Фортуна-женщина. Барьеры

Глава VII

Я как раз пересекал главную площадь Капри, когда часы на городской башне пробили двенадцать. Однажды мне уже доводилось бывать на острове: в сорок шестом году, когда там царил послевоенный хаос. Стоял месяц август; повсюду толклись толпы народу. Теперь же на площади было довольно малолюдно, а кое-где убрали внутрь цветные зонтики бистро — от сильного ветра. К отелю ”Веккио” нужно было подниматься вверх по склону горы по одной из тесных — на ширину распахнутых рук — улочек, с частыми арками на уровне третьего этажа. Она была запружена людьми, занятыми своими повседневными делами: местными жителями с вязанками дров, иностранными туристами в панамах и голубых джинсах, стариками, ведущими за собой осликов, и молодыми парочками. Я дошел до конца этой, мощенной булыжником, улочки и, вскарабкавшись на склон, вышел к отелю.

Из разговора с полицейским офицером в Неаполе я почему-то сделал вывод, что здесь меня ждет конец пути, но когда я справился о миссис Винтер, портье покачал головой. Миссис Винтер останавливалась в отеле на одну ночь, и он не знает о ее дальнейших передвижениях. Она не оставила адреса. Меня охватило отчаяние. Похоже, я так и вернусь домой не солоно хлебавши. На всякий случай я поинтересовался, нельзя ли видеть управляющего. Он был в отлучке. А его помощник? Вышла смуглая молодая женщина, на ходу пристегивая к блузке камею. Я сказал, что мне нужна комната, и это было правдой, потому что сегодня вечером было нечем уехать с острова. Она проводила меня в номер, и тут я атаковал ее вопросами о миссис Винтер. Мол, я располагаю информацией, что она еще на острове, и убедительно прошу помочь мне с ней встретиться. Женщина посопротивлялась и вдруг, к моему величайшему облегчению, уступила. Она подтвердила: миссис Винтер на Капри, у своих друзей, и настоятельно просила не давать ее адреса иностранцам. Похоже, миссис Винтер всеми силами избегала встреч с репортерами и случайными людьми. Я поклялся, что не имею отношения к прессе и не злоупотреблю ее доверием. Я все еще не верил в удачу. Смуглая помощница управляющего отворила ставни в номере, и меня ослепило море цвета кобальта в этот час перед закатом. Напоследок женщина бросила на меня быстрый взгляд проницательных глаз и сообщила: миссис Вебер, вилла ”Атрани”.

Бывает, вы так долго идете по следу, что поиск становится самоцелью: ваш ум не способен двигаться дальше. Так случилось и со мной. Погоня за Леони Винтер потребовала столько усилий, что теперь, почти у цели, я вдруг растерялся. Ну что ж. Первым делом — убедиться, что это не ошибка, а уж потом… За ужином я неотвязно думал обо всем этом, а сразу после ужина отправился на прогулку.

Прогулка по Капри в сумерках чревата неожиданностями: конечно, если вы уклоняетесь от немногочисленных ”главных” улиц и площадей. Остров так плохо освещен, что поневоле приходят на память английские фильмы, снятые на заре кинематографа, а улочки и переулки вьются на манер серпантина — вверх, вниз и из стороны в сторону — между высокими домами и заборами, так что вскоре вы теряете из виду как начальный, так и конечный пункты вашего путешествия. При встрече с каприотом не рассчитывайте на содействие: скорее всего, он бросит на вас беглый взгляд исподлобья и прошмыгнет мимо — ну, разве что буркнет нечленораздельное приветствие. Или вы наткнетесь на освещенную одним из редко встречающихся фонарей группку молодых мамаш, занятых сплетнями, пока неподалеку резвятся детишки; они разом смолкнут и бесцеремонно уставятся на вас, всем своим видом давая понять, что не особенно уважают легкомысленных туристов.

Я долго шел в указанном направлении и после того, как дважды потерял и снова нашел дорогу, очутился перед парой каменных столбов и небольшими железными воротами с прибитым посредине гербовым щитом. На одном столбе было выбито ”Вилла”, а на другом — ”Атрани”. Самой виллы я не видел — возможно, из-за темноты; можно было разглядеть лишь два гигантских древовидных папоротника, несколько юкк да извилистую дорожку, ведущую в глубь сада.

Узенький переулок, приведший меня к вилле, через несколько шагов растворился во тьме. На то место, где я стоял, падал бледный отсвет из окна старого дома, расположенного уровнем ниже. В саду виллы ”Атрани” было совсем темно. Я осторожно отворил ворота, но они все равно издали звук, напоминающий сопрано из миланского ”Ла Скала”. Я скользнул внутрь. Скоро показались огни дома — громадного, но приземистого здания с плоской крышей и галереей по периметру на низких коринфских колоннах. В обоих крыльях горел свет. Когда я подошел поближе, под ногами захрустел гравий, и я отступил на газон.

Жалюзи в гостиной не были опущены, и, заглянув в окно, я увидел дородную даму — она, опираясь на трость, ходила по комнате, а однажды приблизилась к окну, чтобы сорвать с букета в вазе засохший лепесток. Там был смуглый, довольно симпатичный мужчина в парусиновой куртке и вязаном свитере, а рядом с ним сидела высокая, сухопарая женщина с сигаретой в неимоверно длинном мундштуке, зажатом в зубах. Все они смотрели на нечто такое, чего мне с моего места не было видно. Первая женщина наклонилась. Тявкнула собака.

Я вдруг услышал у себя за спиной скрип ворот и внятные звуки шагов. По тропе к дому приближались еще трое.

Было уже поздно прятаться в кустарнике, так как при малейшем моем движении зашуршала бы листва. Я прижался к стволу пальмы и затаил дыхание.

Они прошли совсем близко: стройная белокурая девушка в алой кофточке и темных брюках, очень смуглый молодой человек с крючковатым носом — он слегка прихрамывал — и полная молодая женщина в белом свитере и джинсах. Они оживленно переговаривались. Молодой человек сказал по-английски:

— Это чрезвычайно заманчиво. Вы поступаете опрометчиво, искушая меня. Вы обе.

Белокурая девушка ответила:

— Не думаю, чтобы у вас раньше появлялись такие мысли. Как по-твоему, Джейн?

— Во всяком случае, не в моем присутствии.

Поднимаясь на крыльцо, молодой человек сказал блондинке еще несколько слов, которых мне не удалось разобрать и которые ее рассмешили. Открылась дверь, и все трое исчезли внутри дома.

Наверное, мне следовало усмотреть в этом маленьком инциденте недоброе предзнаменование, но я не усмотрел. У меня было одно на уме: как бы подобраться вплотную к окну и рассмотреть все, что делается в комнате.

Прямо перед моим носом мелькнул мотылек; я отмахнулся и сделал еще несколько шагов к вилле, как вдруг распахнулась парадная дверь. Я метнулся в кусты. В тусклом свете фонаря обозначился силуэт дородной дамы, виденной мною в гостиной. Она вышла, по-прежнему опираясь на трость, а через секунду-другую из-за ее спины выскочили два огромных пса. Один издал громкий, гортанный лай и бросился по тропе. Это был мастиф.

— Мейси! — крикнула женщина. — Не смей убегать из сада!

Собака ринулась прямиком ко мне. Я отшатнулся, но что толку? Пес остановился в ярде от меня. Потом он раскрыл пасть и изобразил что-то среднее между лаем и кашлем.

Я шепнул:

— Хорошая собачка. Хорошая!

Мастиф не двигался, а стоял и пялился на меня, словно ждал, что я брошусь наутек. Тут-то и началось самое интересное. Послышался шорох травы — это кружным путем приближался второй пес.

Я осторожно протянул руку.

Другой мастиф подобрался ближе и, увидев меня, тоже замер на месте и зарычал, однако не особенно громко. По обеим сторонам его пасти капала слюна.

— Мейси! Джимбел! — позвала хозяйка. — Не смейте выбегать на улицу! — она начала спускаться с крыльца.

Первый пес ткнулся мордой мне в руку. Вроде бы мой запах ему не понравился, но он хотя бы не спешил с выводами. Я по-прежнему стоял, не шевелясь. Его товарищ снова зарычал.

— Джимбел, — заискивающе прошептал я.

— Кто там? — крикнула женщина. — Там есть кто-нибудь?

Мне показалось, что прошло очень много времени, прежде чем Мейси отвернулся и начал обнюхивать какие-то листья. Я не уверен, но мне почудилось, будто он завилял хвостом. Ко мне приблизился его собрат и обнюхал брюки. К сожалению, его хвост оставался в неподвижном состоянии.

Женщина спустилась с крыльца, но не отважилась идти дальше, а закурила сигарету. Я целиком доверил свою жизнь рукам и погладил Мейси по голове. Он мотнул ею; зазвенел крошечный колокольчик. Джимбел шумно задышал, как будто мой запах вызвал у него приступ астмы. Мейси встал на задние лапы; его морда оказалась на уровне верхней пуговицы моего жилета.

Женщина снова позвала собак. Мейси медленно, с явной неохотой ковылял по тропе. Джимбел не спешил последовать его примеру.

В дверном проеме показалась белокурая девушка.

— Мадам Вебер, с вами все в порядке?

— Да, дорогая Леони. Джимбел с Мейси совсем отбились от рук. Знают ведь, что им положено держаться рядом со мной, а не бегать по траве. Мало ли что может случиться. Змея, например.

Ответа я не расслышал, потому что в это самое мгновение Мейси приковылял к хозяйке, и она тотчас засуетилась, призывая на его голову кару Господню, однако таким нежным тоном, что он принял проклятия за комплименты.

В Джимбеле взыграла ревность: он оставил меня в покое и побежал к хозяйке. Вскоре обе женщины и собаки исчезли за дверью. Я вытер банановыми листьями обслюнявленные руки и собирался двинуться к воротам, но тут как раз загорелся свет в одной из спален верхнего этажа, и я увидел, как Леони Винтер закрывает ставни.

Вернувшись в отель, я немного поболтал с помощницей управляющего. Теперь, когда ее первоначальное сопротивление было сломлено, она была непрочь посудачить. Как выяснилось, мадам Вебер — популярная на острове личность, меценатка, оказывающая поддержку местным художникам. Потом я битый час трудился над расшифровкой первых страниц делового дневника Гревила. На пятой странице мне впервые попалось упоминание о Бекингеме.

”В этой местности власти почти не существует. Плантаторы не живут постоянно в своих поместьях, а лишь раз в неделю, в сопровождении охраны, наезжают посмотреть, как идут дела. Ночью даже индонезийцы не осмеливаются выходить из дома из страха перед бандитами. Тысячи каучуковых деревьев спилены на дрова. Ничего удивительного, что мы подверглись нападению. Бекингем прогнал их, дав волю агрессивности, которую считает естественной. По его словам, цивилизация, какой мы ее знаем, есть замороженное состояние общества, способствующее сохранению всего устаревшего, отжившего и препятствующее подлинному прогрессу, который существует лишь в форме постоянного движения и перетекания одного в другое. У нас вошло в привычку с наступлением темноты вести долгие, мирные споры. Мы решили проверить его выводы насчет останков древних ископаемых в русле реки близ Уртини, так что завтра выезжаем из Джандови. Он весьма подкован в археологии и проявляет немалый интерес — готов слушать меня ночами, — но я не уверен в нем как в практике. Ну, да в четверг увидим”.

Следующей записи был предпослан заголовок: ”Уртини”. ”Эта местность не слишком отличается от древних террас Соло, ниже первичных раскопок близ Тринила. Это сходство обнадеживает, несмотря на то, что все найденное до сих пор несомненно относится к Плейстоценской эпохе и, возможно, Шелльской культуре. Вчерашние два зуба сохранились недостаточно хорошо, чтобы можно было с уверенностью судить об их природе. Увеличение полости пульпы налицо, но важно знать поперечный диаметр. Не думаю, что Пангкал прав, заявляя об их принадлежности орангутангу.

Возможно, мы задержимся здесь еще на несколько недель. Бекингем оказался исключительно ценным помощником. Это разносторонний человек со множеством талантов. Его жизненная философия эксцентрична и деструктивна. И то, и другое есть несомненные признаки нашей эпохи, но у него они гипертрофированы, находятся за пределами допустимого — во всяком случае, с моей точки зрения. Досадно обнаружить эти качества в столь одаренном человеке — и у своего порога”.

Я быстро пробежал глазами следующие несколько страниц, ища знакомую фамилию, но она не попадалась. Тогда я вернулся к тому месту, где остановился ранее, и продолжил расшифровку.

Следующий день был одним из тех ослепительно ясных дней, когда Италия является во всем блеске, словно заново родившись на свет. Все вокруг дышит покоем и невинностью, особенно утром. Позднее легкий ветерок или облачко разрушат это впечатление, но поутру об этом как-то не думаешь.

У меня не было ни малейшего представления об образе жизни обитателей виллы ”Атрани”, но я примерно догадывался, что люди обычно делают в такие дни, как этот. Поэтому после завтрака отправился на оживленную площадь, купил купальные трусы и веревочные сандалии и сел в автобус, едущий к морю.

Там я первым делом искупался в прохладной, бодрящей воде, а затем взял напрокат каноэ и поплыл вдоль берега, сплошь утыканного маленькими пляжами. Естественно, я старался держаться ближе к берегу. На самом западном и самом чистом пляже мое внимание привлекли четверо, лежащие на песке и как будто похожие на обитателей виллы. Я долго дрейфовал меж двумя скалами, пока не заметил, что люди на пляже зашевелились, и не узнал смуглого с крючковатым носом и миссис Винтер.

Я развернул каноэ и поплыл прочь. В это время в залив вошла роскошная моторная яхта. Когда она приблизилась к берегу, Леони Винтер помахала рукой. У штурвала стоял вчерашний человек в парусиновой куртке. Сойдя на берег, я занял позицию между купальщиками и шоссе. Чем бы они ни добирались, им не миновать этого места.

Наступил полдень. Я курил и загорал у воды. На берегу было не особенно много народу, и, конечно, во мне можно было безошибочно распознать новичка.

Без двадцати час обе девушки прошли мимо меня, а мужчины остались на пляже. Люди спешили к автобусу, который должен был прибыть через пять минут. Девушки встали в очередь; я, естественно, тоже. Вот когда я смог хорошенько рассмотреть Леони Винтер! На ней были голубая полотняная блузка, такие же шорты с белыми лампасами и красные босоножки.

В Италии не признают очередей. Принятая во всем мире аксиома: кто первым пришел, того и обслужат первым, — не вяжется с кипучим темпераментом местных жителей. Поэтому, когда подошел автобус, началась давка, а так как я сосредоточил все усилия на том, чтобы не упустить девушек, то мне и не досталось места. Зато я смог встать рядом и даже навис над ними, после того как какая-то высокая итальянка мало того что навалилась на меня, так еще и саданула локтем под ребро.

Спутница миссис Винтер с американским акцентом повествовала с том, как подвигается ее роман с каким-то Николо. Леони Винтер рассеянно кивала белокурой головой. Ее короткие волосы были растрепаны, но стрижку явно делал первоклассный мастер. Ее ноги позолотило солнце; крохотные, заметные лишь в ярких солнечных лучах волоски образовали вокруг этих, по правде сказать, очень красивых ног золотистый ореол.

После того как в автобус с грехом пополам втиснулись последние пассажиры и захлопнулась дверь, машина ожила. Водитель нажал на газ. На первом же крутом повороте автобус резко накренился. В руке у меня были пляжные сандалии, и, перехватывая руку, чтобы удержаться, я нечаянно капнул Леони Винтер на ногу.

Я услышал, что недавно Николо с Джейн покупали мороженое и Николо сказал: не дай Бог капнуть шоколадным мороженым на белое платье… а Джейн ответила… Леони Винтер молча отодвинулась от меня подальше. Я шевельнулся, и еще несколько капель морской воды упали ей на ногу.

— Так вот, я говорю Николо: ”Дорогой, ты просто не представляешь…”

Новый крутой поворот. Кто-то дотронулся до моей руки. Я опустил глаза и встретил дружелюбный взгляд полной девушки.

— Прошу прощения, но с ваших сандалий капает вода на ноги моей подруги.

Я посмотрел на Леони Винтер. Она старалась отодвинуться еще дальше, но у нее не получалось. На меня она даже не взглянула, и вообще ни на кого не смотрела.

— Извините, — я взял сандалии в другую руку. — Мне очень жаль.

Американка одарила меня приятной улыбкой; Леони не шевельнулась. Я вынул из кармана чистый носовой платок.

— Простите мою небрежность, — и, нагнувшись, начал вытирать им ноги Леони. Она отстранилась, но так и не подняла глаз. Я убрал платок и улыбнулся толстушке.

— Эти автобусы просто ужасны, — сказала она. — Никогда не знаешь, чего от них ждать.

— Или от пассажиров.

Девушка засмеялась.

— Что поделаешь. Приходится с этим мириться.

— Хорошо тем, у кого покладистый характер.

— Все мы со временем становимся покладистыми, — заметила американка.

— Вы давно на острове? — полюбопытствовал я.

В это время автобус резко затормозил. За поворотом образовалась пробка: двое крестьян с ослами затеяли прямо на дороге дискуссию о муниципальных выборах.

— Божья матерь! — воскликнула высокая итальянка. — Прошу прощения, синьор, это был ваш палец?

Автобус каким-то чудом прошмыгнул между двумя ослами. Нас мотало из стороны в сторону. Наконец мы остановились — в сотне ярдов от стоянки. Я увидел виллу ”Атрани”. Девушки начали пробираться к выходу.

И тут Леони Винтер в первый раз посмотрела на меня. Посмотрела — и вышла из автобуса. Зато Джейн улыбнулась и почти по-приятельски кивнула.

Во второй половине дня мне поистине улыбнулась удача. Я проходил по площади мимо банка, только что открывшегося после перерыва на обед. Возле двери, привязанные к каменному столбу, повизгивали два коричневых щенка — словно два маленьких львенка.

В банке было полно народу. Я подошел, нагнулся и, рискуя остаться без двух пальцев или без ступни, погладил одного щенка. Они казались такими милыми, эти два маленьких разбойника, и моментально со мной подружились. Скоро они уже карабкались на мои туфли и усиленно виляли хвостиками. И вдруг…

Еще не видя женщину и прежде, чем она обратилась ко мне, я уже понял, что это ее ноги и трость, и выпрямился.

— Прошу прощения. Мне показалось, что им скучно.

На вид даме было пятьдесят с небольшим; ее нельзя было назвать толстой — скорее, широкой в кости. Особенно крупными казались ее руки и ноги. Желтая даже под слоем пудры кожа свидетельствовала о неважном здоровье.

Она улыбнулась.

— Вы англичанин? Мне бы следовало догадаться по затылку. Да. Напрасно я взяла их с собой. В банке вечно проторчишь Бог знает сколько времени. Это было очень любезно со стороны джентльмена, что он поиграл с вами, мои крошки.

— Это они приняли меня в игру.

— Не люблю дрессированных собак. Всякие там прыжки через обруч или ходьба по канату. Я считаю это неприличным, — дама оглядела меня с головы до пят. — Просто терпеть не могу цирк. Вам нравятся мастифы? — Она произнесла ”местифы”.

— Одно время у меня жил мастиф.

— К сожалению, они вышли из моды. Должно быть, потому, что их трудно прокормить и они занимают много места. У вас кто был — кобель или сучка?

— Кобель.

— У меня на вилле еще два — уже взрослых. Их совершенно негде выгуливать. Остров буквально кишит приезжими. — Мы поболтали еще несколько минут; она тяжело опиралась на палку. Тем временем из банка выходили и входили люди; щенки, сцепившись в клубок, катались по земле. Наконец дама отвязала их и собралась уходить. — Мы еще увидимся, мистер… э…?

— Филип Нортон. Очень на это надеюсь.

— Рано или поздно на острове все знакомятся между собой. Это как беспроигрышная лотерея — даже не нужно жульничать. Вы надолго приехали?

— Нет, всего на недельку. Мне хочется сделать несколько этюдов.

— О! — в красных от лопнувших сосудиков глазах женщины вспыхнули искры. — Вы художник?

— В настоящее время только любитель.

— Люди приезжают и уезжают. Это очень грустно. Остров притягивает, как магнит. Вы знакомы с Лэнгдоном Уильямсом?

— Весьма поверхностно.

— Мы ждем его в конце месяца. Пейзажи. Сезанн пополам с водой. Но он ухитрился прославиться. — Она сделала шаг и остановилась. — Что вы делаете сегодня вечером? У меня на вилле соберется небольшая компания. Наверное, будет скучно — я даже забыла, кто приглашен. Но мне хочется показать вам моих местифов.

Я заверил ее, что буду счастлив познакомиться с ”местифами”.

— Осторожно, Бергдорф, ты слишком больно кусаешься. Проказничать тоже нужно в меру. Так я жду вас от шести до половины седьмого, мистер Нортон.

— К сожалению, я не знаю ни вашего имени, ни адреса.

— Мадам Вебер, вилла ”Атрани”. Это на самой окраине. Кого угодно спросите. Гарантирую настоящий английский джин.