Жозеф Бальзамо. Том 1

52. ЕГО ПРЕОСВЯЩЕНСТВО КАРДИНАЛ ДЕ РОГАН

Все происходящее на глазах принцессы было до такой степени невероятным, что она, обладающая сильным и в тоже время впечатлительным умом, даже подумала, уж не является ли и впрямь этот человек магом, способным подчинять своей воле сердца и души.

Но граф Феникс не пожелал ограничиться только тем, что она видела.

— Это ведь не все, — сказал он. — Ваше высочество услышали из уст Лоренцы только часть нашей истории и, вероятно, будете питать сомнения, если из тех же самых уст не услышите продолжения ее.

Он повернулся к Лоренце и задал вопрос:

— Дорогая Лоренца, вы помните наше путешествие, помните, как мы вместе посетили Милан, озеро Лаго-Маджоре, Бернские Альпы, гору Риги и дивный Рейн, этот северный Тибр?

— Да, Лоренца все это видела, — отвечала девушка тем же бесцветным голосом.

— Увезенная этим человеком, не так ли, дитя мое? Подчиняясь неодолимой силе, в которой вы сами не отдавали себе отчета? — спросила ее принцесса.

— Ваше высочество, но почему вы так упорно держитесь за это, если все услышанное вами доказывает обратное? Хорошо, коль вам необходимо осязаемое доказательство, материальное свидетельство, вот собственноручное письмо Лоренцы. Мне пришлось вопреки моему желанию оставить ее одну в Майнце. И что же? Она томилась, тосковала и наконец написала мне это письмецо, которое ваше высочество может прочесть.

Граф вынул из бумажника записку и протянул ее принцессе.

Та прочла:

«Вернись, Ашарат! Мир пуст, когда тебя нет со мной. Господи, когда же я стану твоей навеки!

Лоренца».

Принцесса встала и с запиской в руке подошла к Лоренце, лицо ее пылало гневом.

Лоренца не смотрела и не слышала ее; казалось, она видит и слышит только графа. Он же, очевидно желая до конца оставаться переводчиком своей жены, поспешно произнес:

— Я понимаю, ваше высочество, у вас сомнения, и вы желаете знать, ею ли написано письмо. Что ж, ваше высочество услышит объяснения от нее самой. Лоренца, ответьте, кто написал это письмо?

Он взял записку, вложил в руку жене, и та прижала ее к сердцу.

— Лоренца, — ответила она.

— И Лоренца знает, что написано в нем?

— Конечно.

— Тогда скажите принцессе, что в нем написано, чтобы она не подозревала, будто я ее обманываю, уверяя, что вы меня любите. Говорите, я так хочу.

Лоренца как будто сосредоточилась, и даже не развернув листок, даже не глядя на него, произнесла:

— Вернись, Ашарат. Мир пуст, когда тебя нет со мной. Господи, когда же я стану твоей навеки. Лоренца.

— Невероятно! — воскликнула принцесса. — Но я не верю этому. Во всем этом есть что-то необъяснимое, сверхъестественное.

— Это письмо, — заговорил граф Феникс, словно не слыша принцессу Луизу, — заставило меня ускорить заключение нашего брака. Я любил Лоренцу так же, как она меня. А между тем мы были в довольно ложном положении. Кроме того, при той жизни, исполненной приключений, какой я живу, со мной вполне может приключиться несчастье. Я могу умереть. А мне хотелось бы, чтобы в случае моей смерти все мое состояние досталось Лоренце. Потому по прибытии в Страсбург мы обвенчались.

— Обвенчались?

— Да.

— Этого не может быть!

— Почему же, ваше высочество? — улыбнувшись, возразил граф. — Отчего, позвольте вас спросить, граф Феникс не может жениться на Лоренце Феличани?

— Но она сама уверяла меня, что не является вашей женой.

Граф, не ответив принцессе, обратился к Лоренце.

— Вы помните, в какой день мы поженились?

— Да, — сказала она. — Это было третьего мая.

— А где?

— В Страсбурге.

— В какой церкви?

— В кафедральном соборе, в приделе святого Иоанна.

— Противились ли вы этому браку?

— Нет, я была безмерно счастлива.

— Видишь ли, Лоренца, — продолжал граф, — принцесса думает, что я насильно держу тебя. Ей сказали, что ты меня ненавидишь.

Говоря это, граф взял Лоренцу за руку.

Дрожь счастья пробежала по ее телу.

— Я ненавижу тебя? — воскликнула она. — Да нет же, я тебя люблю! Ты добр, благороден, могуществен!

— Ответь, Лоренца, с той поры, как ты стала моей женой, злоупотреблял ли я когда-либо своими супружескими правами?

— Нет, ты относился ко мне как к дочери, и я всегда была твоей чистой и незапятнанной подругой.

Граф обернулся к принцессе, как бы говоря ей: вам ясно?

Охваченная ужасом, она попятилась к распятию слоновой кости, висевшему на обтянутой черным бархатом стене.

— Ваше высочество, это все, что вы желали знать? — осведомился граф и отпустил руку Лоренцы; рука безвольно упала.

— Милостивый государь, не смейте приближаться ко мне, ни вы, ни она! — закричала принцесса.

В этот миг послышался стук колес кареты, которая остановилась у ворот аббатства.

— Вот и кардинал! — воскликнула принцесса. — Наконец-то мы узнаем, чего нам держаться.

Граф Феникс поклонился, что-то сказал Лоренце и стал ждать со спокойствием человека, обладающего даром управлять событиями.

Через несколько секунд отворилась дверь, и было доложено о прибытии его преосвященства кардинала де Рогана.

Принцесса, успокоенная присутствием третьего лица, уселась в кресло и сказала:

— Пусть войдет.

Вошел кардинал. Но, еще не успев поздороваться с принцессой, он увидел Бальзамо.

— А, это вы, сударь? — с удивлением бросил он.

— Вы знаете этого господина? — изумилась принцесса.

— Да.

— Тогда скажите нам, кто он такой, — попросила принцесса Луиза.

— Нет ничего проще. Этот господин — колдун, — сообщил кардинал.

— Колдун? — пробормотала принцесса.

— Прошу прощения, ваше высочество, — вмешался граф, — но я надеюсь, что его высокопреосвященство сейчас все объяснит ко всеобщему удовлетворению.

— Ваше высочество так взволнованы. Уж не делал ли этот господин вам каких-нибудь предсказаний? — поинтересовался кардинал.

— Брачное свидетельство! Немедленно дайте свидетельство! — вскричала принцесса.

Кардинал с недоумением смотрел на нее, не понимая, что означает это требование.

— Пожалуйста, — сказал граф, подавая свидетельство кардиналу.

— Что это? — удивился г-н де Роган.

— Ваше высокопреосвященство, мне необходимо знать, подлинна ли подпись и законно ли само свидетельство.

Кардинал прочитал его.

— Это свидетельство о браке, — сообщил он, — составлено по всей форме, а подпись принадлежит отцу Реми, священнику придела святого Иоанна. Но почему оно так заинтересовало ваше высочество?

— О, ваше высокопреосвященство, оно меня крайне интересует, а равно и подпись…

— Подпись подлинна, но у меня нет никаких ручательств, что получена она не под принуждением.

— Значит, под принуждением? Это очень возможно, — обрадовалась принцесса.

— И согласие Лоренцы тоже, не так ли? — поинтересовался граф с иронией, адресованной непосредственно принцессе.

— Но ответьте, кардинал, какими способами можно вынудить священника поставить подпись. Скажите, вы знаете их?

— Способами, которыми располагает этот господин, то есть магическими.

— Магическими? Кардинал, вы это серьезно?

— Этот господин — колдун. Я уже говорил это и сейчас снова подтверждаю.

— Ваше высокопреосвященство, вероятно, шутит?

— Ничуть, и доказательство тому мое намерение потребовать в вашем присутствии от этого господина самых серьезных объяснений.

— Но прежде я потребую их у вашего высокопреосвященства, — заявил граф.

— Превосходно, но не забывайте, что задавать вопросы буду я, — высокомерно бросил кардинал.

— А вас прошу не забывать, — заметил граф, — что отвечать на ваши вопросы я буду в присутствии ее высочества, если, конечно, они последуют. Но убежден, их не будет.

Кардинал усмехнулся.

— Сударь, играть роль колдуна в наше время весьма непросто, — сказал он. — Я видел, как вы ее исполняете. Вы имели большой успех, но не все обладают терпением, а главное, великодушием ее высочества дофины.

— Дофины? — удивилась принцесса Луиза.

— Да, ваше высочество, — подтвердил граф, — я имел честь быть представленным ее королевскому высочеству.

— И как же, сударь, вы отблагодарили ее за эту честь? Рассказывайте же.

— Увы, куда хуже, чем мне хотелось бы, потому что я не питаю ненависти ни к кому из людей, тем паче к женщинам, — ответил граф.

— Но что сделал этот господин моей августейшей племяннице? — спросила принцесса Луиза.

— Я, ваше высочество, имел несчастье сказать ей правду, которой она требовала от меня, — промолвил граф.

— Вот именно, правду. Правду, от которой она лишилась чувств, — пояснил кардинал.

— Моя ли вина, — спросил граф глубоким голосом, который в определенные моменты гудел подобно грому, — если правда оказалась столь ужасной, что произвела подобное действие? Разве я искал встречи с дофиной? Добивался, чтобы меня представили ей? Нет, напротив, я всячески уклонялся от этого, меня привели к ней чуть ли не силой, и она приказала мне отвечать на ее вопросы.

— Но что это за ужасная правда, сударь, которую вы открыли ей? — осведомилась принцесса.

— Я всего-навсего разорвал завесу, скрывающую будущее, ваше высочество, — ответил граф.

— Будущее?

— Да, ваше высочество, то самое будущее, которое кажется вам настолько ужасным, что вы, бежав в монастырь, пытаетесь отвратить его своими молитвами и слезами у подножия алтаря.

— Милостивый государь!

— Моя ли вина, если это будущее, которое вы предчувствуете как святая, было открыто мне как пророку и если дофина, ужаснувшаяся ему, ибо оно угрожает лично ей, упала в обморок, когда я ей явил его.

— Вы что-нибудь понимаете? — недоуменно поинтересовался кардинал.

— Увы! — бросила принцесса.

— Ее царствование обречено, — продолжал граф. — Это будет самое роковое и несчастное царствование за всю историю монархии.

— Милостивый государь! — вновь возмутилась принцесса.

— Что касается вас, ваше высочество, — продолжал граф, — то, возможно, ваши молитвы были услышаны: вы ничего этого не увидите, потому что, когда эти события произойдут, вы уже будете на небесах. Молитесь, ваше высочество, молитесь!

И принцесса, подчиняясь этому пророческому голосу, пробудившему страхи, что таились у нее в душе, упала на колени перед распятием и стала горячо молиться.

Граф же, обернувшись к кардиналу, сделал приглашающий жест и направился к окну со словами:

— А теперь, ваше высокопреосвященство, что вам от меня угодно?

Кардинал последовал за графом.

Действующие лица располагались так: принцесса с жаром молилась перед распятием; Лоренца стояла посреди комнаты, недвижная, безмолвная, с широко раскрытыми глазами, но взгляд у нее был застывший, словно незрячий; оба мужчины обосновались в нише окна: граф — опершись на задвижку, кардинал — наполовину скрытый гардиной.

— Итак, что вам угодно от меня? — повторил граф.

— Я хочу знать, кто вы.

— Вам это известно.

— Неужели?

— Конечно. Вы же сами сказали, что я — колдун.

— Превосходно! Но там вы звались Жозефом Бальзамо, а здесь именуете себя графом Фениксом.

— И что это доказывает? Я сменил имя, только и всего.

— Естественно, но да будет вам известно, что перемена имени человеком вроде вас может дать пищу для размышлений господину де Сартину.

Граф улыбнулся.

— О, кажется, один из Роганов объявляет мне войну? И какие же доводы приведет ваше высокопреосвященство? Verba et voces[139], выражаясь по-латыни. В чем еще можете вы меня обвинить?

— А вы, как я вижу, становитесь шутником, — бросил кардинал.

— Не становлюсь — таков мой характер.

— Что ж, придется мне доставить себе небольшое удовольствие.

— Какого рода?

— Заставить вас сбавить тон.

— Извольте, ваше высокопреосвященство.

— И это, убежден, позволит мне доставить удовольствие ее высочеству дофине.

— Да, это будет вам крайне полезно при тех отношениях, в которых вы сейчас с ней находитесь, — флегматично заметил Бальзамо.

— А что вы скажете, господин предсказатель, если я велю вас арестовать?

— Скажу, что вы сделаете большую глупость.

— Вот как? — с неописуемым презрением процедил кардинал. — И кому же она отольется?

— Да вам же самому, ваше высокопреосвященство.

— Ну вот что, я немедля отдам приказ о вашем аресте. Тут-то мы и узнаем, кто таков барон Джузеппе Бальзамо, граф Феникс, сей прославленный отпрыск генеалогического древа, которого я не обнаружил ни на одном геральдическом поле Европы.

— Ваше высокопреосвященство, — удивился Бальзамо, — а разве вы не осведомлялись обо мне у своего друга господина де Бретейля?

— Господин де Бретейль не принадлежит к числу моих друзей.

— Сейчас нет, но когда-то он входил в него. Ведь вы же написали ему некое письмо.

— Какое письмо? — встревожился кардинал и придвинулся к графу.

— Ближе, кардинал, еще ближе. Мне не хотелось бы говорить слишком громко, чтобы не скомпрометировать вас.

Кардинал еще приблизился.

— О каком письме изволили вы упомянуть? — спросил он.

— Вы же сами прекрасно знаете.

— Отвечайте.

— Ну, хорошо. О письме, которое вы писали из Вены в Париж с целью расстроить брак дофины.

Кардинал вынудил себя не вздрогнуть.

— Это письмо… — пробормотал он.

— Я помню его наизусть.

— Что же, господин де Бретейль предал меня?

— Почему вы так решили?

— Потому что, когда была достигнута договоренность о браке, я потребовал вернуть мне письмо.

— И что же он вам ответил?

— Что сжег его.

— Он просто побоялся признаться, что потерял его.

— Потерял?

— Да. Но сами понимаете, если кто-то письмо теряет, то кто-то может его найти.

— А это точно то письмо, которое я написал господину де Бретейлю?

— Точно.

— И про которое он мне сказал, что оно сожжено?

— Да, да.

— Значит, он его потерял?

— А я его нашел. Бог мой, совершенно случайно, проходя через мраморный двор в Версале.

— И вы не вернули его господину де Бретейлю?

— Нет, я поостерегся это делать.

— Но почему?

— Потому что, будучи колдуном, знал, что ваше высокопреосвященство, которому я искренне желаю всего самого лучшего, будет гневаться на меня. Представьте себе: безоружный человек должен пройти через лес, зная, что там на него нападут, и вдруг на краю леса он находит заряженный пистолет…

— И что же?

— А то, что он будет глупцом, если не подберет этот пистолет.

Кардинал почувствовал, как у него закружилась голова, и он ухватился за подоконник.

После секундного колебания, все фазы которого граф с наслаждением наблюдал на его лице, он сказал:

— Будь что будет. Но никто не сможет сказать, что принц, принадлежащий к моему роду, сдался перед угрозами шарлатана. Это якобы потерянное и найденное вами письмо вы должны будете предъявить дофине, дабы погубить меня как политика, но я воспользуюсь этим, чтобы укрепить свою репутацию лояльного подданного и надежного посла. Я скажу правду, то есть скажу, что считал этот брак вредным для интересов своей страны, и страна защитит меня или выразит мне сочувствие.

— Ну, а если, — выказал предположение граф, — найдется кто-нибудь, кто заявит, что этот посол, молодой, красивый, галантный и самоуверенный, поскольку он носит фамилию де Роган и титул принца, писал так не потому, что считал брак с австрийской принцессой вредным для интересов Франции, но потому, что в кичливости своей, поначалу благосклонно принятый эрцгерцогиней Марией-Антуанеттой, тщеславно вообразил, будто ее благосклонность является чем-то большим, нежели простой приветливостью, что ответит на это надежный подданный и верный посол?

— Он будет все отрицать, сударь, так как нет никаких доказательств, будто он питал подобные чувства.

— А вот тут, ваше высокопреосвященство, вы ошибаетесь, — возразил граф. — Как прикажете расценивать холодность дофины к вам?

Кардинал вновь заколебался.

— Послушайте, принц, — предложил граф, — вместо того чтобы ссориться, что и произошло бы, не окажись я благоразумней вас, станем добрыми друзьями.

— Добрыми друзьями?

— А почему бы нет? Добрые друзья — это те, кто оказывает нам услуги.

— Вы полагаете, мне могут потребоваться ваши услуги?

— Вы опять делаете ошибку. В течение этих двух дней, что вы в Париже…

— Я?

— Разумеется, вы. Бог мой, ну чего ради вы пытаетесь скрыть это меня? Я же все-таки колдун. Вы покинули принцессу в Суассоне и на почтовых лошадях приехали в Париж через Виллер-Котре и Дамартен, то есть по более короткой дороге, а приехали вы, чтобы попросить у своих близких друзей помощи, в которой они вам отказали. Получив отказ от нескольких человек, вы опять же на почтовых лошадях отправились в Компьень, но и там вас ждала неудача.

Кардинал выглядел совершенно раздавленным.

— Ну, и какого же рода услуг я могу ожидать от вас, ежели обращусь к вам? — осведомился он.

— Помощи, которую может оказать человек, делающий золото.

— А что мне с того, что вы делаете золото?

— Помилуйте! Вам через сорок восемь часов необходимо уплатить пятьсот тысяч франков… Я не ошибся, пятьсот тысяч?

— Не ошиблись.

— И после этого вы спрашиваете, зачем вам друг, умеющий делать золото? Да затем, что у него вы получите те самые пятьсот тысяч франков, в которых вам всюду было отказано.

— И где же я смогу их получить? — заинтересовался кардинал.

— Улица Сен-Клод на Болоте.

— Как я распознаю дом?

— По бронзовому дверному молотку в форме головы грифона.

— Когда я могу приехать?

— Если вас устроит, монсеньер, послезавтра в шесть вечера, ну, а впоследствии…

— Впоследствии?

— Всякий раз, когда вам будет угодно навестить меня. Все, наша беседа завершается: принцесса кончила молиться.

Кардинал, признав себя побежденным, не пытался более сопротивляться и, подойдя к принцессе Луизе, сказал:

— Ваше высочество, должен вам заявить, что граф Феникс совершенно прав, свидетельство, представленное им, законно, вне всяких сомнений, а кроме того, данные им объяснения вполне удовлетворили меня.

Граф поклонился.

— Каково будет решение вашего королевского высочества? — осведомился он.

— Последнее слово принадлежит этой женщине.

Граф снова поклонился, давая понять, что не имеет ничего против.

— По собственной ли непринужденной воле вы желаете покинуть монастырь Сен-Дени, куда пришли просить у меня убежища?

— Ее высочество спрашивает, — немедленно повторил граф, — по собственной ли непринужденной воле вы желаете покинуть монастырь Сен-Дени, куда пришли просить убежища. Отвечайте, Лоренца.

— Да, по собственной воле, — подтвердила Лоренца.

— Дабы последовать за вашим мужем графом Фениксом?

— Чтобы последовать за мной? — повторил граф.

— О, да! Да! — воскликнула Лоренца.

— В таком случае, — сказала принцесса, — я не держу никого из вас, поскольку это значило бы препятствовать чувствам. Но если во всем этом есть что-то, выходящее за пределы естественного порядка вещей, пусть Божья кара падет на того, кто ради корысти или собственных интересов возмущает гармонию природы. Ступайте, граф Феникс, ступайте, Лоренца Феличани, я не удерживаю вас… Да, возьмите только драгоценности.

— Мы жертвуем их для бедных, ваше высочество, — объявил граф Феникс. — Милостыня, поданная вашей рукой, вдвойне угодна Господу. Единственно, я прошу вернуть мне моего коня Джерида.

— Можете забрать его. А теперь, сударь, ступайте.

Граф отвесил поклон принцессе и предложил руку Лоренце; та оперлась на нее и удалилась, не молвив ни слова.

— Ах, господин кардинал, — произнесла принцесса, печально качая головой, — есть нечто непостижимое и роковое в воздухе, которым мы дышим.