В нудном осеннем оцепенении двигался через мост над великой сибирской рекой Е. красный трамвай отечественного производства.
И ехали в том трамвае многие: кто — с работы, кто — никуда. Люди как люди.
А за окном разливалась невиданная красота сибирского пейзажа: белая вода, сизые скалы, серое небо, пестрые леса. Но многим на эту красоту уже было начхать! Ко всему привыкает человек, и все на свете ему приедается, и нельзя его за это винить.
И сидел среди прочих людей, у окна, молчаливый мужчина в форме майора наших Вооруженных сил. Мужчина этот внимательно и долго смотрел в окно, а потом вдруг разорвал трамвайную тишину зычным командирским голосом:
— Гляньте, товарищи! Гляньте! Стая лебедей летит по направлению к Египту! — И застучал толстым пальцем по вагонному стеклу, повторяя: — Стая лебедей! Стая лебедей!
И все вдруг — тоже! Дивно быстро засуетились, кинулись к окошкам:
— Где?! Где?!
— Там! — Майор торжественно поднял палец. — Там! Там! Вот! Они! Они уж поднимаются! Они уж все выше и выше! Вот уж они превращаются в сияющие точки! Что это?! Они уж за пределами зрения! И они явно берут курс по направлению к Египту!
— А ведь действительно — они поднимаются все выше и выше! И ведь натурально — они превращаются в сияющие точки! И ведь на самом деле — вот уж и полностью за пределами зрения! И они явно берут курс по направлению к Египту! — гомонили пассажиры.
И тут в трамвае началось буйное веселье. Люди совершенно незнакомые братски обнимались и поздравляли друг друга. В вихре счастья мешались тела и предметы, имущество, личности и некоторые носильные вещи граждан.
Майор был строг. Он, сияя лицом и повлажневшими глазами, стал с ногами на кожаное сиденье и просто сказал посреди праздника:
— Да, друзья. Это — так! Мы стали свидетелями уникального события: воочию увидели стаю лебедей, летевшую по направлению к Египту. И мы обязаны рассказать об этом в широком кругу наших семей, нашим подчиненным и старшим по команде! Ура, товарищи!
И сел. А присутствующие встретили речь майора громкими неунывающими аплодисментами.
— Ура! Ура! Ура! — кричали присутствующие.
Аплодисменты не утихали. Они ширились и местами переходили в овацию. И все хлопали, и все хлопали, и все хлопали!
И лишь один мальчонка, лет десяти, по виду тоненький и слабенький, а на самом деле будущий преступник, как это станет ясно из его последующих действий, был хмур. Он хмуро соображал что-то своим формирующимся умком, тер переносицу. А сообразив, подошел к майору и тихо сказал:
— Дяденька майор! А ведь ты спятил? Да? Так и так твою мать!
И все замерли. А майор отвернулся и не стал ничего опровергать.
Все замерли. Мальчонка показал взрослым кукиш и вышел на следующей остановке по своим надобностям.
Лишь только я зашел в скромную пивную «Распутин», как там на меня сразу кинулся обнимающий человек советских лет с орденами и медалями.
— Милый ты мой! Ваня! — кричал он. — С Новым годом, новым счастьем! Ты — человек! Люблю цыган! Ты — цыган, и ты — человек! Да здравствуют свобода и демократия! Да здравствуют цыганы мексиканского происхождения!
— Помилуйте, — сильно смущаясь, возразил я. — Но я совсем не Ваня, и я вовсе не цыган, и я далеко не мексиканского происхождения. Я — русский сибирского разлива. Я приехал в европейскую часть бывшей ЭсЭсЭсЭр из Сибири, из города К., много лет назад. Город К. — это город с миллионным населением, раскинувшийся по двум берегам реки Е., преображенной большевиками и коммунистами. Река Е. величаво несет свои воды прямо в Ледовитый океан, куда еще не ступала нога человека: Город К. является одним из важных промышленных центров азиатской части бывшего СССР... Центр культуры, спорта... И так далее...
— Ну и что, что ты из Сибири? — не сдавался мужик. — Я тоже кантовался в Сибири много лет, но до сих пор не потерял идеалов. Все были в Сибири. Друг ты мой! Мексиканский ты мой цыган! Не ты ли торговал конями по донским степям? Не ты ли водил медведя по ярмаркам, вдев ему в нос железное кольцо? Не тебя ли вешала и жгла советская Чека да фашистская гестапа? Друг ты мой! Я — человек черный, хоть и не эфиоп, но даже я... Я даже кожей своей татуированной чувствую: ты — человек, и, следовательно, ты мне брат.
И он заплакал, и он крепко обнял меня.
Услышав слово «брат», я тоже заплакал, и мне сразу же вспомнилось все: как охамели и оборзели почти на целое столетье, как глумились, как выкамаривались, как мучили людей... Да что там говорить!.. Снег, лес, лед, земля, небо — быстрые пейзажи моей милой родины...
Я обнял мужика как родного, и мы постояли с ним, и вскоре я предусмотрительно покинул скромную пивную «Распутин».
А моя слеза упала на пластиковую столешницу, легла рядом с пивными оплёсками, костями, серой рыбьей чешуей.
Полежав немного, слеза скатилась, покатилась и докатилась до слезы мужика, которая была уже около урны, доверху набитой окурками, бумажками, битым стеклом.
И от слияния этих двух слез произошел сильный взрыв: зашатались стекла пивной, посетителей крутануло и развернуло... Из пивного крана била желтая струя...
Говорят, подобные взрывы теперь часто потрясают питейные заведения нашей все еще обширной родины. Раньше, при советской власти, физики объясняли подобные явления АННИГИЛЯЦИЕЙ, а как объясняют сейчас — забыл. Да и какое это имеет значение? Ведь взрывы эти — МИРНЫЕ и обычно не приносят гражданам никакого материального ущерба. Следовательно, подобный феномен не влияет отрицательно на экономику дикого капитализма, в котором обретается наша страна, ныне носящая исконно гордое имя Россия. И мы, следовательно, вполне можем примириться с его существованием, господа и товарищи, товарищи и господа... Братья и сестры.