Голубые родники

Город на Сосне

…Травы росные стелются под ногами, купается зорька в донской волне, облака плывут низко-низко над самой водой. И села на берегу с милыми сердцу названиями, не спутать с другими — Куликовка Вторая, Рождество, Гагарине (имя не в честь космонавта, ему веков шесть), Яблоново, Красное, Тростяное, Черкассы (слободская Украина-то уже близко), Талица… Еще одну сестру принимает здесь Дон в свое лоно — Быструю Сосну.

От устья Сосны до Ельца километров двадцать с небольшим. Добирался я на попутном грузовике: река, увы, уже много десятков лет назад перестала быть судоходной. Когда-то поднимались по ней суда верст на двести, а теперь даже устье заросло, катерку не зайти.

Неспроста окрестили реку Сосной. Прежде по берегам стояли могучие сосны и ели. По ним и городу дали имя — Елец. На городском гербе олень изображен на фоне ели.

Я ходил по узким и крутым улочкам, сплошь вымощенным камнем, старательно ухоженным и выметенным площадям, мимо старых рубленых домов с резными крылечками, инкрустированными ставнями и расшитыми занавесками на окнах, мимо обезглавленных соборов (тут они понастроены чуть не на каждом углу), взбирался даже на каланчу старого пожарного депо, заглянул на шумливый рынок с купеческими лабазами, перестроенными по современному образцу, в ресторане «Олень» слушал цыганские мелодии в исполнении… духового оркестра, отведал настоящих русских блинов и уже поздно вечером, вернувшись в гостиницу (она, как и сто лет назад, называется «Сосной»), заключил: чтобы почувствовать бунинскую Русь, нужно приехать в Елец.

Елец старше Москвы, но это не Суздаль и не Ростов Великий с их неповторимыми соборами. В Ельце тоже много соборов, но, говорят, не такие уж они древние, чтобы охранять их и беречь; все они, как и сам город, отстроены лет сто или полтораста назад на руинах и пепелищах старого посада, не раз и не два сносившегося до тла захватчиками и снова возрождавшегося к жизни.

Город на Сосне не сможет, конечно, поразить туристов древними архитектурными ансамблями по той причине, что стоял он всегда как часовой на самой окраине Руси и в каждую тяжкую для государства годину первым принимал на себя удары врага, жертвуя невозвратно ради Отечества всем, что у него было. Сначала Елец сжег Батый, потом Ахмат-Темир, за ним побывали здесь Узбеде и Тагай, Тохтамыш и Тамерлан, Барок и Магомет-Гирей и еще многие другие захватчики.

И уже совсем не древняя история. В гражданскую у Ельца был наголову разбит Мамонтов, он тоже рвался в Москву. Лишь четыре дня провел он в городе (в котором рабочие провозгласили в 1917 году Советскую республику со своим собственным Совнаркомом). Фатальными оказались четыре дня, проведенные в Ельце, и для гитлеровских оккупантов. В 1941 году фашисты разбрасывали с самолетов листовки с глуповатой шуткой: «Возьмем Елец — Москве конец». А в 1945-м всю мировую прессу обошла фотография: советский воин-победитель расписывается на рейхстаге: «Мы из Ельца»…

Елец богат памятниками истории, местами, связанными с интереснейшими историческими событиями. На тихой улице Горького, сплошь заросшей садами, я пришел к маленькому и уже обветшавшему бревенчатому домику, где жил Бунин, когда учился в елецкой гимназии. Всю жизнь он мучительно искал правду, заблуждался, ошибался и умер на чужбине русским человеком. На улице Советской я разыскал первую среднюю школу, когда-то здесь была гимназия, и в ней учились в разное время Бунин, Пришвин и Семашко. Есть здесь еще один дом, в нем останавливался проездом на Кавказ Пушкин.

Это щедрая на таланты область. В селе Знаменском родился Дмитрий Иванович Писарев, а в Екатериновке — Марко Вовчок. В этих краях Грибоедов писал «Горе от ума».

Неистребимый, вечно обновляющийся Елец не похож на города, которым давит на плечи груз столетий.

Наверное, нигде в мире не плетут такие волшебные кружева, как здесь. Уже два века, как ходит по многим странам слава про мастериц тончайшего нитяного рисунка из маленького городка на Сосне. Кружева нельзя просто сплести: за такое-то время такое-то количество метров. Их можно создать, сложив воедино тепло души и сердца, тонкую чувствительность гибких пальцев, дерзкую мечту и еще… обыкновенные нитки. Я говорю, конечно, о ручных кружевах, потому что на комбинате делают еще и машинные — тоже затейливые, но холодные и безжизненные, пусть даже безупречные во всех отношениях.

Меня познакомили с Аней Колчевой — одной из искуснейших кружевниц. Цветная трехметровая скатерть «Русские женщины» удостоена золотой медали на Всемирной выставке в Монреале. Это не просто скатерть, это — волшебное семицветье, схваченное острым глазом мастера в какое-то неповторимое мгновение и перенесенное на кружево. А другая скатерть — «Снежинка» — получила медаль на выставке в Брюсселе. Сняла девушка при мне золотое колечко с пальца, и скатерть легко прошла сквозь него. Не прошла — пролилась, будто чистая родниковая струя. Все в Анином роду — прабабка и бабушка, и мать, и тетка — тоже были кружевницами. Но по мастерству, пожалуй, девушка превзошла всех, неспроста наградили ее орденом Ленина — признали первой в стране кружевницей.

Помните заключительную сцену чеховской «Чайки»? Там Нина Заречная говорит: «Завтра рано утром ехать в Елец в третьем классе… с мужиками, а в Ельце образованные купцы будут приставать с любезностями… Груба жизнь!»

В ту пору Елец считался процветающим городом: были здесь кроме кружев четыре махорочные, две иконостасные и две экипажные фабрики, салотопка, четыре крупорушки, завод чугунного литья (он выпускал надгробные плиты — пять тонн в неделю, и насчитывалось на нем семеро рабочих).

Нет в Ельце и сейчас индустриальных гигантов, например, вроде «Ростсельмаша». Зато есть уникальный элементный завод, который отправляет свои изделия — элементы и батареи — более чем в пятьдесят стран мира. Знакомы эти изделия каждому, кто имел дело с карманным фонариком или транзисторным приемником, или слуховыми аппаратами для инвалидов. Это в Ельце выпускают знаменитые миниатюрные батарейки «Крона-ВЦ», работающие лучше и дольше зарубежных образцов. А есть еще завод «Прожекторные угли», завод медицинского оборудования, большой сахарный завод. Не тот сегодня Елец, что был при Бунине и Чехове, но сберегли ельчане и тишину, и уют, и все другие своеобразные черты, столь присущие стародавнему русскому городку.

Говорят, ельчане всегда выдумывали что-то необычное, что-то непременно свое. Неспроста старые дома у них похожи на расписные терема. У других балконы украшены чугунным узорным литьем. А в самом центре даже собственная биржа с прошлого века сохранилась, и близ нее церковь — малиново-красная, залихватски веселая. В Ельце и свой Афанасий Никитин был: триста лет назад боярский сын, рейтар (кавалерист) Федор Дорохин попал в плен к татарскому хану, продали его рабом в Турцию, потом он спужил в султанском войске, в азиатских странах и в Египте побывал, в Болгарии и Румынии, тайно вел записи и, когда вернулся домой, написал книгу «О тайном и сокровенном сокрытии мной, пленником, в неволе описания».

С Ельцом связано еще одно имя — Александра Вермишева. На вокзале мемориальная доска: «Здесь, защищая вокзал, 31 августа 1919 года сражался отряд красноармейцев под командованием комиссара — писателя Александра Вермишева. В этом бою Вермишев был тяжело ранен, схвачен и замучен белогвардейцами».

Я знал, что в гражданскую войну пьеса Вермишева «Красная правда» обошла красноармейские театры на всех фронтах, ею заинтересовались Ленин и Максим Горький. В последние часы жизни Вермишев собирался поставить пьесу в своем полку, руководил репетициями. И вдруг — сигнал тревоги. До последнего стоял батальон, и до последнего оборонялся тяжело раненный комиссар… Мамонтовцы отрезали ему пальцы, уши, терзали, рвали живое тело, но вырвать слова предательства не смогли. «Да здравствует Ленин!» — воскликнул он перед смертью. Ельчане тайком похоронили Вермишева в предместье, и только двадцать лет назад была найдена его могила. Вместе с жертвами мамонтовцев там захоронены теперь летчики, погибшие в боях за Елец в Великую Отечественную войну. Волею обстоятельств слилась воедино память о тех, кто воевал на той далекой гражданской, и их наследниках…

Солнце золотило багряные кроны лип у вокзала, играло бликами на мраморной доске. Я медленно шел по улице Вермишева, и казалось, он где-то здесь, совсем рядом, встретится сейчас — в кожаной куртке с медными пуговицами, в фуражке, тоже кожаной, со звездой, перетянутый ремнями, с тяжелым маузером…

Но чудес на свете не бывает.

На автобусной остановке я купил в киоске областную газету «Ленинское знамя». В ней писали, что липецкий театр ставит пьесу о Вермишеве «Когда цветет вереск». Автор пьесы — местный драматург Андрей Баюканский. Местный союз журналистов, прочитал еще я, учредил премию имени Вермишева.

Была еще в газете заметка, что старинный город на берегу неглубокой и тихой речки Сосны — Елец ожидает своего стотысячного жителя.