Фортуна-женщина. Барьеры

Глава XIV

Когда мы пустились в обратный путь, пошел дождь.

— Ну, и каков же вердикт? — спросил Майкл.

— Обыкновенный, что ты хочешь — смерть от несчастного случая.

— Всплыло что-нибудь особенное?

— Нет. Часть балюстрады на галерее была выломана еще в четверг. Но это не дает ответа на вопрос: упал он или спрыгнул.

— Ты разговаривал с кем-нибудь из Мортонов?

— Нет.

Какое-то время мы ехали молча. Майкл заговорил первым:

— Ущерб оказался меньше, чем я ожидал. Старая часть дома почти не пострадала — там повсюду камень. Конюшня не слишком близко примыкает к дому, а часть кухонных помещений уцелела из-за благоприятного направления ветра. Из всего этого можно соорудить небольшой дом — если подремонтировать.

— А сторожка?

— В полном порядке.

— Она по-прежнему необитаема?

— Да. Там как раз должны были поселиться новые жильцы. Они собирались выехать на прошлой неделе, но молодая миссис Мортон попросила подождать до их возвращения.

Вот как?!

— Что с обстановкой?

— Все ценное сгорело. От мебели остались одни головешки. Укажешь в отчете…

— Слушай, Майкл, я хочу просить тебя, чтобы ты сам составил отчет, он бросил на меня вопросительный взгляд. — Ты ведь уже начал эту работу; будет лучше, если ты ее и закончишь. Я был другом семьи и не хочу, чтобы кто-нибудь заподозрил меня в необъективности.

— Брось. Они же не требуют новый каминный коврик из-за того, что кто-то прожег дырочку окурком. Ущерб налицо. Пусть это будет нашим отчетом — то есть нашей фирмы. Какая разница, кто напишет? Я просто хотел сказать…

Он ударился в какие-то тонкости, но я не вникал. Вот бы сейчас сказать: ”Слушай, Майкл, я симулировал травму, чтобы оттянуть момент решения. Дальше откладывать нельзя…”

Но у Сары все еще есть шанс. Даже несмотря на то, что она лгала на дознании. Лгала мне…

— Да ты не слушаешь?

— Извини.

— Ничего. Неважно.

— Продолжай, пожалуйста.

Но Майкл молчал. Когда мы остановились перед первым светофором, я сам открыл рот:

— Майкл…

— Да?

Но я так и не отважился. Какой смысл? Мне вдруг стало ясно: я уже сделал свой выбор — в ту ночь. Обратной дороги нет.

— Что ты хотел сказать?

— Как ты думаешь, что они теперь будут делать?

— Кто — Мортоны? Снимут за бешеные деньги какую-нибудь виллу. В наши дни мало радости — остаться без крова. Если бы еще сгорел только один дом…

— Теперь все унаследует его жена?

Майкл нахмурился: прямо у нас перед носом вынырнул лихой мотоциклист.

— Нет. В данном случае мы имеем дело с майоратом. В завещании отца Трейси сделана оговорка, что усадьба наследуется без права отчуждения. После смерти нынешнего хозяина она должна отойти к его детям, а раз их нет, к его младшему брату Виктору. Страховой суммой будут распоряжаться попечители; они обязаны положить ее в банк и выплачивать Виктору проценты.

— То есть Трейси не мог бы продать дом, даже если бы захотел?

— Совершенно верно. Что же касается страховки за имущество, то эта сумма будет полностью выплачена его вдове, а это — немалые деньги.

— Да, — тихо подтвердил я. — Это немалые деньги. Кто должен выплатить премию со страховой суммы за дом?

— Тот, кто наследует. Сомнительная привилегия.

Мы еще несколько миль проехали молча. Я думал: это многое объясняет…

— Знаешь, я думаю, что миссис Мортон недолго будет оставаться вдовой.

— Почему?

Его немного удивил мой тон.

— Если, конечно, она сама того пожелает… Не знаю, был ли Мортон богат, но состоятелен — наверняка. С ее красотой да состоянием…

— Наверное, ты прав, — ответил я, поворачивая нож в ране.

Вечером я написал матери Трейси. По крайней мере, с ней мне не нужно было лукавить: каждое слово шло от души. Через пару дней пришел ответ — письмо, а не открытка, — с изъявлениями признательности. При виде почтового штемпеля я вздрогнул: вдруг это от Сары? Нет…

Званый ужин, на который Майкл так настойчиво меня приглашал, раз в год устраивался для членов Ассоциации. Я впервые присутствовал на этом мероприятии и, конечно, учитывая мое тогдашнее состояние, предпочел бы уклониться. Местом действия был выбран отель на Парк-Лейн. Аберкромби заказали стол на двенадцать человек. В нашу компанию входили двое маклеров и один попечитель с женами, а также генеральный директор страховой компании. Представители разных фирм расположились за отдельными столиками, пригласив своих постоянных и наиболее уважаемых клиентов. На самом видном месте поставили длинный стол, за которым восседали шишки: председатель компании ”Ллойд”, глава Британской страховой ассоциации и шеф Лондонской службы по спасению имущества.

Недалеко от меня за нашим столиком сидел молодой, симпатичный страховой агент Чарльз Робинсон, с которым я консультировался, ведя дело Хайбери, а одним из маклеров был Фред Макдональд. Вот уж без кого я бы точно обошелся!

Президент Ассоциации страховых компаний в своей речи сделал упор на том, что Страхование (с большой буквы) держится на Доверии. Без Доверия вся система рассыпалась бы, словно карточный домик. Наш девиз, — вещал он, — ”Честность и беспристрастность”. Мы — самая молодая и пока что насчитывающая не слишком много членов организация в Объединенном Королевстве, но этот костяк из двухсот человек — цвет профессии, элита, хранящая ее дух и созидающая славное грядущее. Он уверен: каждый из нас свято блюдет честь мундира и хранит верность вышеозначенным принципам.

Во время этой речи я то и дело поглядывал на мистера Аберкромби и всякий раз убеждался в том, что он не просто слушает, но и впитывает каждое слово. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы понять, насколько близко это его касается и как, должно быть, больно ему было в период между войнами видеть, как разные выскочки и проныры делали вид, будто исповедуют те же принципы, а на самом деле лишь компрометировали общее дело. Как он радовался шагам, направленным на возрождение высокого статуса своей профессии, стремлению всевозможными гарантиями оградить ее от скверны, проникающей извне. Увы! Что стало бы с ним, если бы он узнал, что сам пригрел на груди змею и предатель скрывается в лоне его собственной фирмы?

Фред Макдональд сидел на противоположном конце стола, так что мы еле обменялись парой фраз; однако позднее он подошел ко мне с вопросом:

— О чем на этот раз гадаете с зеркалом?

— А что? Ищете козыри в рукаве?

Рядом стоял Чарльз Робинсон, и Макдональд счел целесообразным пояснить:

— Неделю назад этот молодой человек приходит ко мне в офис и интересуется, на какую сумму застрахован Ловис-Мейнор, графство Кент. А через несколько дней там вспыхивает пожар. Неудивительно, что я спрашиваю.

— Это уже не козыри в рукаве, — засмеялся Чарльз. — Больше смахивает на поджог.

— Точно, — подтвердил я. — В этих старых домах только поднеси спичку! Однако, надеюсь, вам не жалко, если бы вы поделились со мной секретом, как это делается.

— Ага! — воскликнул Чарльз и повернулся ко мне. — Значит, он все-таки ищет козыри в рукаве!

Со стороны Чарльза это была всего лишь дружеская шутка, безо всякой задней мысли. А вот Макдональд явно прятал камень за пазухой.

Начали танцевать. Я извинился и, сославшись на больную ногу, отправился домой. А утром увидел на коврике возле двери конверт. Я сразу догадался, от кого это.

”Дорогой Оливер.

Мать Трейси показала мне ваше письмо. Очень любезно с вашей стороны — подумать о ней в это тяжкое время. Я видела вас на дознании и была удивлена, что вы потом не подошли. Виктор оказал нам неоценимую помощь, но и ваши совет или компания, если бы вы выбрали время, были бы приняты с благодарностью.

Надеюсь, ваша нога поправляется?

Сара”.

Какое разочарование!

Это было странное письмо — отнюдь не письмо человека с чистой совестью. Напротив, так могла писать участница преступления, рассчитывая с моей помощью замести следы.

Я не поехал. Даже не ответил на письмо. И не явился на похороны.

Один за другим пролетали дни. Мортоны предъявили два отдельных иска: за дом и все остальное имущество. Виктор Мортон взял это на себя и поручил специальному агенту представлять их интересы. Я попросил Майкла довести это дело до конца, а сам с головой ушел в другую работу. Наконец суммы и содержание исковых заявлений были согласованы. Вплоть до этого момента Сара еще могла отступить. Я до самого конца не терял надежды.

Ближе к осени Майкл начал ворчать:

— Послушай, старина, нас ведь трое. Ничего, что один староват, а второй хочет специализироваться на определенных видах страхования, — тебе вовсе не обязательно взваливать все на себя и работать по двадцать четыре часа в сутки. Знаменитый натиск Бранвелла тоже хорош в меру. Отдохни. Возьми выходной. Ты же хочешь, чтобы тебя хватило еще на какое-то время?

— Я в полном порядке.

— Не думаю. Ты только посмотри на себя в зеркало. У тебя такой вид, словно ты целыми днями работаешь при искусственном освещении и проводишь уик-энды в угольном забое.

— Что, черно за ушами? Вроде бы я старательно скребу себя по понедельникам.

— Позволь сказать тебе следующее. Ты относительный новичок в этом деле. Не позволяй ему тебя угробить. От всех нас работа требует сознательности, но есть же предел! Ты берешься за сделку, которая принесет нам лишних десять гиней, с таким видом, как будто это вопрос жизни и смерти. Научись проводить грань… Правда, почему бы тебе не уйти в отпуск?

— Уйду — в октябре. Или в какое-нибудь другое время. Мне все равно.

— Приезжай к нам на уик-энд. Мы всегда рады тебя видеть.

— Спасибо, но… Хорошо. Если ты уверен, что это не слишком обременит Эвелин…

Майкл устремил на меня задумчивый взгляд.

— Надеюсь, тебя ничего не гложет, кроме работы? Иногда на тебя просто страшно смотреть. Многие спрашивают… Но ты — скрытный, дьявол.

— Я не скрытный. И ничто меня не гложет.

— Ну, ты меня понимаешь. Если я могу чем-нибудь помочь… — Не дождавшись ответа, Майкл добавил: — Тебе бы заняться спортом, игрой в гольф, например, чаще бывать на свежем воздухе…

И я поехал к ним за город. В то время у них не было прислуги, а Эвелин нянчила маленького, так что я острее, чем прежде, чувствовал себя пятым колесом в телеге. Но все-таки остался ночевать. Мы играли в бридж. Четвертым был Джон Грейвз — когда-то он служил с нами в одном батальоне. Мы вспомнили прежние времена. Это вернуло мне чувство общности с другими людьми, и я начал понемногу оттаивать. Как вдруг Джон все испортил:

— Да, кстати, Оливер, ты знаком с Сарой Мортон? На прошлой неделе я встретил ее у друзей, и как-то само собой всплыло твое имя. Очаровательная женщина!

— О, да. Она в полном порядке.

— Оливер славится своей скромностью, — вмешался Майкл. — Мы не видели Мортонов с самого июня. Ты знаешь, что ее муж погиб во время пожара?

— Да, кто-то говорил. Не повезло бедняге. Я слышал, она теперь живет в Лондоне?

— Понятия не имею, — отрезал я.

— С ней был малый по фамилии Фишер — он занимается художественной росписью стен или чем-то в этом роде. Ее муж погиб в июне?

— В мае. А что?

— Поговаривают о ее помолвке с этим Фишером. Не знаю, так ли это. Она спрашивала о тебе.

— Я дружил с Трейси.

— Я так и понял со слов Фишера. О тебе вспомнили по чистой случайности. Я упомянул о Майкле как о своем лучшем друге, а фамилия Аберкромби сделала остальное.

Больше на эту тему не говорили. Но, конечно, слова Грейвза не прошли даром. Можно месяцами залечивать рану — вот она уже затянулась тонкой кожицей, вот как будто совсем зажила, но при первом же прикосновении открывается снова — свежая, саднящая. Чего только не пробовал — ничто не помогало!

Видимо, Майкл почувствовал, что уик-энд не получился, потому что, когда в воскресенье после обеда я засобирался домой, он не стал меня удерживать. Я выехал в три и, хотя и испытывал благодарность к Майклу и его семье, был рад, что меня оставили в покое. Покидая их, я оставлял за спиной нормальную человеческую жизнь. Никогда мне не жить как люди! Не для меня — воскресный обед и послеобеденная трубка, хлопотунья-жена с гугукающим младенцем, сад и гольф, гости на выходные и поездки в отпуск на своем автомобиле.

Никогда еще, даже в прошлом, я не чувствовал себя таким несчастным и одиноким. Новые друзья — это всего лишь добрые знакомые. Они старались сблизиться со мной, но все равно я их чем-то отталкивал. Они были добры постольку, поскольку их доброта была врожденной и для них было естественно проявлять ее. Возможно, они считали это своей обязанностью. Мне не хватало откровенности, способности полностью распахиваться перед людьми, а без этого не бывает настоящей дружбы. Можно назвать это скромностью, замкнутостью — на самом деле это нечто иное, глубинное…

А моя квартира! Я мог бы позволить себе другую, получше, но палец о палец не ударил, чтобы найти ее. Мое жилище так же неприветливо, как и я сам. Две голые, пустые комнаты, в которые я не сумел вдохнуть человеческое тепло. Коробка для сна и приготовления пищи. Может, бросить эту работу и уехать? Если мне не суждено обрасти мхом, буду пользоваться всеми преимуществами перекати-поля. Меня здесь ничто не держит — только деньги, да положение совладельца фирмы, да удовлетворение от работы. Но последнее сошло на нет после того, как я изменил себе ради Мортонов.

Вы исчерпали себя, говорится в каком-то дурацком стихотворении; перестали быть хозяевами своей судьбы; ваша жизнь определена и распределена без вашего участия… Вот и еще один этап моей жизни завершился полным фиаско. Первый этап завершился со смертью отца, второй — с началом войны, третий — с наступлением мира. А вот теперь и четвертый близится к концу…

Когда я возвращался домой, Лондон словно вымер. На Бейкер-стрит еще попадались редкие фигурки возле газетных киосков да за стеклами автобусов, а на Джордж-стрит и вовсе не было ни души. Один-единственный автомобиль торчал слева от входа в дамское ателье, над которым была моя квартира. Мне и в голову не пришло, что это ко мне. Я подъехал поближе и решил, прежде чем отвести машину на стоянку, забежать на минутку домой за сигаретами. Одолев один лестничный пролет, я увидел спускающуюся навстречу женщину. Это была Сара.