Большая судьба

Новое русло

На какие-то мгновения утренний бор умолк, и в чуткой тишине послышался стук, едва уловимый, но отчетливый и мерный, как биение сердца. Затаив дыхание, я огляделся. Проникшие сквозь кроны столетних сосен лучи солнца легли зайчиком на полянку. Куртинка травы засверкала алмазной россыпью… Одна капля скатилась по прозрачному лепестку и упала на камень. За ней другая, третья… Что это: «звон росы»? Нет! В траве, укрытой хвоей и мхом, бился родник. Вода с камня уходила под лесную настилку и через сотню шагов вытекала на свет тонкоструйным ручейком…

Тут, в поднебесье, на вершине Западных Родоп, рождалась жизнь реки. Подобно жизни новорожденного она еще была слабой, но в ней таилась могучая сила и энергия.

Снова защебетали, рассыпали трели певчие птицы. Пахнуло ветром. Колыхнулись пики мачтовых сосен. Из бурелома выскочил спугнутый олень, понюхал воздух и саженным махом пошел вдоль по ручью.

Невесть откуда налетела туча, заволокла солнце. Оборвался, будто по мановению дирижерской палочки, птичий хор. Стало темно, как ночью. Бор загудел, зарокотал.

И мне вспомнились слова Ивана Вазова:

Чарующая красота Западных Родоп во все времена волновала сердце и воображение человека. По преданию древних греков, отсюда сошел в долины Эллады Орфей, очаровывавший своим пением людей, животных и даже камни.

…Дорога, петляя, спускалась просекой бора по северному склону Родоп. То там, то сям к ней подбегали, как играющие ящерицы, ручейки.

На одном из поворотов открылся просвет. Сосны расступились. Внизу лежало, рябя свинцовым отливом, озеро, широкое, с причудливо изрезанными берегами и зелеными крутобокими островками, напоминающими степные курганы. Машина въехала на бетонную плотину.

Прежде этот уголок Родоп назывался Каменным ущельем. Пробиваясь сквозь завалы, торосы камней, по дну ущелья текла речка Кривая, у истока которой я стоял час назад. Скалы то смыкались, как тиски, готовые вот-вот сдавить ей горло, то раздвигались, образуя широкие лагуны. В одной из теснин сооружена плотина, перекрывшая русло речки. На высоте 1 600 метров над уровнем моря родилось озеро, по-болгарски язовир. Бетонная стена собрала и задержала 65 миллионов кубических метров воды. Теперь редко встретишь человека, который мог бы объяснить местонахождение Каменного ущелья. Спрашивайте язовир имени Василя Коларова. Любой мальчонка укажет.

Язовир имени Василя Коларова — первое звено Батакского гидроэнергетического узла, самой большой на Балканах системы искусственных водохранилищ и электростанций.

Идея создания узла была выдвинута болгарским инженером Иваном Мариновым еще в 1920 году. Она возникла как далекий отзвук, как эхо прогремевшего на всю планету ленинского плана ГОЭЛРО. Но голос талантливого инженера не был услышан тугоухими буржуазными властями. Да и не под силу пришлась бы Болгарии работа таких масштабов.

…Как на экране, кадр за кадром, развертываются картины гидроэнергетического великана. В зеленых котловинах ниже Каменного ущелья плещут воды язовиров Беглика и Тошков чарк.

Начинается смешанный лес. Тесня сосны и ели, выпячивают богатырскую грудь буки и дубы. Откуда-то потянуло смолистым дымом жилища, донесся звон пилы и стук топора.

Вдруг стены лесного коридора кончились. Серпантин дороги чуть ли не окунулся в воду. От неожиданности шофер выжал педаль тормоза… Вода разлилась до синей черты горизонта. Она отразила в себе уходящую тучу и чистую глубину неба, парящего в выси орла, малахитовый луг, дубраву и бор. Озеро походило на мозаику, на большой узор, составленный из пестроцветных осколков стекла и эмали.

Это последний и самый большой бассейн «белого угля» в Западных Родопах — язовир Батак. Емкость его — свыше 300 миллионов кубических метров!

«Капля по капле, — говорят болгары, — набегает озеро». Капли сотен родников, сливающиеся в десятки тонкоструйных ручьев и три речушки, талые и дождевые потоки, стекаюшие с площади 760 квадратных километров, расположенной на высоте от 2 100 до 500 метров над морским уровнем, питают четыре язовира каскада. На этом пространстве сплетена густая сеть искусственных русел, которая «ловит» воду. Построено полтораста водосборных каналов, установлено 77 километров трубопроводов, пробито в скалах 72 километра тоннелей. За всю историю Болгарии тоннелей было пройдено меньше, чем за батакскую пятилетку!

Под бугром — село. Сверху каменная терраса кажется замощенной черепицею, выкрашенной киноварью. Тесно на террасе. Крыши домов прижались одна к другой, подступили к самым берегам Стара-реки.

«На колени, шапки долой! Перед нами Батак с его развалинами, — писал выдающийся болгарский историк Захар Стоянов. — Я призываю всех болгар, честных и любящих свою родину, преклониться перед этим болгарским святилищем, этим жертвенником нашей свободы…»

Триста лет назад сюда, под защиту лесов и дебрей, в «батак» (то есть в трясину и топь) бежали вольнолюбивые болгары из долин, чтобы спастись от жестокого произвола турецких властей и от обращения в мусульманскую веру. Сама природа служила им надежной крепостью. Жители долин признательно их называли «батювцами» — старшими братьями. Но и сюда пробили тропу басурманы. Они наложили свою лапу на Батак.

«Батювцы» не потерпели насилия и произвола. 21 апреля 1876 года в Батаке вспыхнуло восстание. Его возглавил революционный комитет. Башибузуки обложили село со всех сторон. Десять дней продолжалась неравная битва. Ворвавшись в Батак, турки устроили резню, которая потрясла весь мир. В каменной церквушке, бывшей последним бастионом восставших, они отрубили головы двум тысячам мужчин, женщин и детей, залив ее по колено кровью. Село озверевшие башибузуки сожгли дотла. Осталась целой только каменная церквушка. И стоит она теперь среди новых, высоких и светлых домов как символ народного героизма и бессмертия. Сохранилась колода, на которой рубили головы. Ни огонь, ни время не стерли с нее жгучего цвета человеческой крови.

«Хеопсова пирамида была бы малой для памятника Батаку», — сказал Иван Вазов.

Знамя свободы подняли внуки славных участников Апрельского восстания. В годы Великой Отечественной войны батакчане составили ядро партизанского отряда имени Антона Иванова. Много подвигов свершили они в борьбе за власть народа. Весною сорок четвертого года фашисты бросили против отряда крупные силы и разгромили его. Расправа с жителями села — помощниками партизан — была дикой. В батакском музее хранятся снимки: отрубленные головы выставлены в ряд на земле, насажены на штыки винтовок и древки полковых знамен. Под этими ужасающими фотодокументами — эпическая фраза: «Резали народ, как его не резал турок».

Болгарский народ поставил памятник Батаку. Он выше пирамиды Хеопса, он ровня Родопам. Памятник этот — Батакский гидроэнергетический узел.

Так же, как у того родника на вершине Родоп, что рождает речку, вливающую свои воды в каскад язовиров, мне выпало счастье стоять у истока строительства Батакского гидроэнергоузла, а затем видеть все его буйное, подобное горному потоку течение.

В горячую пору разворота на стройке участвовало до одиннадцати тысяч рабочих, половина из которых были тоннелепроходчики, бетонщики, люди стальных мускулов. На долю горняков пришелся самый тяжелый труд. И они выдюжили, показали себя героями. Некоторые лишь — их можно счесть по пальцам — пришли сюда, умудренные знаниями и опытом. А для тысяч Батак был и начальной школой и университетом.

Ныне они работают на новых объектах: проходят железнодорожные тоннели в хребтах Старой Планины, долбят стволы шахт в Восточных Родопах, пробивают отводные каналы у будущих плотин язовиров в ущельях Средна-горы и Рилы. Говорить о Батаке, не сказав о них, все одно, что писать рецензию на чудесную картину и не назвать ее автора.

Три десятка лет назад начал свой путь «сквозь горы напрямик» Тодор Стоичков. Коренастый, крепкий, как кряж; чуть заметно приподняты плотные плечи, будто всегда готовые принять на себя любой груз, и широкоскулое, простодушно улыбающееся лицо с открытыми и светлыми глазами. Таким он запомнился мне с первой нашей встречи летом 1954 года. Мы познакомились у четвертого «прозорца» — окна в тоннель, пробитого на дне глубокой расселины, где течет Стара-река.

Стоичков заступал в смену вместе с молодежной бригадой Ивана Андреева. Мы уходили в тоннель. Под землей была ночь, освещенная электрическим заревом. Над головами лежала полукилометровая толща. Чем глубже продвигались мы в «грудь горы», тем сильнее чувствовалось ее сырое дыхание, тем чаще падали на каску, скатываясь по брезентовой куртке, а иногда попадая за ворот, холодные капли.

После двух-трех моих «наводящих вопросов», Стоичков начал рассказывать о своей жизни.

…Мать родила его в страду, на ниве, и скоро умерла. Отцу — сельскому пастуху — не каждый день удавалось накормить семью, а не то, чтобы справить детям обувку. Босой мальчик ходил четыре зимы в школу, постигая премудрости грамоты по учебникам товарищей, а потом нанялся в батраки. Пятнадцати лет он уже работает на строительстве железной дороги. Тут и началась его настоящая школа.

На одной из маевок друзья вовлекли его в Рабочий союз молодежи. По ночам при свете коптилки юноша с упоением читал марксистскую литературу. Полиция накрыла его за распространением запретных книг и выдала «волчий паспорт». Приходилось искать заработок под землей, в шахтах, но лишь в тех, где паспортов не спрашивали, потому что не обеспечивали элементарной охраны труда, и смерть каждую минуту висела над головою.

Гранитные стены подземного лабиринта сменились глиняными. Чаще и солидней встречаются столбы и перекладины креплений. Глина — трудная и менее надежная для проходчиков порода. Дальше, на шестой сотне метров, между рамами креплений чистой снежной изморозью блеснул мрамор.

— Девятого сентября, в День свободы, — говорит Стоичков, — я родился вторично. — Его слова звучат весомо, и я вижу, как он расправляет свои чуть приподнятые плотные плечи. — Передо мною открылась новая жизнь. И в тот великий день я вступил в Коммунистическую партию!..

Как не скажешь, что партия дала ему силы? Он один начал ломать столько породы, сколько прежде ломала целая бригада! Вскоре Стоичков заслужил почетное звание ударника. Горняк-коммунист работал и думал, неустанно думал, как отыскать новые пути к подъему производительности труда.

Строилась Подбалканская железная дорога. В Болгарию прибыли советские специалисты. От них-то Стоичков впервые и услышал о скоростной проходке, которую успешно применяют русские горняки. Услышал и живо заинтересовался новым методом. На стройку поступила партия советских перфораторов. Но спроса на них не нашлось. Тоннелепроходчики по привычке не решались расставаться со старой, знакомой им техникой.

Поколебавшись «за компанию с друзьями», Стоичков пришел на склад и взял советский перфоратор. Утром спустился с ним в забой. А спустя неделю все газеты под крупными «шапками» сообщили о «технической революции в проходке тоннелей». До того на каждом перфораторе западноевропейских марок работало по три человека, и они в лучшем случае проходили за смену девять метров. На пятый день после знакомства с советской машиной Стоичков достиг пятидесяти метров сменной выработки. Пришлось ему стать инструктором, обучать товарищей своему мастерству.

Долго еще никто не мог превзойти Стоичкова. Он установил подряд несколько национальных рекордов скоростной проходки. Правительство удостоило новатора звания Героя Социалистического Труда и лауреата Димитровской премии. За пятнадцать лет работы на социалистических стройках он выполнил около девяноста личных производственных норм и сейчас трудится в счет тридцатых годов двадцать первого века.

Но Стоичков пробил такой тоннель во времени не один. На десятки лет вперед ушли сотни забойщиков, которых он учил азбуке и искусству профессии, своему опыту, знаниям и сноровке. Его скоростной метод проходки и комплексный метод организации труда внедрены на каждом руднике, в каждой шахте. Они поломали прежние нормы, графики и темпы во всей горнорудной промышленности.

Болгария не имела достаточно горняков, чтобы немедленно кинуться в атаку на утесы Родоп. Партия призвала в рабочую армию крестьянских сынов. Они откликнулись с горячим сердцем, готовым на подвиг. И, как солдаты в бою, молодое пополнение тоннелепроходчиков мужало на большой стройке не по дням, а по часам.

Потомственный огородник из горнооряховского села Поликраиште Иван Андреев сроду в руках не держал, в глаза не видел перфоратора. Однако трудолюбие, с которым он выращивал овощи, помогло ему быстро уразуметь и освоить технику. Была у парня и воля. Возвращаясь со своей смены, он «на часок-другой», как шутили товарищи, устраивал прогулку в «профессорский забой» Тодора Стоичкова, внимательно приглядывался, как тот работает, ловил и запоминал каждое движение. Спустя год Андреев рубал породу с такой ловкостью, с какой прежде высаживал рассаду. Его назначили бригадиром забойщиков.

Летом пятьдесят четвертого года стройку облетела весть:

— Бригада огородника на трудном грунте дает по четыре нормы!

Настал черед принимать гостей Андрееву. Приходили соседи, приезжали издалека коллеги по профессии. «За опытом — и на край света близко!»

Четыреста процентов были достигнуты не силою, а умением. Несколько месяцев Андреев и рабочие его бригады обучались в свободное время смежным профессиям. Наконец каждый мог владеть перфоратором, водить шахтный электровоз, закладывать фугас. Горняки повысили квалификацию, уплотнили время: закончив свою операцию, рабочий подключался на помощь товарищам. Так вместо одного взрыва за восемь часов бригада успевала производить три.

Однажды в галерее случилась беда. Ночная смена не рассчитала давление пласта. Едва в забой заступила бригада Андреева — начался обвал. Затрещали, лопаясь, как сухие соломинки, рамы крепления. Сыпучая лава глины, песка и камня низвергалась сверху, грозя завалить шахту. Воронка расширялась. Подоспевшие к месту Иван Андреев, инженер Ангел Бибов и рабочий Иван Шумналиев, не колеблясь, пошли навстречу смертельной опасности. По брусьям крепления они поднялись в горловину воронки и стали забивать ее толстыми буковыми бревнами, которые подавали товарищи. Две смены люди, изнемогая от усталости, боролись с горной стихией. Брешь была забита.

Такой аврал стоит долгих лет работы в забое, многих километров проходки. Оттого, наверное, никогда более никто не слышал на Батаке слово «огородник». «Бай Иван!» — одинаково почтительно стали окликать геройского бригадира молодые парни, его ровесники и ветераны тоннелей.

Отец и деды Ивана Андреева, искусные огородники, как и сотни других крестьян села Поликраиште, страдавших от малоземелья, были гурбетчиями. Они ходили в Румынию, Венгрию, Чехословакию, ездили в Аргентину и Канаду, выращивали на чужбине овощи и едва зарабатывали себе на хлеб. Закончив проходку тоннелей на Батаке, ушел за три моря и Иван Андреев. Другая судьба, однако, завела его в дальние края. По соглашению, в Сирию была командирована группа болгарских горняков. Они принимали участие в строительстве водохранилища «Растан». Через печать арабские друзья благодарили Ивана Андреева и товарищей за упорный труд, за науку пробивать тоннели и возводить плотины.

Там, вдали от родной земли, был он и в сентябрьские торжества 1959 года, когда открывался Батакский гидротехнический узел, когда болгарское правительство награждало лучших строителей. Их имена торжественно звучали на берегу язовира Батак с трибуны, увитой хвоей родопских елей. Первым был назван Иван Андреев. Ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

За околицей Батака Родопы поднимаются стеной. На покрытой гравием площадке — трансформаторная подстанция. Среди первозданного леса металлоконструкции, гирлянды изоляторов кажутся причудливыми тропическими деревьями, а провода высокого напряжения — оплетшими их лианами. В скале зияет залитый люминесцентным светом широкий тоннель. Вход оформлен бетонною лепкою и цветами. У зеленой клумбы, в нескольких шагах от скалы, на скромном транспаранте написано большими буквами: «Тут была явка партизанского отряда имени Антона Иванова, а теперь бьется мощное сердце Батакской ГЭС». Большие буквы волнующей надписи вывела рука того, кто пробирался в зимней, разбуженной пулеметным огнем ночи на партизанскую явку и кто в студеную январскую пору прокладывал тоннель, рука, державшая винтовку и перфоратор.

…По тоннелю, навстречу бодрящему искусственному ветру уходим внутрь горы. Компанию мне составил директор строительства гидроузла Ангел Петырчев, крупный человек лет под пятьдесят. Мы с ним знакомы еще с того времени, когда в здешних местах водились медведи.

— Помните, какие гидроэнергетические пейзажи будущих Родоп я рисовал вам тогда посреди диких лесов и скал? — спрашивает Петырчев, внимательно оглядывая белые стены тоннеля.

— Как же не помнить! — отвечаю. — Ваши картины были полны вдохновения!..

— В нашем деле тоже не все решает труд. Нужно и вдохновение!

Когда он говорит, всегда смотрит по сторонам. Это у него стало профессиональной привычкой. Стройка и в ширину раздалась и в глубину ушла. Всюду не поспеешь! А глаза — они вроде локаторов: щупают, ищут и находят ту точку, на которую нужно направить внимание. Вот и сейчас его взор блуждает по тоннелю. Чего бы вглядываться тут? «Просто по инерции вертит человек беспокойною, заметно поседевшею за „батакскую пятилетку“ большой головой», — думаю я себе. А он словно бы в ответ:

— В Пештерском тоннеле стены нужно перекрасить в белое, как эти, и лампы сменить!

Значит, не зря смотрел.

— Я сюда редко стал захаживать. Только разве по оказии. Как, к примеру, с вами. Объект сдан полтора года назад. Хозяин здесь теперь другой, эксплуатационники. Но тянет лошадку под крутую горку. Да и грех лишний раз пройти мимо этакого творения! Глядите!

Мы в машинном зале. Его стены и высокий потолок искрятся белизною чистого горного снега. Через бетонный пол слышен снизу приглушенный рев обрушивающейся на турбины воды. В неутихающем и равномерном вихре движения возникает новая энергия. Бьется в недрах Родоп могучее сердце Батака, посылая по «артериям» и «капиллярам» проводов электрический ток в долины и горы, села и города.

— Подземный дворец! Станция «Комсомольская» московского метро!

— Да! — согласно кивнул головою Петырчев. — Но приберегите сравнения для Пештеры!

Покамест мы разглядывали хозяйство гидроэлектростанции, в машинном зале собралось десятка полтора экскурсантов. Интересуемся, из каких краев люди. Отовсюду. Кто с Дуная, кто с Добруджи, Пирина, Странджа-планины.

— В «святые места» прежде не было такого паломничества! — серьезно говорит директор стройки. — Не меньше двух миллионов народу перебывало. Рабочие, крестьяне. Да что говорить! Древние старики и старухи идут!.. За двести, за триста километров. Впрочем, мне-то это понятно. Будь я на их месте, тоже пришел бы. Посмотреть, какое чудо сотворил народ, сыны пахарей, чабанов и огородников, порадоваться!

…Еще час спуска по ущелью Стара-реки — и мы у бетонного тоннеля Пештерской гидроэлектростанции. Подобно Батакской, она построена в чреве гранитной скалы. Только все на этой станции в несколько раз больше, мощнее и объемнее. Машинный зал — настоящий ангар высотою в девятиэтажный дом. Над залом — многосотметровая толща. Но дышится легко, как там, наверху, в сосновом бору. Вентиляторы своими могучими лопастями нагнетают под землю чистый родопский воздух, аппараты регулируют его температуру и влажность.

Дав мне время досыта налюбоваться открывшимся великолепным зрелищем, Петырчев спросил:

— Что же, по-вашему, ярче: моя «вдохновенная фантазия», которую вы слышали от меня средь диких дебрей, или реальная действительность, вставшая перед вами?

— Действительность!

— Потому я и не пошел в писатели, ибо лучше строю, чем фантазирую! — неожиданно сострил директор.

Лифтом поднимаемся на центральный пост станции, расположенный в большом, освещенном лампами дневного света салоне. У расцвеченного зелеными глазками пульта управления застаем в сборе всю смену: дежурного инженера, электротехника и старшего мастера. Три человека обслуживают крупнейшую на Балканах гидроэлектростанцию. Все процессы режима и управления агрегатами автоматизированы. Станция оборудована по последнему слову мировой техники.

…Горная дорога похожа на горную реку. Пробиваясь между теснин, она петляет, выписывает такие вензеля, что не знаешь, куда завернет через десять шагов. Но чем ближе к долине, тем ее ложе становится прямее, словно бы она заранее приспосабливается к ровным линиям рельефа.

Из ущелья Стара-реки дорога вырывается на вольный простор последней Родопской террасы. Внизу — зеленое море Фракии — долины солнца и лучистого виноградного янтаря.

Точно белый корабль, стоит, причалив к самой стене Родоп, здание третьей гидроэлектростанции каскада, носящей имя замечательного болгарского писателя Алеко Константинова.

Вода отдает турбинам всю свою энергию падения с высоты двух километров и отсюда тихо течет по магистральному каналу, который дальше растекается на тысячи ветвей-оросителей.

Ангел Петырчев, словно декламируя белые стихи, произносит:

— Шестьсот пять миллионов киловатт-часов в год, или в два раза больше общего производства электроэнергии в старой Болгарии! Триста пятьдесят тысяч декаров орошаемых площадей, или почти столько, сколько было всей поливной земли в стране до победы народной власти!

Такова мощность и животворная сила родопских родников, ручьев и речек, связанных трудовыми руками народа в гидроэнергетический узел.

…Не так ли и партия собрала по каплям волю, таланты, дерзания людей и направила их по новому руслу на большие дела, на славные свершения!

1959 г.