Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе

НА ПЛЯЖЕ

— Зачем эти люди точат ножи? — спросил я Марианну и обратил ее внимание на группу юношей под деревьями, которые действительно точили ножи: они сбились в крепкую кучку, думал я, но вот только не учли одного — длинные лезвия иногда вырываются за пределы их круга и сверкают под солнцем, ах, как неосторожно они делают свое тайное дело! Кто знает, кроме этих юношей, зачем они точат ножи? Ведь стоит кому-нибудь из отдыхающих на пляже увидеть сверкающее лезвие ножа, как тут же на пляже поднимется паника. И паника будет вполне естественна, ибо занятие этих юношей подозрительно со всех точек зрения.

Зачем, спрашиваю я Марианну, они точат свои ножи? Зачем на виду у всех, будучи недостаточно крепкой организацией, людям, которые не постигли в совершенстве мастерства тайного затачивания ножей, так легкомысленно рисковать каким-то, видимо, давно обдуманным и тщательно разработанным эффектом, непременно эффектом, иначе зачем они точат ножи? Затачивание ножей наверняка приведет к каким-то дальнейшим действиям со стороны этих юношей после того, как ножи будут наточены достаточно, для того чтобы совершить свою работу. Не долго думая, я отважился на довольно рискованный шаг: я решил подойти к юношам и предупредить их, что я и вот она, Марианна, уже знаем, что они здесь делают, но если они, то есть юноши, которые точат ножи, разойдутся, предварительно закопав свои орудия в песок, то все окончится благополучно.

И вот я подхожу к плотно, почти плотно сбившимся в кучку юношам и, тронув за плечо ближайшего ко мне, обращаюсь к нему со словами предупреждения. Но что я вижу! Что вижу я в центре круга, куда мне удалось втиснуться, боже, что я вижу: на песке, залитом кровью, свернувшись калачиком, лежит моя Марианна. Я оборачиваюсь, я смотрю, я осматриваю пустынный пляж и нигде, нигде я не вижу Марианны, и вообще на пляже, который чудовищно разросся во все стороны, я не вижу ни одной живой души: пусто вокруг меня, и только нож, холодное лезвие ножа, приставленное к моему горлу, выводит меня из одиночества: возьми, говорят мне юноши, возьми этот нож и наточи его как следует, наточи его так, чтобы горло, по которому ты легко проведешь лезвием, запело бы от этого нежного прикосновения, ибо мы, молодые люди, знаем, что делаем, а ты, старый человек, давно потерял себя, потерял свою Марианну, да и вообще всех на свете, как ты уже убедился: ведь пляж пуст, пуст до самого горизонта.

— Но скажите, — уныло спрашиваю я у них, — скажите мне, кого вы собираетесь резать, ведь вокруг нас никого нет, а Марианна мертвая?

— Мы будем резать друг друга, — отвечают мне юноши, и действительно я вижу, как напротив меня один юноша вонзил свой нож в грудь другому и тот упал на песок и, докатившись до моих ног, спокойно сказал мне: вот видишь, старый, глупый человек, тот, кто скорее наточит свой нож, скорее убьет своего ближнего.

И вот я стою и точу свой нож. Но остался только один человек напротив меня. Но и он уже занес надо мной руку с хорошо отточенным ножом.