Голубые родники

Воронежские зори

В Воронеже я часто приходил вечерами в Петровский сквер к бронзовому памятнику Петру Первому. Почти три века назад приплыл он на струге в эти места, поднялся на крутой берег Великой Вороны (так именовали тогда реку Воронеж), по-хозяйски оглядел заросшие лесом Чижовские горы и сказал: «Русскому флоту — быть!» На остров, который напротив Успенской церкви, перекинули деревянный мост: там разместился главный парусный двор. Со всей Руси свозили сюда плотников. Между работных людей сновали иноземные мастера, курилась смола в больших чанах, на подводах везли железо с липецких заводов, снасти из подмосковного села Преображенского, с барок выгружали пеньку. Косматые богомазы выписывали затейливой славянской вязью названия первых кораблей: «Принципиум», «Святой Марк», «Святой Матвей», «Апостол Павел»… А далеко от Воронежа, на царском монетном дворе, уже чеканились в память о первых русских судах медали с гордой надписью: «Бывает небываемое…»

В Туле я видел бронзового Петра в кузнечных доспехах — там он ковал для России оружие. Здесь, в Воронеже, Петр стоит в мундире Преображенского полка, опираясь на якорь. Позже, уже в Таганроге, я видел еще одного Петра — вставшего на морском берегу с чувством исполненного перед Отечеством долга.

Я бродил по узким переулкам, круто сбегающим к реке Воронеж. Названия у переулков древние — Морской, Флотский, Корабельный… Поросли мхом и плесенью камни Успенского собора, он, пожалуй, остался единственным очевидцем петровских деяний.

С Воронежем связана судьба русского поэта Никитина. Ради куска хлеба он был вынужден долгие годы торговать свечами в лавке отца-пьяницы, а потом, когда отец купил постоялый двор, прислуживать заезжему люду. Поздней ночью Иван Никитин брался за перо, а с рассветом сжигал строки, над которыми плакал во время бессонной ночи. Лишь за два года до смерти Иван Саввич смог наконец расстаться с постоялым двором и заняться книжной торговлей.

В своей лавке он открыл читальню и библиотеку с умеренной платой за пользование книгами (бедным книги выдавались бесплатно). На улице Шевченко сохранился полуподвал, где отец Никитина держал свечную мастерскую. Это все, что осталось от дома Никитиных, разрушенного гитлеровцами. Теперь здесь выстроен новый дом, на нем — мемориальная доска. А другой дом, где Никитин провел последние пятнадцать лет жизни, восстановлен и превращен в музей. Неподалеку от него, в Кольцовском сквере, — бронзовый памятник Никитину. В горестном раздумье сидит поэт на мраморном цоколе, будто жалея о том, что не привелось увидеть ему лучшие времена. И памятник другому певцу воронежской земли — Алексею Кольцову — тоже в этом сквере. Тому самому Кольцову, со стихами которого, как говорил Белинский, в литературу «…смело вошли и лапти, и рваные кафтаны, и всклокоченные бороды, и старые онучи, — и вся эта грязь превратилась у него в чистое золото поэзии».

На улицах Воронежа еще можно заметить следы минувшей войны — надписи на стенах: «Проверено, мин нет», остатки дзотов на берегу, столетние дубы, иссеченные снарядами… Город обороняли части прославленного генерала Черняховского. Солдаты мужественно отражали фашистский натиск, который можно было сравнить по силе с наступлением гитлеровцев на Сталинград. «Под Воронежем немцы расшибли свой лоб», — писала в декабре 1942 года «Правда».

Тогда, вьюжной военной зимой, на месте освобожденного города лежали развалины. Девять зданий из каждых десяти были разрушены или сожжены. В местном музее есть письмо, которое не успел отправить домой недобитый фриц: «Город не представляет собой никакой ценности. Понадобятся многие десятки лет, чтобы его вновь отстроить и начать новую жизнь». Так считал тот, кто с мечом пришел на воронежскую землю.

Память героев, отстоявших город, напоминает о себе едва ли не на каждой улице: табличкой с именем павшего, мемориальной доской, сквером с могилами воинов в детском парке, Вечным огнем в окружении почетного караула — белых березок. Я долго не мог проститься с величественным монументом у Вечного огня. Еще и еще раз вглядывался в каменного солдата, сраженного пулей, в руки его, сжимающие автомат, в лицо юной матери, склонившейся над младенцем. Никакая пуля не может остановить жизнь… Каждый час у памятника звучат мелодия «Священной войны» и голос Левитана, читающего строки из «Реквиема» Роберта Рождественского…

В Воронеже есть тихая улочка имени космонавта Феоктистова. Здесь дом, где он родился, и школа, в которой учился. Сюда, на родную свою улицу, захваченную летом 1942 года фашистами, он, тогда шестнадцатилетний паренек, трижды добирался через линию фронта как разведчик. В третий свой приход он был схвачен оккупантами и расстрелян, но чудом уцелел. Сутки пролежал в траншее с трупами, потом выбрался из ямы и, обессиленный, окровавленный, дополз к своим. Думал ли он тогда, что спустя много лет станет покорителем космоса?

И Гайдару тоже, как Феоктистову, было шестнадцать, когда в марте 1921 года он вступил в командование двадцать третьим полком Красной Армии. Этот полк тогда стоял в Воронеже, на теперешней улице Гайдара находился его штаб.

У самой реки, на улице Дурова, сохранился дом, где жил основатель знаменитой цирковой династии Анатолий Леонидович Дуров. В Воронеже жили писатель Андрей Платонов и знаменитая сказительница Анна Николаевна Королькова. Та, которую слушал у солдатского костра генерал Черняховский, а выслушав, обнял, расцеловал и сказал: «Спасибо тебе, мать, русская у тебя душа, и сказки твои дух поднимают…»

Воронеж был разрушен в минувшую войну дотла. Не было электростанции, водопровода, топлива… Но минуло немногим больше десятилетия, и город был отстроен заново. Рассказывают, что, когда Сергей Бондарчук приехал сюда снимать «Судьбу человека», он с трудом нашел в районе сельскохозяйственного института подходящие по сюжету развалины. А сейчас их уже и вовсе не сыскать.

За два последних десятилетия на левобережье Воронежа выросли новые кварталы. Не верилось, что еще недавно здесь была степь и гуляли по ней ветры. Всюду обжитые благоустроенные дома и стройки, стройки…

В Воронеже знаменитые заводы синтетического каучука и шинный. Экскаваторный завод имени Коминтерна — его «полпредов» можно встретить едва ли не во всех странах мира. Американская фирма «Рустон Бьюсайрус», стараясь завоевать покупателей, навязала однажды нам спор: чьи экскаваторы лучше? Было это в окрестностях Парижа. И вот два экскаватора — наш и американский — начали по сигналу работать в одном карьере. Через три часа сконфуженный представитель американской фирмы поднял руки кверху: «Ваша взяла…»

А продукция другого завода — «Электросигнал» — в рекламе не нуждается: ее знают едва ли не в каждой семье, где есть телевизор. Устойчивее и надежнее, чем воронежский «Рекорд», отмеченный золотыми медалями на многих выставках, пожалуй, телевизора не найти. И транзисторы, изготовляемые в Воронеже, давно зарекомендовали себя. Здесь, кстати, начинал свои опыты Николай Геннадьевич Басов — лауреат Нобелевской премии, создатель оптических генераторов — лазеров.

О сегодняшнем дне Воронежа можно рассказывать бесконечно долго. Как не упомянуть, например, известный университет, в котором учатся двенадцать тысяч юношей и девушек? Он основан в 1918 году. Во время Отечественной войны фашисты взорвали и сожгли его, но уже в 1945 году работало шесть факультетов. А медицинский институт с его единственной в стране клиникой реанимации (восстановление жизненных функций человека)? Восемь вузов, девять техникумов, десять научно-исследовательских институтов, картинная галерея, один из старейших в стране драматический театр (он основан в 1802 году), музыкальный театр, знаменитый народный хор… Вот какой он, старинный город Воронеж!

И еще — о клубе любителей природы, душой которого стал пенсионер Сергей Васильевич Кольцов (он не родственник знаменитому поэту). Это здесь задумали создать «Парк памятных мест». Например, родился у вас ребенок, или свадьба, или другое важное в жизни событие — приходите в этот парк, посадите на память яблоньку или дубок. Настанет время — придет в парк ваш сын. Кто бы не хотел, чтобы к его дереву пришел сын?

А вот сувениров я из Воронежа так и не увез. Не нашел. Их попросту нет в городе. Предложат вам, как и в Туле, и в Ельце, тех же рязанских матрешек да цветные открытки с портретами киноактеров. Ни живописных видов города, ни изделий местных умельцев. Остались на память только записи в истрепанном дорожном блокноте…

Уезжая, я снова пришел в корабельный сквер. Бронзовый Петр указывал рукой к Дону. Там Азов. Мой путь тоже туда.