Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе

СТАРЕНЬКИЙ МОСТ

Это случилось в одном старом городе.

Когда-то давным-давно текла в том городе речка. Небольшая речка, но она текла как раз посредине улицы.

Старые дома с витыми балконами отражались в ней. А когда весной прилетали воробьи, то они всегда чистили перья и, глядя в нее, охорашивались.

И были еще над той речушкой мостики. Издали они были похожи на веера, на развернутые бутоны цветов.

Люди стояли на тех мостиках часами и, глядя в воду, о чем-то думали.

И не только люди. Если кучер зазевался, то и лошади тоже останавливались и тоже стояли, думали.

Неизвестно, конечно, кто и о чем точно думал. Но известно: все думали, конечно, о чем-то приятном, потому что даже самые суровые люди улыбались, стоя на этих мостиках. Ведь мосты были почти сказочные, и, стоя там, наверное, каждый воображал себя волшебником или добрым принцем.

Но идет время, и все меняется, к радости и сожалению. Как-то в сухой год речушка высохла. И смотреть стало некуда. Не плыли больше, качаясь на водной глади, облака, не всплескивала вечерами золотая рыбешка, и старые фонари, вытянувшись, не заглядывали больше в таинственную гладь. Нет, ничего этого уже не было. И только по-прежнему над улицей висели старые мостики. И тогда многие стали думать: зачем же они? Может быть, убрать их совсем? И уже решили так, но как-то однажды вечером заметили: стоит на мосту человек и ловит что-то.

А на другом мосту другой человек, и тоже с удочкой.

И на третьем тоже.

— Интересно знать, что вы ловите? — спросили их. — Ведь там под мостом нет речки.

— А зачем она? — ответили чудаки. — Мы ведь ловим не рыбу, а ветер.

— Ветер? — удивленно захохотали все. — Но зачем же его ловить?

— Но, — сказал другой, — ветер — это музыка. К нашей удочке привязаны старинные колокольчики. И когда приходит ветер, они звенят. И это нечто удивительное.

— Послушайте.

И тут люди тоже стали на мостики и вдруг правда услышали серебристую музыку. И эта музыка всем что-то напомнила. Однако никто не мог понять что.

И тогда чудаки сказали:

— А теперь закройте глаза, и вы все увидите.

И только люди закрыли глаза, как вновь увидели свой старинный город. Где-то под ажурным мостом опять плескалась река. А по мосту, звеня старинными бубенцами, ехали кареты. А рядом с перилами стояли их бабушки, дедушки, одетые в старинные сюртуки и камзолы.

И так теперь уже было всегда. Если кто-то хотел, например, вспомнить о прошлом, он приходил на мост, закрывал глаза и опускал вниз колокольчик. И прошлое тут же являлось. И с тех пор этот старенький мост стал не просто нелепой ненужностью, но уже был знаменитым. И если приезжал какой-то путешественник, то, показав ему новые улицы, обязательно говорили:

— А не хотите ли вы посмотреть наш старенький мостик?

И тут путешественник закрывал глаза и, послушав старинный колокольчик, говорил:

— Да, это прекрасно. Вы знаете, я вдруг вспомнил свою бабушку. Большое спасибо за столь приятное чудо.

БЕЛАЯ ЛОШАДЬ

Я жду тебя.

— А интересно, что ждут и на что надеются эти провода?

— Они мечтают стать струнами скрипки.

— Значит, вернуться к прошлому?

— Ну, да.

— А ты смог вернуться к прошлому?

— Ты знаешь, мне кажется, я уже вернулся. Теперь я чувствую себя таким же маленьким, каким был когда-то.

— Это хорошо.

— Нет, плохо. Будто я только-только проснулся и ничего не знаю.

— Да это же прекрасно — ничего не знать!

— Нет, кое-что знаю... и даже очень много, но все не то и не о том.

— А что «то»?

— А может быть, то, что, например, все на луне сейчас играют на зеленых скрипках. А лучше, луна — это одна зеленая лягушка, и ей очень грустно.

— А если белая лошадь?

— Только белая, белая.

— Да, белая, белая, белая, бе-ла-я-а-а.

— Странно мы с тобой говорим, как монстры.

— Почему странно? Недавно мой друг прочитал мне рассказ. Как грустно зимой ходить по вечернему городу с белым кроликом за пазухой.

— И это все?

— Все. Только я думаю, можно лучше. Белая лошадь бредет по белому городу с зеленым лягушонком.

— Нет, нет. Белая лошадь бредет по проводам.

— Ну, конечно, как я не догадался. ...Снег, и провода звенят.

— Просто я люблю тебя больше...

— Ты погибнешь от белого всадника на белом коне. Знаешь, откуда это?

— Конечно, Дантес. Доктор Арендт лечил Пушкина. А потом Чехов...

— Да. А интересно знать, любил ли Дантес ездить по проводам?

— А зачем ему это? Покорить Натали?

— А ты знаешь, Чехов был влюблен в Натали.

— Как ты догадался?

— В твоем представлении Чехов — это гусар в красном ментике?

— Да. Как же иначе? Ведь перед смертью он просил шампанского. То же самое, что Пушкин кричал: «Браво, Пушкин...»

— Несерьезный ты человек.

— Просто мне всегда грустно, грустно, грустно.

— Боишься смерти?

— Нет, белой лошади.

— О, я знаю, что ты скажешь в последний час: «Повесьте ей колокольчик».

— Скучно на этом свете, господа. На белом, белом свете, милая.

— Ты слышишь, — сказала она, — звенят провода. К нам идут белые лошади. Готовьте им встречу.

ЗОЛОТОЕ ПЕРЫШКО

Жил ворон на свете. Обыкновенный ворон. Черный трубочник. И только одним он отличался от всех воронов: сидя на трубе и глядя куда-то на звезды, он любил мечтать.

— А что, если, — говорил он, — я найду роскошное перо? Я сразу стану красив.

И как ни удивительно, но так и случилось. Где-то на грязном дворе он нашел это волшебное перышко.

— Прекрасно, — сказали птицы, взглянув на ворона. — Но ведь к такому роскошному перу нужна шляпа. Да и как же иначе?!

И ворон тут пошел к шляпочнику.

— Роскошная шляпа, — сказал шляпочник. — Но ведь к роскошной шляпе нужен не менее роскошный сюртук. Да и как же иначе?!

И тут ворон поспешил к портному.

— Роскошный сюртук, — сказал портной. — Но ведь к такому роскошному сюртуку нужны блестящие сапоги со шпорами, блестящие сапоги со шпорами. Да и как же иначе?

И ворон отправился к сапожнику.

— Ах, — развел руками сапожник. — Выглядите вы великолепно. Ни разу в жизни не встречал более изящного кавалера. Но если бы... что, если бы вы зашли к каретнику, — улыбаясь, сказал сапожник, — то, мой господин, все было бы в порядке.

Однако не думайте, хотя я вас и утомил, но каретой далеко не кончилось. За каретой последовал дворец. За дворцом трон. И вот уже ворон сидит во дворце и ему говорят: ваше величество. Конечно, когда тебе говорят такие слова, то это приятно. Он махал шляпой и улыбался.

И наверное, если бы вся обязанность короля состояла в том, чтобы махать шляпой и улыбаться, то и до сегодняшнего дня ворон жил бы в том дворце и сидел на том троне.

Но, однако, все кончилось.

Ворона попросили произнести тронную речь, и ворон каркнул: карр. Ведь больше он ничего не умел делать.

И тут все придворные захохотали: да наш король глуп. Глуп. Глуп. Хохотал каждый прохожий на улице.

Дошли эти слухи и до ворона.

— Как, — сказал он, — и стоило быть королем, чтобы стать глупцом?

— Да, — ответил первый министр. — Но ведь вы не умеете ничего делать, кроме как каркать. Слишком этого мало для короля.

И тут вновь ворон стал вороном — только глупец может ради дворца и трона решиться прослыть окончательным глупцом.

Вот и все. Ты спросишь, в чем еще смысл сказки? Если найдешь прекрасное перо — пиши сказки и совсем не стремись быть королем. Одного золотого перышка совсем недостаточно, чтобы стать королем или принцем.

Надо, по крайней мере, уметь говорить тронные речи.

ЛЮБВИ ХОЧЕТСЯ

Жил на свете ослик. И не просто ослик, а влюбчивый ослик.

Весь день он ходил и бубнил одно и то же:

— Любви хочется. Любви хочется.

— Любви, подумаешь, — сказал заяц. — Да это так просто. Вот я, например, очень люблю свои уши.

— Свои уши, — грустно повторил ослик. — Нет, это не есть настоящая любовь. Любить свои уши — значит любить самого себя. И только.

И ослик снова забормотал:

— Любви хочется, любви.

— Любви, — вздохнул лев. — Да это так просто. Например, я люблю свою гриву.

— Гриву. А? Любить свою гриву — значит любить самого себя. Нет, это тоже не настоящее.

— А что, по-твоему, настоящее? Глупый ослик, — рассердился лев.

— Настоящая любовь — это чистое. Такое чистое, чистое, что его даже и нет.

— А разве можно любить то, чего нет? — захохотал лев.

— Конечно, нельзя, — кивнул ослик.

Но, как только лев отвернулся, он вновь забормотал:

— Любви хочется, любви.

ВЕЛИКАНСКИЕ ЛАПЫ

Ночью от больших сосен пали на снег мохнатые тени.

Увидел их маленький щенок и испугался.

— Что же ты боишься? — сказали ему сосны. — Это же наши тени.

Но щенок не поверил.

— Нет. Это великанские лапы великанских котов, — сказал он и спрятался в собачий домик.

КЕДРЫ

Высокие кедры говорили всем:

— Мы самые мудрые. Мудрые потому, что все-все слышим. Гудки пароходов, крики петухов в деревне. А если, если встанем на цыпочки, то услышим даже голоса звезд.

— Ах, — сказал маленький цветок, — чего гордиться? Я тоже все это слышу. А когда наклоняюсь под ветром и касаюсь земли, я слышу еще, как я расту.

МУЗЫКАНТ

Один музыкант любил играть на разноцветных трубах.

Так, летом он играл на зеленой, зимой — на белой, осенью — на желтой.

Но однажды случилось вот что.

Одну зиму он играл на желтой трубе.

Никто не мог понять, почему это, и только говорили ему:

— Чудак.

Но музыкант совсем был не чудак. Просто на время стал он сказочником.

Да-да. Вот так как-то осенью он заиграл что-то сказочное, закрыл глаза и вдруг увидел прекрасную страну. Потом всю зиму он не открывал глаза и никак не хотел уходить оттуда. Из золотой страны.

Так играл и играл на желтой трубе поэтому.

ПОРОСЕНОК

Надоело смешному поросенку быть смешным. Решил стать страшным.

Взял он кисточку и стал рисовать у себя на спине полоски. Потом заворчал, зарычал и спросил одного слоненка:

— Ну как, теперь похож я на страшного тигра?

— Ты? — засмеялся слоненок. — Ты — нет. У тебя хвост курносый.

— Так на кого же я похож? — спросил опять поросенок.

— С таким хвостом — на арбуз, конечно.

ПАРОХОД

В порту всю ночь о чем-то протяжно и долго гудел пароход. Один маяк не выдержал пароходной грусти и спросил:

— О чем ты дудишь, о чем мечтаешь?

— Ах, — сказал пароход. — Каждый вечер, когда у меня зажигаются огни, мне кажется, я становлюсь похожим на большую игрушку.

— Ну и что? — мигнул маяк.

— Да как чтоооо?.. — загудел пароход обиженно. — Неууужели ты не поонимаешь?.. Каждый вечер я жду-жду, когда же придет какой-нибудь великанчик поиграть со мной.

ЛЯГУШОНОК

Один хвастливый лягушонок решил допрыгнуть до луны. Разбежался однажды и полетел. Летел, летел, шлепнулся. Открывает глаза, а вокруг два огромных серых листа.

— Ну, кажется, — сказал хвастливый лягушонок, — я уже на луне.

— Нет, нет, — сказал насмешливый голос снизу.

— А где же я? — удивился хвастливый лягушонок.

— У меня на слоновой макушке, — ответил слон и совсем рассмеялся.

ПОДЪЕМНЫЙ КРАН

Один подъемный кран каждый вечер ходил к морю ловить рыбу, но ни разу не поймал ничего.

И зачем ловить, удивлялись все, если ничего не ловится.

Но старый кран всегда отвечал одно и то же:

— Так что же? Если долго ничего не ловится, значит, когда-нибудь, когда-нибудь я поймаю что-то чудесное.

И вот однажды под Новый год закинул он удочку. Далеко-далеко, глубоко-глубоко...

И вытащил вдруг что-то белокрылое.

— Вы что такое? — спросил кран.

— А неужели не узнаете? — ответило белокрылое. — Я старинный почтовый корабль.

И тут подъемный кран взял почтовую сумку и стал разносить старинные письма.

— От вашего прадедушки, от вашей прабабушки, — говорил он. И люди радовались: настоящая живая сказка пришла к ним в Новый год.

ПЕТУШИНЫЕ ШПОРЫ

Были у одного петуха звонкие-презвонкие шпоры.

И вначале этот звон всем нравился, а потом вдруг стали говорить:

— А не слишком ли звонко?

Послушал петух, послушал, да однажды взял дудочку и пошел в лес.

— Зачем туда? — спросили петуха.

— Охотиться на листья. Я буду играть, а листья — падать, и когда я пойду по опавшей листве, звона моих шпор уже не будет слышно.

НАИВНАЯ, СОВСЕМ НАИВНАЯ ПРИТЧА

Однажды белой зимой бродила белая козочка. Она спрашивала, спрашивала всех:

— А вы не видели алого зайца? А вы не видели алого зайца?

— Алого зайца? Какая глупость.

Каждый серьезный зверь, усмехнувшись, только пожимал плечами.

И наверное, глупая козочка так и бродила бы до весны, но вдруг о том услышал какой-то заяц. Ему очень понравилась козочка, и потому он перекрасился.

И вот белая козочка и розовый заяц стали любить друг друга. Они любили друг друга всю долгую скучную зиму.

А потом — потом пришла весна. Прошел голубой дождь, и заяц слинял, он стал таким же, каким был раньше, — серым. Но разве кто серый годен для любви?

Ну, вот так и кончилась сказка.

Ты скажешь, очень грустная сказка. Но все равно, хотя я и знаю ее конец и начало, всякий раз, когда идет первый снег, мне очень хочется найти там в голодном и белом что-то живое и алое. Ведь только розовое и алое греет нам сердце.