Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

«У нас сейчас нет глаза и нет уха для всего этого, — сказал 26 марта 1973 года Михаил Бахтин в беседе с В.Д. Дувакиным о прозаической миниатюре. — Я считаю это, во всяком случае, очень интересно, очень тонко и, в конце концов, считаю, что это и значительно. Но этот стиль, этот характер в литературе... его не знают. Не признают и не понимают». И далее: «В литературе это, конечно, линия определенная. <...> Может быть, итог будет очень поздно, много спустя»[1]. Кажется, он предвидел: подведение итогов отодвинется на конец века.

В настоящем издании собраны короткие, или, по определению Сергея Юрьенена, сверхкраткие рассказы (объемом не более двух тысяч слов). Такие рассказы бытуют в отечественной литературе давно и могут быть условно подразделены на три типа:

1) реалистический рассказ;

2) рассказ-фельетон в жанре злободневной сатиры или юмора (и в манере, например, Антоши Чехонте, сатириконовцев и Зощенко);

3) рассказ в жанре магического реализма.

В антологии представлены тексты только последнего, третьего типа, то есть написанные в духе магического реализма. Термин «магический реализм» применительно к литературе впервые был предложен французским критиком Эдмоном Жалу в 1931 году. Вот что он писал: «Роль магического реализма состоит в отыскании в реальности того, что есть в ней странного, лирического и даже фантастического — тех элементов, благодаря которым повседневная жизнь становится доступной поэтическим, сюрреалистическим и даже символическим преображениям»[2]. Для магического реализма характерно остранение, доведение до абсурда, до карикатуры худших человеческих черт, намеренный анахронизм в истории, размытость географических реалий, сгущение во сне наиболее гротескных проявлений сознания и бытия, притчевость или сказочность композиции. С помощью этих приемов создается — или возникает помимо воли автора — магическая реальность. Литература магического реализма, в отличие от сюрреалистической, часто несет познавательную функцию, не только оперирует с субъективными особенностями авторского восприятия, но и использует их для характеристики личности или эпохи. «Аберрации зрения» у магических реалистов помогают им в этом.

По-русски термин «магический реализм» впервые употребил замечательный эмигрантский художник и хороший прозаик Сергей Шаршун. В своей статье 1932 года в журнале «Числа» он называет Гоголя «великим родоначальником нашего магического реализма»[3] и характеризует многих русских писателей последующих поколений как авторов этого направления.

XX век — пора расцвета русского магического реализма, в том числе и в литературе. В основном он существовал именно в жанре прозаической миниатюры. По-разному развивали этот жанр символисты и футуристы в начале века, обэриуты в 30-х годах и писатели последующих поколений. Магическая реальность возникала в сказках и стихопрозе, в притчах и абсурдистских текстах.

К сожалению, рамки настоящего издания не позволяют нам дать ретроспективу лучших образцов жанра за весь XX век, хотя мы располагаем таким материалом. Нам уже довелось писать о путях развития российской прозаической миниатюры в XX веке, в том числе в первой его половине[4]. В этой книге публикуются лишь тексты, написанные во второй половине столетия.

После окончания Второй мировой войны последовали вплоть до смерти Сталина годы жесточайшей реакции. Однако творческие достижения безвременно погибших Хармса, Введенского, Сигизмунда Кржижановского не остались втуне. В миниатюре последователем обэриутов стал, прежде всего, Виктор Голявкин, сумевший в то же время выработать собственный самобытный стиль. Голявкин ироничен, но его ирония не похожа на беспощадную иронию Хармса-прозаика: она обычно добрая — не зря ведь Голявкин известен и как детский писатель. В отличие от Хармса и других обэриутов, у Голявкина не найдешь элементов театральной игры, клоунады. По своей природе он лирик, и стрелы его насмешки попадают чаще не в социальные мишени, а в несовершенства человеческой натуры.

Творчество Виктора Голявкина повлияло на более молодых его современников. Постепенно сложилась так называемая «питерская школа» магического реализма. Из наиболее интересных миниатюристов, последователей Голявкина, назовем Андрея Битова, Владимира Марамзина, Александра Житинского, Олега Григорьева, Валерия Попова, Валерия Роньшина. С большой степенью приблизительности их можно охарактеризовать как сатириков-абсурдистов.

Другая, «московская», школа магического реализма складывалась не так быстро. В конце 60-х годов начинали работать в этом жанре такие писатели, как Евгений Кропивницкий, Георгий Балл, Геннадий Цыферов, Роза Хуснутдинова, Аркадий Гаврилов, Михаил Соковнин. К сожалению, никто из них не пользовался такой известностью (имеется в виду известность неофициальная, каковая только и была возможна для писателей этого направления), как Голявкин в Ленинграде, тексты их практически не публиковались, а потому всем названным прозаикам приходилось работать как бы в вакууме — каждый был уверен, что подобную странную или даже сумасшедшую прозу пишет он один. Эта «глухота паучья», пользуясь выражением Мандельштама, продолжалась долгие годы. До последнего времени не все тексты авторов «московской школы» магического реализма были доступны читателю: так, до сих пор не была опубликована «взрослая» проза сказочника Цыферова, как и замечательная «Другая действительность» Аркадия Гаврилова, своеобразная симфония снов; большая же часть коротких рассказов Е.Л. Кропивницкого вообще утрачена.

Тексты авторов «московской школы», как правило, отличаются сложной композицией, прихотливым узором прозаической ткани; они скорее странные, чем смешные. Были, конечно, и исключения: гротескные «рассказики» москвичей Андрея Сергеева и — более поздние по времени — Владимира Тучкова ближе по манере к питерским сатириконо-абсурдистским миниатюрам.

Лирико-импрессионистическую линию московских магических реалистов 60–70-х годов продолжили в последующее десятилетие такие авторы, как Юрий Мамлеев, Людмила Петрушевская, Вадим Козовой, Дан Маркович, Нина Габриэлян и другие. Каждый из этих очень разных прозаиков продемонстрировал свое понимание магического реализма: «жестокий магический реализм» Мамлеева ничем не напоминает лирику Нины Габриэлян, философские же притчи Дана Марковича резко контрастируют с сатирической притчевостью «Диких животных сказок» Петрушевской. Из тех, кто продолжал линию «московской школы» уже в 90-х назовем таких авторов, как Алексей Андреев, Игорь Жуков, Игорь Кецельман; сюда же автор предисловия отнес бы и себя. Приведенный перечень демонстрирует появление нового поколения прозаиков, для которых магический реализм стал основным творческим принципом, а миниатюра — привычным способом самовыражения.

Понятие «школы», как доказывают многочисленные исключения из отнюдь не навязываемых нами правил, скорее связано не с географией, а с самоощущением, даже с самоопределением писателей. Все же некоторые общие черты обнаруживают, например, произведения сформировавшихся на юге бывшего Советского Союза прозаиков Константина Победина, Марины Вишневецкой, Ольги Ильницкой. Быть может, есть смысл говорить и о «южнорусской школе» магического реализма, которая зародилась значительно позже, чем «питерская» и «московская» — в конце 80-х годов.

Зерна, брошенные на благодатную почву, иногда прорастают через многие годы. Так вышло и с прозой так называемой лианозовской школы. Из «лианозовцев» прозу в 70-е годы писал, как мы уже упоминали, лишь основоположник школы Е.Л. Кропивницкий, причем писал исключительно миниатюры. Другие же «лианозовцы» — поэты Генрих Сапгир и Игорь Холин — обратились к прозе, в частности к прозаической миниатюре, лишь в начале 90-х, и, надо сказать, весьма продуктивно. Несколько циклов рассказов Сапгира составили книгу прозы «Летящий и спящий», вышедшую в 1997 году и обогатившую жанр не только идеями, но и собственным неповторимым мироощущением автора. Другой «лианозовец», Игорь Холин, работал в более гротескной манере, его конек — остроумная притча, апокриф, анекдот, обычно с парадоксальной концовкой.

В конце XX века магический реализм — это мощное эстетическое направление, постепенно приходящее на смену соц-арту и находящееся на границе — или, если угодно, на стыке — постмодернизма и постреализма. Эпоха Интернета и виртуальных пространств тяготеет к магической реальности. Неслучайна популярность этого направления среди современных авторов, чьи тексты лавиной обрушились на составителя; еще менее случайно стремление к дроблению реальности на фрагменты, на своеобразные «клипы», которые и запечатлеваются в виде миниатюр. В нашем распоряжении было гораздо больше заслуживающих внимания рассказов, чем могла бы вместить эта книга. Не исключено также, что при подготовке настоящего издания были пропущены интересные, но не попавшие в поле зрения составителя авторы и тексты. В конце концов, это первая попытка подобного рода. Мы вполне уверены, что через какое-то время возникнет необходимость еще одной подобной антологии, очевидно более полной и охватывающей больший период времени. Заманчиво было бы проследить историю короткого рассказа начиная с XIX века; к тому же развитие жанра идет стремительно, и появляются новые примечательные авторы, причем не только в Москве и Санкт-Петербурге. Не случайно так широка уже сейчас география жанра: здесь представлены писатели из многих регионов России, а также из ближнего и дальнего зарубежья. Есть среди них те, кто пишет исключительно миниатюры, есть и другие, становящиеся на время «гостями в стране миниатюры (а иногда и магической реальности)»: например, Феликс Розинер, Юрий Коваль, Евгений Попов, Валерий Попов, Вячеслав Пьецух, Валерия Нарбикова, Нина Садур.

Необходимо упомянуть и о том, что в наше распоряжение было предоставлено и множество текстов — причем удачных! — которые трудно отнести к какому-либо определенному жанру. Нам в своей работе приходилось, иногда с трудом, дифференцировать сверхкраткий рассказ в духе магического реализма от стихотворения в прозе, от детской сказки, от микроэссе, от развернутого афоризма и анекдота, а также, конечно, от рассказа реалистического, научно-фантастического и фельетонно-памфлетного. Порою мы вынуждены были отказываться от интересных текстов, выходящих за границы жанра: нам все же хотелось границы эти очертить.

Многие прозаики-миниатюристы со времен Елены Гуро стремились циклизировать свои тексты. Нам приходилось зачастую «разбивать» циклы миниатюр и публиковать отдельные вещи. Дело в том, что в авторские циклы попадают порою самые разнородные тексты, объединяя которые, автор преследует свои цели. Да и вообще настоящая книга — антология отдельных текстов избранного нами жанра. Специфику же этого самого жанра хорошо понимал М.М. Бахтин, сказавший в упомянутой выше беседе с В.Д. Дувакиным: «Циклы можно создавать, но вообще каждая вещь сама себе довлеет — она сама по себе ценна».

Короткому рассказу в уходящем веке редко уделяли внимание критики и предоставляли место толстые журналы. Многие из собранных нами текстов годами покоились в столах и архивах. Пришла пора познакомить читателя с этой «другой» прозой.