Жозеф Бальзамо. Том 1

47. ЖЕНА ЧАРОДЕЯ

В тот час, когда после столь насыщенного дня Жильбер у себя на чердаке жевал хлеб, запивая его водой, и полной грудью вдыхал воздух, плывущий из окрестных садов, в тот, повторяем, час женщина, одетая с несколько необычным изяществом, под длинной вуалью, проскакала на превосходном арабском коне по пустынной дороге на Сен-Дени, которую завтра предстояло запрудить толпам народа, спешилась у монастыря кармелиток и постучалась в воротную решетку башни; коня она держала под уздцы, и тот, нетерпеливо приплясывая, рыл копытом песок.

Несколько любопытных жителей городка окружили незнакомку. Их привлекла и уже упомянутая нами ее необычная внешность, и настойчивость, с какой она стучалась.

— Что вам угодно, сударыня? — поинтересовался один из них.

— Сами видите, сударь, — с заметным итальянским акцентом отвечала незнакомка. — Мне угодно войти.

— В таком случае вы стучитесь не туда. Ворота этой башни отворяют раз в день, для нищих, а сегодня их уже отпирали.

— Как же мне тогда поговорить с настоятельницей? — спросила женщина.

— Постучитесь в калитку в стене или позвоните у главного входа.

Другой горожанин поинтересовался:

— А вам известно, сударыня, что теперь здесь настоятельницей ее королевское высочество принцесса Луиза?

— Благодарю вас, я знаю.

— Боже праведный! Какой конь! — воскликнул драгун полка королевы, любуясь скакуном незнакомки. — А знаете, что он стоит все пятьсот луидоров, если, конечно, он не старый, и это так же верно, как то, что мой стоит сотню пистолей.

Его слова произвели на зевак весьма изрядное впечатление.

В этот миг некий каноник, который в противоположность драгуну смотрел не на скакуна, а на всадницу, пробился к ней сквозь толпу и, зная секрет запора ворот, открыл их.

— Входите, сударыня, — пригласил он, — заводите своего коня.

Желая поскорее укрыться от жадного любопытства зевак, которое, судя по всему, отчаянно ее тяготило, женщина поспешно последовала приглашению и прошла вместе с конем в ворота.

Оказавшись на просторном дворе, незнакомка дернула за повод; конь ее расплясался, попона на нем сбилась, и он так громко бил копытами по каменным плитам, что сестра-привратница, покинувшая на минутку свою каморку у ворот, выскочила из внутренних помещений монастыря.

— Что вам угодно, сударыня? — закричала она. — Как вы сюда попали?

— Мне отпер ворота какой-то священник, — отвечала та. — А хочу я, если возможно, побеседовать с настоятельницей.

— Принцесса сегодня вечером не принимает.

— А мне говорили, что долг настоятельницы монастыря — в любой час дня и ночи принимать своих сестер-мирянок, просящих о помощи.

— В обычных обстоятельствах так оно и бывает, но ее высочество прибыла лишь позавчера и только-только успела обосноваться, а сейчас у нее собрался капитул[132].

— Сестра, — продолжала незнакомка, — я приехала издалека, из Рима. Проделала шестьдесят лье верхом, и силы мои на исходе.

— Ничего не могу поделать: я не смею нарушить приказ настоятельницы.

— Сестра, я должна открыть вашей аббатисе нечто безмерно важное.

— Приходите завтра.

— Это невозможно… Я день провела в Париже и уже за этот день… И потом, я не могу остановиться в гостинице.

— Почему?

— У меня нет денег.

Сестра-привратница изумленно воззрилась на увешанную драгоценностями владелицу прекрасного скакуна, у которой, по ее словам, не было денег, чтобы заплатить за ночлег.

— Ах, не обращайте внимания на мои слова и на мое платье, — проговорила молодая женщина. — То, что у меня нет денег, не совсем справедливо; в любой гостинице мне поверят в долг. Нет, нет, у вас я ищу не крова, но убежища.

— Сударыня, это не единственный монастырь в Сен-Дени, и в каждом есть настоятельница.

— Да-да, сестра, я знаю, но не могу обратиться к простой аббатисе.

— По мне, вы зря упорствуете. Ее высочество Луиза Французская больше не занимается мирскими делами.

— Ну какая вам разница? Доложите, что я хочу с нею говорить.

— Повторяю, у нее собрание капитула.

— После капитула.

— Он только что начался.

— Тогда я пройду в церковь и подожду за молитвой.

— Сударыня, я в отчаянии.

— Отчего же?

— Вы не можете повременить до завтра?

— Не могу.

— Тогда мне придется вам отказать.

— Выходит, я ошиблась? Значит, я не в доме милосердного Господа? — вскричала незнакомка, и столько энергии было в ее взгляде и голосе, что монахиня, не имея более сил противиться, уступила:

— Ну, если вам так спешно, попробую.

— Передайте ее высочеству, — добавила незнакомка, — что я приехала из Рима и, если не считать двух передышек в Майнце и Страсбурге, останавливалась в пути, только чтобы поспать, и отдыхала ровно столько, сколько нужно, чтобы иметь силы держаться на лошади, а лошади дать возможность набраться сил.

— Передам, сестра моя.

Монахиня удалилась.

Через несколько минут появилась послушница.

За нею шла привратница.

— Ну что? — в нетерпении спросила незнакомка.

— Сударыня, ее королевское высочество сказала, что сегодня не может дать вам аудиенцию, — ответила послушница, — но монастырь не откажет вам в гостеприимстве, раз вы полагаете, что вам немедленно нужно обрести убежище. Поэтому войдите, сестра, и, если вы действительно после столь долгой дороги и устали, вам следует поскорее лечь в постель.

— А как же конь?

— Не беспокойтесь, сестра, о нем позаботятся.

— Он смирен как овечка. Зовут его Джерид. Поручаю его вашим заботам.

— За ним будут ухаживать, как за королевскими лошадьми.

— Благодарю вас.

— А теперь проводите госпожу в ее комнату, — сказала послушница сестре-привратнице.

— Нет, в церковь. Я не нуждаюсь в сне, мне нужно помолиться.

— Часовня открыта для вас, сестра, — проговорила монахиня, указывая на боковую дверь в церковь.

— Я увижу мать-настоятельницу? — спросила незнакомка.

— Завтра.

— Утром?

— Нет, утром не получится.

— Почему?

— Завтра утром у нас будет большой прием.

— Неужели у кого-то есть более спешное дело или есть кто-то несчастней меня?

— Завтра дофина оказывает нам честь остановиться здесь на два часа. Это великая милость для нашего монастыря и великое торжество для всех сестер. Так что сами понимаете…

— Увы!

— Мать-настоятельница желает, чтобы все здесь было достойно царственных гостей.

— Но пока я не повидаюсь с августейшей настоятельницей, я буду здесь в безопасности? — с явным испугом оглядываясь вокруг, спросила незнакомка.

— Разумеется, сестра. Наш монастырь дает убежище даже преступникам, а тем более…

— Беглецам, — закончила незнакомка. — Значит, сюда никто не может войти?

— Без позволения никто.

— Господи! — воскликнула женщина. — А вдруг он получит позволение? Он обладает таким могуществом, что временами оно повергает меня в ужас.

— Кто? — полюбопытствовала монахиня.

— В церковь! В церковь! — воскликнула незнакомка, словно для того, чтобы утвердить мнение, которое начало складываться о ней у собеседниц.

— Идемте, сестра, я провожу вас.

— Поймите, меня преследуют. Скорее в церковь!

— О, стены Сен-Дени прочны, — с сочувственной улыбкой проговорила послушница, — а вы так устали, что, поверьте, лучше бы вам последовать за мной и отдохнуть в мягкой постели, а не утруждать свои колени на каменном полу часовни.

— Нет, я хочу помолиться, чтобы Господь оградил меня от преследователей! — воскликнула женщина, скрываясь за указанной монахиней дверью и затворяя ее за собой.

Послушница, любопытная, как все обитательницы монастыря, обошла церковь кругом и, осторожно заглянув в двери главного входа, увидела, что незнакомка распростерлась перед алтарем и молится, мешая слова молитвы со слезами.