Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе

КАЛИТКА В НЕБЕСА

Когда я встретила его впервые, он сидел на моем крыльце и строгал дощечку.

— Я к тебе за гвоздями пришел, — сказал он негромко.

Стоял тихий вечер, и деревья над нашими головами слегка покачивались.

— А на что тебе гвозди? — спросила я.

— В небо калиточку делаю.

— А на что тебе в небо калиточка? — спросила я опять.

— Чтобы люди смеялись, — ответил он и продолжил свою работу.

Я вынесла ему гвоздей.

— Пойдем, — говорю, — чаю попьем. С вареньем малиновым.

— Работа не терпит, — говорит он, — небо людей заждалось, а я только первую дощечку строгаю.

— Темнеет уж, — говорю, — ночь скоро. Потерпит, чать, до завтрева небо. Пойдем в дом.

— А нешто в доме ночи нет? Али чайник у тебя вместо солнца, — говорит он и смеется.

Я стою у порога, к двери прислонилась и слушаю его смех. Первые листья как птицы щебечут над головою тонкими, живыми голосами.

Он смеется, и я смеюсь. Стоим на пороге и смеемся оба. Даже говорить не надо.

— А может, тебе и петли на калитку дать? — говорю. — Вон с двери этой снимем, все равно скоро лето.

— Нет уж, — говорит, — дверь ты при себе оставь.

И мы опять смеемся, и пьем чай с малиновым вареньем.

Васька сказал мне сегодня, будто видел его на улице. Будто он шел и раздавал людям цветы, а из рюкзака у него за спиной торчали три выстроганные дощечки.

Я выбежала его искать, а его уж и след простыл. Одна только бабушка с цветочком сидит под деревом.

— Не грусти, — говорит, — дочка, авось и по твоей улице пройдет.

А сама улыбается, да так светло на меня глядит — чистый ангел!

А он и впрямь назавтра на улице моей появился. Выхожу наутро — сидит на крылечке и как ни в чем не бывало дощечку строгает. Весь в лепестках яблоневых и стружках.

Дострогал дощечку и к другим пристраивает — много ль еще осталось. А меня и не видит.

Подхожу и рядом сажусь на ступеньку.

— Здравствуй, — говорю.

— Здравствуй — отвечает, — засоня.

— Нет, — говорю, — не засоня я. Я тебе пироги пекла к завтраку. Без пирогов, как и без небес, люди пропадают. Вот сделаешь ты в небо калиточку, а я на небе пироги печь буду: для людей — с картошкой, а для ангелов — с яблоками. Чать, скоро уж?

— Чать, скоро, — говорит. — Видишь, как яблони цветут в этот год — небо чуют. Слышишь, как птицы поют — им-то до неба рукой подать. Да и пироги твои давно уж небом полны. Аль не чуешь?

Прищурился и на небо смотрит, а глаза блестят из-под ресниц аки солнышко.

— А где твоя калитка стоять будет? — спрашиваю. — Посреди забора али во дворе каком?

— Прямо, — отвечает, — посередь мира стоять будет. А забор тот мы сами и есть. А места не скажу никому, а то придут злые люди и дверь поставят железную, не видать тогда небу калиточки.

Сидит он на моем крыльце и дощечку строгает, а я в доме пироги пеку.

— Пойдем пироги есть, — зову.

— Нет уж, — говорит, — сперва дощечку дострогаю. Твоей души на много пирогов хватит, а моей — всего-то на одну калиточку.

Во дворе шумел листопад, и яблоки по ночам падали с тихим шорохом, будто ежики возятся в саду.

А когда упало последнее яблоко и листья под деревьями почернели, он пришел, грязный и усталый, с калиткою на плечах. И мне на миг показалось, будто он на ней, как на плоту, плывет по небу, а не идет по грязной осенней дороге, и холодный ветер гонит его по невидимым течениям неба.

— Здравствуй, — сказал он мне, присаживаясь на ступеньку. — Вот и сделал я калитку в небо. Одной только досточки недостает да одного гвоздика. Только и хватило души моей, что на одну калиточку, да и то не до конца. Гонит ветер меня, как последний листок. Пора уж небу приблизиться, да нет силы у меня на последнюю досточку, на поперечную, что небо с землей соединять должна.

Поднялся он через силу.

— Подожди! — кричу и бегу в дом за яблоками.

Набрала полный подол, выбегаю — а нет его. Только ветер дверями незапертыми хлопает.

А ночью под шепот дождя увидела я за окном, как во сне, что стоит посередь земли всей калитка; по обеим сторонам лес да поле, да и все как полагается; а откроешь ее — и увидишь небо. И людям всем добрым сквозь нее небеса открываются, зовут да манят, да сердце добром радуют. И я в ту калитку вошла и проснулась на небе, среди птиц, зверей да ангелов... с полной тарелкой пирогов, с самоваром да банкой малинового варенья.

А люди да ангелы вокруг меня чай пьют с вареньем да с пирогами. Только его возле нет.

Но слышу я голос средь всей небесной радости:

— Души твоей на много пирогов хватит, а моей — «на одну только калиточку».

И увидела я его, как висит он последнею дощечкой поперечною, что небо с землей соединяет, и люди входят на небо, а его будто и не замечают, будто и надо так, чтоб висел человек поперечной досточкой, небо с землей соединяющей, острым гвоздем к калитке прибитый, с руками да ногами израненными.

И побежала я сквозь небо на землю к своему дому, где лежала у меня в саду под яблоней самая красивая да с любовью выстроганная досточка, чтоб не висеть ему поперечною перекладиною, гвоздями прибитому, а пить с нами чай да радоваться.

— Слезай, — говорю, — мил друг, с калитки. Пускай любовь моя будет теперь перекладиной поперечной, главною, на которой земля и небо держатся.

И сняла я его с калиточки, босы ноги слезами вымыла, кровь отерла с рук.

— Просыпайся, — говорю, — милый друг, чай давно остыл, пироги на столе тебя заждались.

И воскрес он, и улыбнулся, и посадили мы его чай с пирогами пить, с яблочными, под цветущими деревьями на небесах, в окружении птиц, зверей, добрых людей да святых ангелов.