Голубые родники

Чайки над гаванью

Донская моя «одиссея» заканчивается в Таганроге.

От Синявской я добирался сюда морем. Азов не мог стать при Петре Первом окном в Европу: выход по донским рукавам в море затруднялся мелями и перекатами. Другое место нашли на крутой каменистой косе, она называлась Таганий Рог. Берег высокий, глубины достаточны, удобная бухта, рядом родник. На этой косе рыбаки зажигали прежде костры из соломы, помогая товарищам найти дорогу к родным берегам. Так родилась крепость на Таганьем Рогу, к тюркскому «таган» (огонь, маяк) добавили славянское «рог» (мыс, береговой выступ); назвали ее Троицкой.

Таганрог дал выход в море, но столицей для России он не стал. В переписке с Вольтером Екатерина Вторая сообщала, что Петр долго не мог решить, кому отдать предпочтение как будущей столице — Петербургу или Таганрогу.

Заложенный Петром Первым в 1698 году, город был до основания разрушен по приказу того же Петра четырнадцать лет спустя. Россия воевала тогда со Швецией, турки тоже включились в войну. Чтобы избавиться от одного из противников, пришлось уступить туркам Приазовье. И еще дважды на протяжении семидесяти лет заново начинал строиться на пепелище Таганрог. Лишь при Екатерине Второй город окончательно стал русским.

На крутом мысу в гавани стоит бронзовый памятник Петру. «Это памятник, лучше которого не дал бы Таганрогу даже всесветный конкурс…» — говорил Чехов о замечательном творении Антокольского. Петр уверенно и гордо смотрит в морские дали, он сделал все, что мог, дабы возвеличить могущество и славу родной земли. Дорогой к этому величию явился для него Дон. Таким изваял скульптор Петра. Басовитые гудки теплоходов не пугают белоснежных чаек, а их не счесть в огромной гавани, что встала на оживленном перекрестке голубых дорог. На высоких реях, на стрелах портальных кранов, возле хрупких яхт, на выложенных камнем причалах днюют и ночуют пронырливые чайки. И на эмблеме порта тоже чайка. Чехов неспроста избрал эту гордую птицу, чтобы бросить вызов старому миру, призвать к обновлению земли…

Из этой гавани уводили свои корабли не только Сенявин, но и Витус Беринг, Ушаков, Георгий Седов… Морская слава России начиналась не в Одессе и Новороссийске, а в Таганроге. В былые времена город этот был, пожалуй, самым значительным на всем Дону и на всем юге, и даже Ростов находился в «штате» Таганрога.

Весной 1833 года в этой гавани бросила якорь итальянская шхуна «Клоринда». Двадцатичетырехлетний капитан Джузеппе Гарибальди привез в Таганрог апельсины. Здесь, в Таганроге, он дал клятву посвятить свою жизнь борьбе за свободу Италии. Об этом напоминает обелиск, воздвигнутый в Таганрогском порту.

В этом маленьком городе родился Чехов, здесь прошли его детство и гимназические годы. «После Москвы я более всего люблю Таганрог», — признавался он. В неприметном его домике стол, книжный шкаф, диван… Недочитанная писателем книга, неоконченная рукопись. Под окнами старые кусты сирени, посаженные еще хозяином. Впечатление такое, что он совсем недавно вышел из этих низких комнат на прогулку к морю и вот-вот вернется… А в этом вот доме была греческая церковноприходская школа, в ней начинал Чехов учиться. Здание бывшей мужской гимназии, Чехов тоже учился в. ней. А много позже, как вышел отсюда в большой мир Антоша Чехонте, учились еще и другие знаменитые таганрожцы — четыре Героя Советского Союза, шесть писателей, здесь учился А. А. Гречко — сейчас министр обороны СССР, Маршал Советского Союза. Городской сад — Чехов проводил в нем долгие часы с книгой в руках. Теперь это парк имени Горького, заслуживший звание лучшего в республике. Старый таганрогский театр — Чеховский театр. Музей тоже создан Чеховым. Библиотека, которой дарил он книги вплоть до самой смерти…

Чехов хотел увидеть в родном городе водопровод, электричество, мечтал организовать на Миусе санаторий — все это появилось уже после смерти писателя, пророчески говорившего в рассказе «Невеста», что на месте жалкого провинциального города «не останется камня на камне, — все полетит вверх дном, все изменится, точно по волшебству. И будут тогда здесь громадные, великолепнейшие дома, чудесные сады, фонтаны, необыкновенные, замечательные люди…».

А вот здесь родился знаменитый художник Константин Савицкий. Не все знают, что на картине «Отправка новобранцев на войну» изображен перрон Таганрогского вокзала. В соседнем доме жил знаменитый поэт-сатирик Жемчужников — один из тех, кто придумал не менее знаменитого Козьму Пруткова. И еще дом — здесь в семье брата гостил Чайковский… Но пожалуй, более других знаменит дом № 40 на улице Третьего Интернационала — в нем по дороге на Кавказ останавливались Пушкин и Раевский, жил в этом доме и Жуковский. И снова имя Чехова: в конце 60-х и начале 70-х годов прошлого века в этом же доме выступали в хоре братья Чеховы — Антон, Александр и Николай, а руководил хором их отец Павел Егорович. Побывал в этом доме и Айвазовский. Нарком просвещения Луначарский, приехавший сюда после революции, оставил такую запись в книге посетителей: «Этот старинный уголок, сохранившийся сравнительно неприкосновенным, необходимо сохранить как исторический бытовой памятник, главным образом для учебных целей».

Сейчас в этом доме детский санаторий.

Одесситы гордятся Потемкинской лестницей, такая же лестница есть в Таганроге, и она не уступит по великолепию той, что в Одессе. Во время Крымской войны к этой лестнице подошли военные корабли интервентов, и казаки атаковали их с лестницы… в конном строю. Случай, казалось бы, невероятный, но правдоподобный. Казаки лучше интервентов знали повадки Азовского моря: дождались, пока подула «верховна» (норд-ост), ветер выгнал воду из Таганрогского залива, и корабли сели на мель. Тут их и атаковали конники…

Есть в городе памятник советским летчикам — Александру Егорову и Ивану Единархову. В апреле 1943 года во время боевого задания они сбились с курса и вынуждены были сесть на фашистский аэродром, приняв его по ошибке за свой. Когда разобрались в чем дело, было уже поздно: к машине бежали со всех сторон немцы. Запустить мотор не удалось, пришлось принять неравный бой. Выстрелом ракетницы в бензобак летчики взорвали себя вместе с самолетом. Даже фашистов поразило мужество советских пилотов. Чтобы поддержать падающий дух немецкого воинства, фашистский генерал решил похоронить советских летчиков со всеми воинскими почестями. Каково же было негодование гитлеровцев, когда на могилах героев появились цветы, венок, антифашистские стихи и листовки. Много раз убирали немцы цветы с могилы летчиков, а они появлялись вновь и вновь. И тогда, видя, что герои-летчики даже мертвыми продолжают сражаться, полиция закрыла доступ к могилам. Лицемерный фарс провалился…

На комбайновом заводе в цехе бортовых редукторов висит портрет Героя Советского Союза Семена Морозова — руководителя таганрогского подполья. Его расстреляли фашисты в феврале 1943 года. Шестой год уже, как Морозов навечно зачислен в коллектив комбайностроителей. Сто пять шестерен бортовых редукторов — такова сменная норма каждого члена бригады. Значит, сто пять шестерен — норма и Семена Морозова. Ее выполняют ежедневно нынешние сверстники героя. И хотя Морозов никогда не был в этом цехе, хотя он не занимался вместе с другими в университете технико-экономических знаний, хотя на табельной доске ему не отвели места, так как вся бригада перешла на бестабельный учет, он незримо трудится рядом с товарищами.

Фашисты до основания разрушили город, а он встал из руин, залечил раны, восстановил все, что было ему дорого, построил новые дома и заводы. Я был на металлургическом заводе вскоре после войны, он лежал тогда в развалинах и цеха стояли без крыш, а во все концы страны уже уходили эшелоны с прокатом. Теперь не узнать завода. Старый мой товарищ, мастер Андрей Арцыбасов, с гордостью знакомил меня с цехом непрерывной печной сварки труб. Семь метров газовых труб в секунду… В цехе не видно людей: за них все делают автоматы. Другого такого завода нет в Европе. На «Красном котельщике» меня встретил другой товарищ — бывший мой однополчанин Владимир Нужное, и ему тоже было что показать: более половины всех котельных агрегатов для электростанций страны дает Таганрог. Здесь делают такие котлы-гиганты, каждый из которых в полтора раза превышает по мощности Днепрогэс! А в музее выставлен большой приз «Гран при», которым удостоен на Всемирной выставке в Брюсселе таганрогский комбайн «СК-3».

Город живет размеренной, привычной жизнью. Спешат в заводские районы трамваи, лихо печатают по бульвару шаг моряки-седовцы с «Альфы», парень ждет под часами назначенного свидания, в водоем парка металлургов снова вернулись по весне лебеди… И не об этом ли Таганроге мечтал когда-то Чехов: «…жить в нем скоро будет удобно, и, вероятно, в старости (если я доживу), я буду завидовать вам».

…Почти сто лет уже этому маяку, самому высокому в Азовском море: огни его светят на высоте семидесяти метров от уровня Мирового океана, а видно их за девятнадцать морских миль (это тридцать пять километров). Лишь однажды погас огонь маяка — осенью 1941 года, когда в город пришли фашисты. До августа 1943 года не светил он в ночи… А уж с той поры, какой бы ни бушевал шторм и какая бы ни мела пурга, поднимаются по нескольку раз в день по крутой лесенке на сторожевую башню смотритель маяка Виктор Романович Баранов и его жена Людмила Васильевна. А прежде поднимался отец Баранова Роман Ефимович. Смотритель маяка здесь потомственная профессия.

Луч прожектора выхватывает из ночной тьмы рыбацкие сейнеры, многопалубные теплоходы, баржи, танкеры, идущие с Дона и на Дон. Здесь донская волна стала уже совсем-совсем морской, и море несет трудную, беспокойную вахту. Оно, Азовское море, всегда было рабочим морем и всегда служило людям, как умело и могло…