Голубые родники

Журавлиная песня

Узкая тропинка круто вьется над Доном, ведет к горе. У одинокого лобастого утеса, круто спадающего к берегу, тропинка кончается. Можно обойти утес вброд: река все еще мелководна в этих местах. Можно взобраться на утес кружным путем — с полкилометра по густому травостою. На отвесных кручах мелового утеса высотой в пятьдесят метров, словно исполинской рукой, высечены причудливые башни, карнизы, навесы, к ним лепятся ласточкины гнезда, лишайники.

Это — Галичья гора. Та самая…

Я говорю: «Та самая…» — и вспоминаю «Затерянный мир» Конан-Дойля. В его романе люди отыскали посреди тропических лесов и болот Южной Америки большое скалистое плато, заселенное ихтиозаврами, динозаврами и другими чудовищными существами, обитавшими на земле много миллионов лет назад. Доисторические животные ожили на страницах фантастического романа.

Впрочем, фантазия Конан-Дойля не такая уж выдумка, как может казаться. До наших дней сохранились на земле уголки природы, где растения, обитавшие миллионы лет назад, живут и растут сегодня. Один из таких уголков — Галичья гора.

Что касается динозавров, то они, конечно, перевелись на Дону в незапамятные времена.

Известно, было время, двигался в наших краях огромный ледник, сметая на своем пути все живое. Один из языков ледника спускался по долине Дона и Сосны, но миновал Галичью гору — высокий утес в безбрежных степях. На десятки тысяч километров вокруг бушевало ледяное море, а одинокий утес оставался нетронутым. Погибли неведомые нам могучие кроны древнего бора, что шумел когда-то в этих местах, а травы, цветы и папоротник сохранились с доледникового времени.

В библейской легенде о всемирном потопе Ной нашел якобы себе убежище на горе Арарат. Те, кто выдумал эту сказку, не знали про Галичью гору. Ученые насчитали здесь более шестисот видов растений. Здесь встречаются редкие растения, не свойственные Русской равнине.

Стоял уже полдень, солнце горячо накалило камни утеса, гора дышала зноем: здесь ведь почва представлена глыбами плотного известняка, и все-таки вся она покрыта зеленью. Я присоединился к экскурсии школьников и уже не отставал от них, слушая объяснения экскурсовода.

Вот причудливое растение, сплошь усыпанное ярко-золотыми цветами. Это лапчатка донская. Такие фантастические цветы увидишь только на картине художника-модерниста. В расщелине камня рядом прячется папоротник, подле него — эфедра, по-народному Кузьмичева трава (это из нее делают лекарство эфедрин). А рядом — низкие кустики, с метр высотой, узкие продолговатые листья на них и белые цветы. Это волчеягодник Софьи…

В 1925 году, когда гора была объявлена декретом Совнаркома заповедной, здесь начинал интересные опыты Борис Михайлович Козо-Полянский. Смелая фантазия касалась в сущности одной проблемы: «одомашнить» уцелевшие чудом реликты, перенести их с крохотных расщелин Галичьей горы на крестьянские поля. В трудном поиске было, пожалуй, больше неудач, но Борис Михайлович и его коллега Сергей Владимирович Голицын не опускали руки.

Рос, например, на меловых обнажениях Галичьей горы ничем не приметный мочковатый пырей. И оказалось, это растение настоящий мелиоратор. У него такая могучая корневая система, что он может вытягивать влагу с очень большой глубины, ни один насос не сравнится с ним. Корни пырея способны надежно закрепить пески, образовать дерн там, где его нет. Голицын поехал в станицу Вешенскую, где на Дон издавна наступали пески, посеял пырей на береговых откосах, и теперь эти места не узнать. А в довершение ко всему прибрежные хозяйства собирают на бесплодных прежде землях превосходный корм для скота — так называемое меловое сено. Ушли с Галичьей горы посылки с семенами пырея в далекую Туву, и оттуда пишут, что стал пырей настоящим «чемпионом» среди всех других трав.

Неутомимый Голицын ставил все новые и новые опыты. Теперь уже не с пыреем, его заинтересовал земляной миндаль — чуфа. Это растение он пытался акклиматизировать на Галичьей горе, хотя ученым оно известно давно. В древних гробницах египетских фараонов находили больше семян чуфы, чем пшеничных зерен. Наверное, неспроста, ведь плоды чуфы — целый склад питательных веществ, в них тридцать процентов сахара, столько же масла, свыше двадцати процентов чистого белка. Почему бы не сделать ее промысловой?

Про Галичью гору до недавнего времени знали немногие. А сейчас сотрудникам агробиостанции с весны и до осени приходится терпеть не просто паломничество, а буквально нашествие туристов. Едут из Ельца и Липецка, из Воронежа и Задонска.

…Экскурсия, к которой я пристал, оказалась непростой. Уже потом, когда ребята, осмотрев заповедник, спустились в урочище Плющани и разбили палаточный городок, я ближе познакомился с их наставником Борисом Григорьевичем Лесюком. Директор средней школы и учитель литературы в недавнем прошлом, он оставил любимую работу из-за тяжелого недуга, но не оставил ребят. Стал в Ельце директором детского парка, когда такого парка вообще еще не существовало, — был в центре города пустырь на месте разрушенных зданий. Минуло несколько лет, и вырос чудесный сад, посаженный Лесюком вместе с ребятами. А саженцы для парка попросили у Голицына на Галичьей горе и добирались сюда… на шлюпках. Это было давно. Но с той поры каждый год Борис Григорьевич отправляется со своими питомцами к урочищу Плющани, и чтобы познакомить с Галичьей горой все новых и новых ребят, вступающих в клуб старшеклассников при детском парке в Ельце.

Речка Плющань тоже донской приток. Появляется она из-под земли будто нечаянно, потом так же внезапно исчезает под землю и опять выходит на поверхность. Карстовые воронки, подземные пещеры, таинственные столбы болотного газа по ночам, которые в народе называют «привидениями», — есть чем занять ребят на урочище. Это не просто туристский поход, это — познание жизни.

Я слушал, как Лесюк рассказывал зачарованным ребятам про глубокие пещеры и подземные ходы, которые растянулись в этих краях на многие километры. Где-то в подземных лабиринтах будто бы скрыты несметные сокровища, спрятанные татарским ханом после поражения у Ельца. Лет сорок назад в одной из пещер нашли железный русский шлем.

И еще рассказывал Лесюк ребятам о журавлях. Красивых птиц этих все меньше становится в наших местах: мало еще охотников сменило ружье на фотоаппарат. Журавль — птица видная, в народе к ней относятся с уважением, любят слушать, как весело она трубит. И гнездятся журавли только на Галичьей горе да еще на Воргольских скалах, к северу от Ельца. На птиц этих строго-настрого запрещена охота. Однажды, говорил Лесюк, браконьер сгубил самку. Помыкался осиротевший журавль, недоумевая, как же могло такое приключиться, покружил три дня с жалобным криком над журкой, а потом взмахнул крыльями и бросился с размаху на острые скалы. Не мог жить без подруги. Сразу будто опустел и поскучнел утес…

Я вспомнил про журавлей с Галичьей горы в Воронеже, и вот при каких обстоятельствах.

Попрощавшись с Лесюком и ребятами, я спустился к перевозу возле села Донского — бывшей вотчины патриарха Филарета (оно называлось прежде Патриаршим), чтобы успеть к катеру. У Донского, собственно, начинается сейчас судоходство на Дону, если называть таковым рейсы крохотных катеров на пятнадцать — двадцать пассажиров (судно посолиднее сядет на мель). Ветер доносил в предвечерней тишине песню оттуда, с Плющани, где остались ночевать лагерем следопыты из Ельца. Мелодия напоминала «Каховку», но слова были другими:

Пели ребята нестройно, но увлеченно, наверное, у костра, в котором пеклась румяная картошка, в ожидании туристского ужина.

Как узнал я позже в Воронежском музее, это была песня о партизанке Ане Гайтеровой — дочери елецкого кузнеца и кружевницы. В сорок первом погибла она, семнадцатилетней, у Русского брода, западнее Ельца, и посмертно была награждена самым почетным боевым орденом — Красного Знамени. Наверное, и о ней рассказывал ребятам Лесюк, научил их песне про Анку. Но что заставило меня вспомнить рассказ о журавлиной верности, так это письма Ани Гайтеровой. Была в них такая строчка: «Не затмить фашисту неба над Доном, не заглушить песни журавлиной…»

С той поры, когда слышу я что-нибудь о журавлях, вспоминаю я Галичью гору и песню про девушку-ельчанку…