мы мечтали, организуя кооператив. Но на нынешнем этапе не хватает. Гляньте, вон там, на дороге, трактор резво тянет полувагон! Точь-в-точь, как муравей волочит соломинку, в несколько раз превышающую его по размеру. Это ваш, советский «ХТЗ», шестнадцатисильный. Очень нужная, необходимая в хозяйстве машина: тридцать два вида работ выполняет. Однако у нас всего три таких трактора. Мало. Впрочем, не все сразу… Как это у вас говорится; «Не сразу Москва строилась!»

Я спрашиваю у председателя, в чем, по его мнению, секрет исключительных достижений болгарских овощеводов. Немного поразмыслив, он проговорил с расстановкой, как будто подбирая слова:

— Труд, умение и, пожалуй, искусство — вот три кита, на которых стоит наше овощеводство. Болгары еще в старину говорили, что «земле нужна не молитва, а мотыга». Огород требует много труда и заботы с самого начала сезона и до конца. Если в агротехническом комплексе выпустить или несвоевременно провести хотя бы одно, казалось, третьестепенное мероприятие, считай потерянными десяток тонн на гектаре, будь то помидоры, огурцы или перец. Что касается умения, то оно приобретается годами. Овощевод учится всю жизнь. А искусство рождается в труде и любви к делу. Главным же условием успеха, на мой взгляд, является искусство выращивать и выхаживать рассаду. На этот счет в науке есть самые подробные объяснения и практические указания — все, как говорится, расписано по нотам. Однако ноты в исполнении виртуозов приобретают особое звучание!

Огородники Поликраиште, будучи «кустарями-одиночками», достигли в своем деле, можно сказать, совершенства. Кооперативная жизнь открыла перед ними новые необозримые горизонты. При общественном пользовании землей они стали правильно чередовать культуры в полях севооборота, сажая овощи по лучшим предшественникам. Механизация позволила им обрабатывать почву по всем правилам, создавать идеальный агрофон и снижать затраты труда почти наполовину. Единоличник в силу конкуренции и жажды наживы старался скрывать от соседа свой метод, оберегал от его глаз свои сорта, если они обладали лучшими качествами. В кооперативе опыт каждого принадлежит всем. Народная власть поставила на службу огородникам науку. В Горной Оряховице — в десяти километрах от Поликраиште — находится овощеводческая селекционно-семенная станция. Продолжая и развивая традиции народной селекции, ученые вывели несколько новых сортов овощей, отличающихся скороспелостью, устойчивостью против вредителей и болезней, высокой урожайностью и превосходными вкусовыми качествами. Немало опытов горнооряховские ученые закладывают на огородах Поликраиште. Под их руководством работают сотни кооператоров. А звеньевые, бригадиры и агрономы кооператива имеют специальные планы и хорошо знакомы с методикой научно-исследовательской деятельности. Некоторые из них являются авторами новых сортов овощей.

Проселками уходим мы в дальние огороды, откуда село кажется макетом. Я уже потерял счет деревянным и бетонным мостикам, переброшенным над каналами. Остановившись на одном из них, около распределительного устройства, Кушев снова вернулся к теме о факторах высоких урожаев:

— Кооператив изменил не только судьбу огородников, но и вековой характер огородничества. Самый большой богач и неудержимый фантазер пятнадцать лет назад не мог бы мечтать о такой оросительной сети. Солнце, мы говорим, — отец, а вода — мать урожая. Без воды овощевод — бедный сирота!..

«Посадил огород на суходоле — хлебнешь горя», — гласит поговорка овощевода. Река Росица лишь краем коснулась угодий села Поликраиште. «Свято место пусто не бывает». У богатого связи посильнее, локти поздоровее. Он и в церкви всегда пробивался ближе к «святому месту», к алтарю. А уж когда дело доходило до плодородной земли, то он расшвыривал тех, кто послабее, направо и налево. Кулаки захватили в Поликраиште все прибрежные поймы.

Тяжко бедствовали поликраиштские крестьяне от засухи. Рыли на своих участках колодцы, прудили лощины, носили воду ведрами, возили в бочках за несколько верст. Поливали водою и по́том…

В 1954 году земли кооператива были включены в государственную оросительную систему, которую питает язовир имени Александра Стамболийского. Каналы подают воду на 3 700 гектаров площади. Огородники получили возможность активно воздействовать на плодородие, регулируя нормы и сроки полива, давая растениям оптимальное количество влаги.

Вот они, ключи плодородия, которых не знала в прошлом земля!

Здешние огородники собирают с гектара по 30 тонн помидоров, по 40 тонн перца, по 30 тонн капусты. Передовые звенья и бригады выращивают до 130 тонн помидоров и до 75 тонн перца на гектаре.

…На огороде, в Черном логу, мы долго наблюдали работу легких тракторов с опрыскивателями. Кушев, удовлетворенно потирая руки, говорил:

— Вот как оно с техникой: быстро, легко и какая производительность! А еще недавно кишкой опрыскивали. Двухпудовый баллон на себе таскали!..

Когда одна из машин приблизилась к нам, председатель поднял руку. Тракторист выжал тормоз, выключил мотор и соскочил по-юнацки с сиденья. Кушев расспросил у него, как идут дела, какая концентрация раствора. Потом, обернувшись ко мне, сказал:

— Не забыли нашего бая Илию, того, который весь белый свет прошел. Вы, помнится, в прошлый приезд много с ним говорили!..

— Разве забудешь разговор с бывалым человеком!

— Тогда знакомьтесь: Илия, сын бая Илии, первый в своем роду механизатор… Да и вообще первый на селе тракторист-ударник!

— Откровенно признаться, — довольно улыбнулся Илия-младший, — сначала я колебался, какую выбрать профессию. Отец настаивает: «Иди в трактористы!» «Но мы же потомственные огородники», — возражал я ему. А он в ответ: «На теперешнем этапе огородничество без машин — все одно, что рало без лошади…»

— Значит, понутру пришлась новая жизнь старому поколению?

— А разве пчела от меда летает?! Ходил мой батька полжизни по Европам и Америкам, мы с матерью в старой лачуге жили, на досках спали. Поработали пять лет в кооперативе — новый дом построили, обзавелись по-городскому. Потом мотоцикл мне купили. Теперь денег на легковую машину собрали. Тут яснее ясного!

…За Черным логом, на сбегающем к пойме огороде, крестьянки, открыв затворы распределительного канала, вели воду по оросителям.

— Снимай ботинки, председатель, в гости пожалуй!..

— А мне не привыкать, — задорно ответил Кушев и принялся разуваться. — Полжизни босиком протопал!

— Неплохо и молодость вспомнить!

— Да что ж вы, бабоньки, мужика в тридцать восемь годков в старики записываете!

— Чтоб самим моложе казаться!

— Да, молодость, как вспомню, хорошее время человеческое, весна! — отшучивается председатель.

— Что-что, а это уж мы лучше тебя знаем! Ты-то свою молодость по концентрационным лагерям большею частью провел…

— Веселый вы народ!..

— Нету причины быть грустными!..

Стали здороваться.

— Славка Цацарова, — представилась загорелая женщина с гладко зачесанными назад каштановыми волосами.

— Может быть, вам непонятно, — обратилась она ко мне. — Но у нас, матерей и жен, есть причина быть веселыми. Об экономической стороне нашей жизни вы, наверное, наслышаны. Но есть другая сторона. На собраниях о ней не говорят. А зря! Потому что без нее, по моему разумению, не построишь настоящего социалистического общества. Я о семье… Горькая была наша женская доля. Мужик за Дунаем ходит, на чужбине хлеб зарабатывает, а ты дома на части разрываешься, ни света, ни солнца не видишь. Одно слово — соломенная вдова. Дети без отца, двор без хозяина. Теперь, слава богу… А вернее, спасибо народной власти, семьями живем. И работается бойчее, и ребятишки на радость растут. Марийка, дочка моя, педагогический институт окончила, теперь учительствует. Сын Никола защитил диплом в машиностроительном. Я вам по-простому свою думку выкладываю. Экономика — это экономика, но ежели нет семьи, она неполная, вроде как без души!..

— Что правда, то правда, Славка!.. Вот моя бабка Тодора, — обращается Кушев ко мне, — у нее вырос я на харчах, так как сиротою остался, — до сих пор не может смириться со своею загубленной женской долей… Справляли они с дедом «золотую свадьбу». Гостей полон дом. За здоровье «молодых» тосты провозглашают. Старик благодарит, а старуха встает и рубит с плеча: «Какая уж там у нас „золотая свадьба“! Это — сплошное поругание драгоценного металла. Ее и железной назвать много чести! Липовая это свадьба. Из пятидесяти годов мы и пяти вместе не прожили. А молодость ушла, не воротишь ее! Ласки не видела. Один труд да мука. Родила близнецов — на восьмой день их за пять километров на огород таскала»… Такая-то она была, судьба жены отходника!.. А старик и старуха любили друг друга!..

Я невольно задумываюсь над тем, как старый строй калечил человеческие жизни. Знать, недаром родились на свет предания, сказки, былины и легенды о Прокрусте, отсекающем ноги тем, кто не укладывался в его ложе, о Змие, пожирающем людей, о Кощее бессмертном — злых и жестоких чудовищах!

— Если не возражаете, — говорит Кушев, — то мы вернемся обратно окольным путем. Когда у меня есть свободное время, я предпочитаю эту дорогу. Да и посмотреть пшеницу надо.

— С удовольствием. Чем больше крюк, тем больше увидим!

— Помните тот дом с красным орнаментом на стене? Отделанный со вкусом. В нем живут родные Димитра Генкова, нашего партизана, моего друга и наставника. Это он отсоветовал мне идти в отход: «На родине дел много. Кому воевать против фашизма? Не старикам же, возвратившимся с гурбета[58] инвалидами!» Я учился в каменнодельном училище. Летом работал в хозяйстве деда. Каждый воскресный день, бывало, мы уходили с Димитром по самым глухим и безлюдным тропинкам в пшеничные поля. Он всегда брал с собою небольшой томик Ленина в бумажном переплете, напечатанный петитом. Мы читали до сумерек, забывая о еде, мечтали о том дне, когда возьмемся за карабин и гранату. Димитр был очень взыскательным и к себе и ко мне. Если какое произведение проштудировано, изучено, ты не имеешь права забыть из него даже, казалось бы, второстепенное, ибо тебе предстоит много раз пересказать его товарищам, передать в деталях. Он был секретарем сельской парторганизации, а я — секретарем комитета Рабочего союза молодежи. Полицаи давно занесли Димитра в черные списки, а поэтому, как только гитлеровцы напали на Советский Союз, он по решению партии ушел в партизанский отряд. Меня оставили ятаком, то есть помощником и связным на селе…

Тропинка бежит средь густо-зеленого разлива пшеницы. Кушев простирает руку в сторону равнины.

— Там он был убит. Летней ночью, а летом ночи короткие, шестерка партизан под командой Димитра проникла в село, чтобы добыть отряду хлеб и мясо. Село, как ключевой пункт к горам, которые находились во власти народных мстителей, было запружено полицией и окружено регулярными воинскими частями. Шестерка уходила уже на рассвете. Передневать на селе было равносильно смерти. Полицейский караул заметил их. Поднялась тревога. Солдаты отрезали путь в горы. Партизаны залегли в пшенице. Затрещали винтовки, застрочили пулеметы. Началась неравная схватка шести против шестисот. До обеда пятеро партизан пали. Димитр был ранен в ногу. Он знал в здешних местах каждую балку, борозду и кочку. До вечера ему удавалось уползать из-под самого носа врага, много раз вырываться из захлопнутого капкана. В патроннике у него осталась одна пуля — для себя. Солдатская цепь вскоре замкнулась вокруг намертво. Тогда он встал на одну ногу и поднял руку: «Ребята, опустите винтовки. В кого стреляете? Мы же с вами одной крови крестьянские сыны. Наша власть идет!.. Братушки уже громят фашистов на Буге». И солдаты опустили дула к земле. Но тут прискакал на коне начальник полиции — головорез Джамбазов. «Чего глядите, сволочи!.. Всех под полевой!» И поднял пистолет…

Несколько минут мы идем молча, подминая зеленую траву. Кругом пшеничное море. Густая пшеница, вымахавшая до колена. Досыта получила влаги земля. Шумит пшеница на земле, напоенной водою, орошенной по́том и кровью. И на зеленых ее стеблях отразился на мгновение багрянец вечерней зари.

— Но и у нас нашлась пуля для палача, — слышу приглушенный голос Кушева.

Шумит пшеница…

Прежде чем вернуться в село, заходим на «малый хозяйственный двор», разбитый возле парников. И, точно как пять лет назад, он гудит в вечерний час разбуженным ульем. Только «ульев» здесь стало больше: куда ни глянь — новая постройка.

И снова, как тогда, во время первого приезда, подходят люди, крепко пожимают руку:

— Здравей, братушка. Добре дошел!..

Многие узнают, и многих узнаю я.

— Бай Минчо!.. Маринов! — кличет председатель.

— Иду-у-у!

Ну, конечно, знакомы! Руководитель парникового хозяйства Минчо Маринов, на первых порах организации кооператива проявивший себя закоренелым единоличником, а после — лучший звеньевой и бригадир, человек, переживший психологический перелом шолоховского Кондрата Майданникова.

— Кроме всего прочего, что вам о нем известно, — говорит мне Кушев, — он родной дядя Димитра Кичу Колева, инструктора-овощевода в словацком кооперативе Мале Блахово.

— Тогда хоть с запозданием, но передаю вам, бай Минчо, привет от племянника!..

— Вы у него были?

— Совершенно случайно встретились!

— Всякая случайность имеет причину. Коли путешествуете, да еще по селам, то непременно нашего человека встретите! Наш корень огородников на всю Европу разветвился!..

— А некоторые его отпрыски и до Америки дотянулись. Не так ли?

— Истинно глаголешь, братушка! — хохочет заливисто, по-молодому Маринов.

— Я же ведь тоже почти отходник!..

— Гурбетчия-корреспондент! — снова заливается бай Минчо. — Ну рассказывай, братушка, как там наш Димитр!..

— Живет хорошо. На родину, конечно, рвется!..

— Аиста всю жизнь тянет в свое гнездо!..

И я вспоминаю те же слова об аисте, сказанные Димитром Кичу Колевым. Совпадение не кажется мне случайным: Болгария — страна аистовых гнезд. А птица эта красивая, гордая, домовитая и верная своему месту.

— Рассказывай, рассказывай! Видел ли его парники?

— Как не видеть!

— И какие же они?

— Хорошие!

— Но послабей моих?

— Послабей, пожалуй!..

— Это понятно. Почва не та, и солнышко там другое!..

— Но очень хорошие!

— И это понятно. Иначе быть не может!

Мой рассказ о житье-бытье земляка собралось послушать не меньше полста человек. Никола Кушев предложил перенести беседу со двора в клуб животноводов, расположенный рядом. И мы последовали его совету.

…Некоторых прежних знакомых, однако, я не встретил. Звеньевой огородников Илия Атанасов Тодоров, Магеллан из Поликраиште, обогнувший весь земной шар, снова двинулся в путешествие. Но на сей раз недалеко — в Павликени, того же Тырновского округа. Попросили его окружные руководители помочь соседям, опыт свой передать. Переселился он на новое место всей семьей и работает мастером-огородником. Полтораста овощеводов из Поликраиште находятся на инструкторских должностях при кооперативах в разных районах страны. Село поистине стало кузницей огородников. Не застал я и Петко Владова, агронома с льняными кудрями. Перевели его в село Мартино, на Дунае, и, конечно, тоже с целью «поставить на ноги» овощеводство.

А в Поликраиште теперь не один, а одиннадцать агрономов, из которых семеро с высшим образованием. На животноводческих фермах работает 5 зоотехников, 2 ветврача и 2 ветфельдшера. Есть в кооперативе также свой механик.

…Через час в клубе начнется «планерка» бригадиров. И я, пользуясь оставшимся у руководителей кооператива свободным временем, записываю в блокнот «главные цифры». Они куда многозначней тех, что были пять лет назад. Разросся и возмужал кооператив. Рост его, однако, нельзя измерить лишь количественным коэффициентом: увеличились урожаи, надои, настриги, общественные доходы, а значит, и трудодень. Этого сказать мало! Произошли большие качественные изменения в экономике кооператива, быте кооператоров, в культуре села. Темпы стали иными. Сама логика жизни переменилась: то, что пятилетие назад всякий здравомыслящий счел бы за фантазию, теперь приняло форму реального, обыденного плана, который выполняется и перевыполняется.

— Если сказать, что наш кооператив в первые годы был фабрикой по производству овощей, то теперь это крупный сельскохозяйственный комбинат, — рассуждает главный агроном, заместитель председателя ТКЗХ Спиро Спиров, человек «одного воинского призыва» с председателем, думающий и многогранный специалист. — Да, комбинат!..

Кооператив «Октябрьская победа» из года в год получает все больше продукции. Если в 1958 году его производство составило в денежном выражении 30 миллионов левов, то в 1959 году — 44 миллиона. Кооператорам пришлось на трудодень по 21 с половиною лева. Почти 8 с половиной тысяч левов достиг годовой заработок каждого трудоспособного. В нынешнем году кооператив производит на каждые сто гектаров пашни по 25 тонн молока, по 12 с лишним тонн мяса, по 42 тысячи яиц.

Прав Спиро Спиров, сравнивая свой кооператив с комбинатом. Не много таких промышленных предприятий, в номенклатуре которых можно насчитать полсотни наименований различных изделий. А кооператив возделывает 48 культур! Если же перечислить все виды выпускаемой им продукции, то к этому числу нужно будет добавить еще полстолько!

По-прежнему основной статьей общественного дохода кооператива остается овощеводство. За последний год оно принесло кооперативной казне 5 с половиною миллионов левов. Но на пятки овощеводам уже наступают виноградари. От них поступает 5 миллионов левов. Всего на полмиллиона меньше дают прибыли хлопкоробы.

Шестнадцать лет назад крестьяне Поликраиште и окрестных сел не сеяли своего хлеба. Они покупали пшеницу в Добрудже и Белой Слатине, тратя три четверти всей выручки от продажи овощей. Нынче кооператив, несравнимо увеличив против прежнего производство огородных культур, одним урожаем зерновых может обеспечить на три года потребности своих крестьян. А площади под его полями не расширились. Они остались в дедовских границах!

Упреждая меня от «увлечения общими цифрами», Никола Кушев говорит:

— За пять лет, прошедших со времени вашего первого приезда, появились и другие показатели, которые рельефно характеризуют рост силы кооператива. Я имею в виду перемены в быту наших крестьян. Исстари каждая семья жила своей жизнью, своими достатками и нуждами, или, как мы любим выражаться, хлебала свою чорбу — одна погуще, другая пожиже. Теперь у нас общий котел, и суп в нем наваристей, чем домашний. В трех общественных столовых кормятся четыре тысячи кооператоров. Дети и старики пользуются особыми привилегиями. Создано восемь детсадов, трое детских яслей недельных и больше десятка дневных. Ребятишки в детских учреждениях и школьники пользуются бесплатным завтраком. Плата в яслях и садиках за обед и ужин взимается минимальная, скорее, символическая. Престарелые кооператоры, помимо пенсии, получают от нас регулярное пособие. Через полгода открываем дом для одиноких стариков. Захворал человек — ему начисляется по больничному листу семьдесят процентов его средней дневной выработки. Наши отчисления в социальный фонд превышают миллион левов в год. И вот что мне хотелось бы еще подчеркнуть. Во всем этом мы видим ростки нового, коммунистического! А корни этих ростков, конечно, крепкое, общественное хозяйство. Оно основа основ нашего расцвета!

Ростки коммунистического!.. Утро светлого дня!..

…Сколько же перемен произошло в Поликраиште! Да еще таких разительных!..

Но когда мы вышли во двор, мне показалось, что ночь была такая же, как и пять лет назад. Вызвездилось чистое балканское небо. Вызвездилась мириадами электрических огней долина. И люди, что провожали меня, умолкли, то ли залюбовавшись половодьем света, разлившегося над родными просторами, то ли заслушавшись веселой песней высоких, молодых голосов, плывущей от села.

Но и песня была не та, что пели пять лет назад. Мелодичней, счастливей. И пели ее другие парни, другие девчата. Они были счастливей всех, кто когда-либо жил в «краю полей».

1960 г.