Жозеф Бальзамо. Том 2

80. МАЛЫЙ ТРИАНОН

Когда Людовик XIV построил Версаль и, видя огромные гостиные, полные стражи, прихожие, полные придворных, коридоры и антресоли, полные лакеев, понял, какие неудобства сопряжены с величием, он сказал себе, что Версаль воплотил собой именно то, что он, Людовик XIV, замыслил, а Мансар. Лебрен и Ленотр исполнили: это обиталище Бога, но отнюдь не жилище человека.

Тогда великий король, который в часы досуга был человеком, велел построить Трианон, где мог перевести дух и пожить без посторонних глаз. Но меч Ахилла, утомлявший временами самого Пелида, оказался для его наследника-мирмидонянина[14] воистину неподъемной ношей.

Трианон, этот уменьшенный Версаль, показался все-таки чересчур помпезным Людовику XV, и он велел архитектору Габриелю выстроить Малый Трианон, павильон в шестьдесят квадратных футов.

Слева от Большого Трианона возвели невыразительное, лишенное украшений строение квадратной формы: там жили слуги и домочадцы. В здании было приблизительно десять господских апартаментов, а также место для пятидесяти слуг. Это здание цело и поныне. В нем два этажа да чердак. Первый этаж отделен от леса замощенным рвом; все окна обоих этажей забраны решетками. На Трианон выходит ряд окон длинного коридора, похожего на монастырский.

Восемь или девять дверей ведут из этого коридора в апартаменты, из коих каждый представляет собой переднюю, два кабинета направо и налево от передней, а далее одна или две спальни с низкими потолками, выходящие во внутренний двор.

Выше этажом расположены поварни.

Под крышей — комнаты для челяди.

Это и есть Малый Трианон.

Добавьте сюда часовню на расстоянии двадцати туазов от замка — ее мы здесь описывать не будем, поскольку в этом нет никакой нужды; следует еще заметить, что разместиться в этом замке может, как сказали бы мы сегодня, только одна семья.

Топография, следовательно, такова: замок, окнами фасада глядящий на парк и в лес, а левой стороной обращенный к службам, которые глядят на него окнами коридоров и кухонь, забранными частой решеткой.

Из Большого Трианона, которым Людовик XV пользовался в торжественных случаях, можно попасть в Малый через огород, расположенный между двумя резиденциями — надо только перейти деревянный мостик.

В этот огород, он же и фруктовый сад, который был разбит по проекту и трудами самого Лакентини[15], повел Людовик XV г-на Шуазеля, едва они прибыли в Малый Трианон после тяжких утренних трудов, о коих мы уже рассказали. Король жаждал показать министру усовершенствования, введенные им в новом обиталище дофина и дофины.

Г-н де Шуазель всем восхищался, все сопровождал замечаниями, исполненными истинно придворной прозорливости; он выслушал короля, рассказавшего ему, что Малый Трианон день ото дня становится все красивее и жить в нем все уютнее, и сам заметил в ответ, что это воистину семейное пристанище его величества.

— Дофина еще немного дичится, — сказал король, — как все молоденькие немки; она хорошо говорит по-французски, но стесняется легкого акцента, по которому французское ухо распознает австрийское происхождение. В Трианоне она услышит только друзей, а сама подаст голос только в том случае, если ей будет угодно.

— И вскоре она прекрасно заговорит. Я уже заметил, — изрек г-н де Шуазель, — что ее королевское высочество — само совершенство, и нет таких достоинств, коих ей недоставало бы.

По дороге путешественники обнаружили дофина; он стоял на лужайке и измерял высоту солнца.

Господин де Шуазель отвесил ему очень низкий поклон, но поскольку принц промолчал, то и он промолчал тоже.

Король довольно громко, так, чтобы внук мог его слышать, произнес:

— Людовик у нас ученый, но напрасно он ломает себе голову над науками: это огорчит его жену.

— Нисколько, — отозвался нежный женский голос из-за кустов.

И навстречу королю выбежала дофина, беседовавшая с каким-то мужчиной, у которого обе руки были полным-полны бумаг, циркулей и карандашей.

— Государь, — сказала принцесса, — это господин Мик, мой архитектор.

— А, вы тоже страдаете этой болезнью, сударыня? — воскликнул король.

— Государь, эта болезнь у нас семейная.

— Хотите что-нибудь построить?

— Хочу переделать этот старый парк, который на всех нагоняет скуку.

— Дочь моя, не слишком ли громко вы это говорите? Дофин вас услышит.

— Мы с ним уже уговорились, — возразила принцесса.

— Скучать вместе?

— Нет, искать развлечений.

— И что же вы намерены строить, ваше королевское высочество? — осведомился г-н де Шуазель.

— Я хочу переделать этот сад в парк, господин герцог.

— Бедный Ленотр[16]! — заметил король.

— Ленотр был великий человек, государь, но он делал то, что любили в его время, а я люблю…

— Что же любите вы, сударыня?

— Природу.

— А, как философы.

— Или англичане.

— Ну-ка повторите это при Шуазеле: он объявит вам войну. Он бросит против вас шестьдесят четыре линейных корабля и сорок фрегатов своего кузена господина де Пралена.

— Государь, — сказала дофина, — я закажу эскиз природного парка господину Роберу[17], искуснейшему на свете мастеру по части таких проектов.

— Что вы называете природными парками? — спросил король. — Я полагал, что деревья и цветы, а также и фрукты, в том числе те, что я сорвал по дороге, имеют отношение к природе.

— Государь, вы можете гулять здесь хоть сто лет, перед собой вы всегда будете видеть только прямые аллеи или рощи, вычерченные под углом в сорок пять градусов, как выражается господин дофин, или пруды, сочетающиеся с газонами, кои находятся в сочетании с перспективами, или с деревьями, высаженными в шахматном порядке, или с террасами.

— Что за беда? Разве это некрасиво?

— Это противоречит природе.

— Вот ведь какая любительница природы на нашу голову! — не столько весело, сколько добродушно заметил король. — Поглядим, во что вы превратите мой Трианон.

— Здесь будут ручьи, каскады, мостики, гроты, скалы, леса, лощины, домики, горы, луга.

— Для кукол? — спросил король.

— Увы, государь, для нас — когда мы станем королем и королевой, — отвечала принцесса, не замечая румянца, покрывшего щеки ее августейшего деда, и не отдавая себе отчета в том, что предрекает себе ужасную правду.

— Значит, вы все тут разрушите. Но что же вы воздвигнете?

— Я сохраню то, что создано природой.

— Вот как! Недурно было бы еще в этих лесах и на этих реках расселить ваших слуг, как каких-нибудь гуронов, эскимосов или гренландцев. Они жили бы здесь естественной жизнью, а господин Руссо звал бы их детьми природы… Сделайте это, дочь моя, и энциклопедисты благословят вас.

— Государь, но слугам будет холодно?

— А где же вы их поселите, если все снесете? Не во дворце же: там и для вас двоих насилу места хватит.

— Государь, службы я оставлю в неприкосновенности.

И дофина кивнула на окна коридора, который мы описали.

— Кого я там вижу? — спросил король, приставляя ладони козырьком к глазам.

— Там какая-то женщина, государь, — сказал г-н де Шуазель.

— Это девушка, которую я приняла к себе на службу, — объяснила дофина.

— Мадемуазель де Таверне, — заметил зоркий Шуазель.

— Вот как! — произнес король. — Значит, Таверне живут у вас здесь?

— Только мадемуазель де Таверне, государь.

— Прелестная девушка. Она служит у вас…

— Чтицей.

— Превосходно, — отвечал король, не отводя взгляда от забранного решеткой окна, в которое выглядывала без всякой задней мысли и не подозревая, что за ней наблюдают, м-ль де Таверне, еще бледная после болезни.

— Как она бледна! — воскликнул г-н де Шуазель.

— Она едва не задохнулась тридцать первого мая, герцог.

— В самом деле? Бедняжка! — сказал король. — Этот Биньон заслуживает наказания.

— Она поправилась? — поспешно спросил г-н де Шуазель.

— Слава Богу, да, герцог.

— А! — произнес король. — Вот она и убежала.

— Должно быть, узнала ваше величество, она очень застенчива.

— Давно она у вас?

— Со вчерашнего дня, государь; как только я здесь устроилась, я пригласила ее приехать.

— Унылое здесь жилье для красивой девицы, — заметил Людовик XV. — Этот чертов Габриель сделал досадный промах: он не подумал о том, что деревья разрастутся и заслонят все окна служб, так что внутри станет темно.

— Да нет же, государь, уверяю вас, там вполне уютно.

— Быть не может, — возразил Людовик XV.

— Не угодно ли вашему величеству убедиться самолично? — предложила дофина, весьма чувствительная к такой чести, как посещение короля.

— Пожалуй. Шуазель, вы с нами?

— Уже два часа, государь. В половине третьего у меня заседание парламента. Пора возвращаться в Версаль.

— Что поделаешь! Поезжайте, герцог, поезжайте и нагоните страху на черные мантии. Дофина, будьте любезны, покажите мне малые апартаменты. Я без ума от интерьеров.

— Идите с нами, господин Мик, — обратилась дофина к архитектору, — у вас будет случай услышать суждения его величества, а он так прекрасно во всем разбирается.

Король пошел первым, дофина следом.

Минуя вход во дворы, они взошли на небольшое крыльцо, которое вело в часовню.

Налево была дверь ее, направо — простая прямая лестница, ведущая в коридор, в который выходят квартиры.

— Кто здесь живет? — спросил Людовик XV.

— Пока еще никто, государь.

— Однако же в дверях первого апартамента торчит ключ?

— Ах, да, правда: сегодня мадемуазель де Таверне переезжает и устраивается на новом месте.

— То есть здесь? — уточнил король, кивая на дверь.

— Да, государь.

— Она сейчас у себя? Тогда не будем входить.

— Государь, она только что вышла: я видела ее под навесом в малом дворе, на который выходят поварни.

— Тогда покажите мне ее покои в качестве образца.

— Если вам угодно, — отвечала дофина.

И она через переднюю и два кабинета ввела короля в единственную спальню.

Там уже была расставлена кое-какая мебель; внимание короля привлекли книги, клавесин, а более всего — огромный букет великолепных цветов, которые м-ль де Таверне поставила в японскую вазу.

— Ах! — сказал король. — Какие прекрасные цветы! А вы хотите переделать сад… Кто же снабжает ваших людей такими цветами? Надеюсь, их приберегли и на вашу долю.

— В самом деле, букет красив.

— Садовник балует мадемуазель де Таверне… Кто здешний садовник?

— Не знаю, государь. Цветы мне поставляет господин де Жюсьё.

Король с любопытством оглядел все помещение, еще раз выглянул из окна во двор и удалился.

Его величество прошествовал по парку и вернулся в Большой Трианон; там ждали его экипажи: после обеда, с трех до шести вечера, назначена была охота в каретах.

Дофин по-прежнему измерял солнце.