Голубые родники

Как во граде было, в Епифани…

Есть города тихие и незаметные. В памяти они особого следа не оставляют. Епифань к числу таких городов не отнесешь, хотя он тоже тихий и вроде бы неприметный. Здесь едва ли не каждый камень — живая история.

Я шел к Епифани по старинной придонской дороге, что вела из Москвы на Куликово поле. Где-то здесь на правом берегу Дона воевода Епифан Донок громил половецкого хана Беглюка. Поэтому и город назвали Епифанью. Есть и другие версии. Старые ракиты стерегут вековую тишину степных просторов, и Дон в этих местах оправдывает свое прозвище «тихий». Он уже не ручеек, но и богатырем еще не стал. Искупаться можно, утонуть нельзя.

А в давние времена был Дон возле Епифани куда полноводнее, чем теперь. Петр Первый даже адмиралтейство в Епифани учредил. В Туле довелось мне видеть любопытный архивный документ — список подписчиков Тульской губернии на собрание сочинений Пушкина, намеченное к выпуску после гибели поэта. Подписчиков оказалось немного — всего шесть, и один из них — флота мичман Александр Александрович Писарев, несущий службу в Епифани.

К морскому делу, впрочем, Епифань была приписана еще за полвека до Петра. Когда в Дединове строили по указу Алексея Михайловича первый русский корабль «Орел» (а это было летом 1667 года), на судоверфь призвали плотников из Епифани — на много земель вокруг были знамениты они своим мастерством. В ту пору стояли на донских берегах корабельные сосны, шумел глухой бор. За триста лет начисто свели придонские леса — такую цену пришлось заплатить за то, чтоб стать морской державой.

На старом гербе, присвоенном Епифани Екатериной Второй, изображались три конопляные былинки на серебряном поле, означавшие, что «окружности сего города между прочими произведениями изобилуют в коноплях». А кроме конопли были еще и пенька, шерсть, сало. Осенью по бездорожью тянулись крестьянские возы в Москву и Тулу сбывать эти продукты. Дороги, известно какие, много не свезешь. Потому-то Петр Первый и решил построить Ивановский канал, чтоб сделать судоходными реки Упу и Шат и соединить через них Оку с Доном. А управление каналом было в Епифани, «ибо в том городе сходилась середина будущих работ».

Тяжкой каторгой обернулась для мужиков стройка — воевода согнал всех, кто только мог кайло или лопату в руках держать: одни камень ломали и к шлюзам подвозили, другие, стоя по грудь в грязи, донские притоки чистили. К осени напал на людей мор, пришлось новых искать. Приехал Петр — и остался недоволен ходом работ: «Скорбь в рундуке разводите, а не тщитесь пользу отечеству ускорить». Как ни ожесточались власти, крестьяне укрывались от царской повинности, бежали с Дона.

После царского визита в Епифань прислали нового воеводу, лютовал он пуще прежнего, но дела не шли. С Муровлянского и Люторицкого шлюзов осенью сбежали все рабочие. Разгневанный Петр особым указом объявил в Епифанском воеводстве военное положение, все мужское население поголовно отправил в солдаты. А тут подошла весна и оказалось, что затея-то с каналом покоится на песке. Проект был составлен по данным полувековой давности (когда выпало очень влажное лето), и… водный путь обратился в сухопутную дорогу. В иных местах и лодка пройти по каналу не могла, а царь хотел десятипушечным кораблям дорогу устроить. Правда, тридцать кораблей небольших удалось-таки перетащить где волоком, а где бурлаками с Оки на Дон — к Епифани.

Тем и кончился царский замысел. Не стала Епифань великим городом, как желал того Петр. Обмелела заброшенная гавань, поселяне растащили по бревнышку добротную пристань, а сваи дубовые изошли трухой. Сейчас от былых причалов уже и следа не осталось. А там, где был подъемный мост, перегородила Дон насыпная плотина, втиснула реку в бетонную трубу. В иных краях понастроила Россия морские порты и верфи…

Без малого два века Епифань считалась не последним на Руси уездным городом, а еще совсем недавно размещался в нем районный центр. Район укрупнили полтора десятилетия назад, и теперь поселок (уже не город!) Епифань подчинили в административном отношении новому горняцкому городу Кимовску.

А туристы в Епифань все-таки едут, и много. Через этот город проходит дорога к Куликову полю — в древности татарский ход на Москву, здесь — уникальный собор XVII века, Успенская церковь, воздвигнутая в память о Куликовской битве.

Город этот, как убеждали меня в Туле, не имеет перспектив для роста. Он весь в прошлом. Это город-памятник, до которого еще не добрались руки реставраторов — тех, что уже возрождают, скажем, Ростов Великий или Суздаль.

Я не хотел, чтобы мой рассказ о Епифани превращался в очерк истории города. Но то, что увидел я здесь, снова и снова заставляет меня напомнить читателю, чем некогда славен был град Епифань, заложенный в конце XVI века как деревянный острог — одно из звеньев Тульской оборонительной засеки.

Я вижу сквозь даль веков бородачей с суровыми и обветренными лицами, в сермяжных кафтанах, с пищалями в руках на высоких крепостных стенах острога. Они не страшатся отравленных ханских стрел, не пустят врага к Москве, защитят родную землю.

…Я шагал по придонской дороге к Непрядве и думал о том, как в трудный восемнадцатый год — год голодных очередей, год беспризорников — Ленин, гуляя по Кремлю, заметил в одной из церквей разбитое окно. Он сделал суровый выговор хранителю соборов.

Епифань, я верю, не уйдет в небытие, будет жить. Я непременно еще раз приеду к тебе, милый старый город (не буду называть тебя поселком, хоть и есть на то повеление Тульского облисполкома), молодость земли Русской, Епифань…