Голубые родники

Дивные горы

Была пятница, предвыходной день. Перед вечером атомщики на катерах собрались с семьями на прогулку вниз по Дону. Напросился с ними и я: во-первых, по пути, а во-вторых, скарб мой дорожный невелик. Ехали в Первое Сторожевое — на родину космонавта Быковского.

В Сторожевое приехали засветло. Село как село, таких много в Центральной России. Глинобитные дома под шифером, телевизионные антенны, потрепанный флаг над сельсоветом, сельмаг, где можно купить и отрез сукна, и велосипед, и банку джема — все за одним прилавком.

Опускается ночь на реку, вспыхивают огоньки на воде. Глухо рокочут судовые двигатели, плещет вода за кормой. Минуем Хворостань — маленький правый приток, не речка— ручеек. За ней встают высокие песчаные обрывы. Это Урыв. Береговые откосы здесь, говорят, до сих пор сплошь усеяны осколками мин и снарядов. Летом 1942 года по Дону проходил фронт, и на Урывско-Сторожевом плацдарме решался исход сражения за Воронеж. Целых полгода удерживали наши солдаты крохотный участок длиной в десять и шириной до четырех километров, не пропустив немцев на восток. А потом отсюда, с Малой земли началось наступление войск Воронежского фронта.

Высоко над обрывом — обелиск. Киргиз Чолпонбай Тулебердиев повторил здесь подвиг Александра Матросова, закрыв грудью амбразуру вражеского дзота, и обеспечил успех своего подразделения. Наши части подошли вовремя.

— Если бы не Чолпонбай, — рассказывают мои спутники, — погибли бы все урывские жители. Немцы уже заперли их в церкви и хотели подорвать…

А почему Урыв? Оказывается, названо так село неспроста. Был тут когда-то у Дона могучий приток Змайла. Теперь пересох, осталась одна балка. Поселились на Змайле лет триста назад вольные черкасы (как называли в здешних местах украинских казаков), сторожили Русь от пришлых кочевников, что «урывались» в Задонье. С тех пор и назвали село Урывом. Теперь здесь богатый колхоз, назван «Тихим Доном». Да тут в каждом районе есть свой «Тихий Дон» — такая уж традиция, дань уважения певцу родной земли Шолохову.

…За Урывом мы сели на мель, и довольно прочно. Почти час ныряли матросы с баграми, пока не помогли рулевому сняться с песчаного переката. Этой мели три дня назад еще не было на лоцманской карте. Жара, сушь… Уже на рассвете тронулись дальше.

Над водой вставал горячий пар, вся река кипела и липкий туман заволакивал берега, когда миновали устье Девицы, а за ней — Потудани. Бойкие звезды не унимались, садились на бакены и мерцали до самого восхода солнца над зеленоватой водой. Низкая мазанка на берегу. Из нее выходит человек с рыбацким ведром и донками. Наверное, в такую пору здесь отменный клев. А Дон что-то тихо шепчет перед тем, как проснуться. Скрипят уключины — бакенщик отправляется гасить фонари…

Перед Коротояком на берегах поднялись меловые горы. Огромные, лысые, с седыми проплешинами. Меловые откосы на правобережье сплошь заросли сосняком. Это необычная сосна — меловая. Кажется, будто каждая иголочка в хвойном лесу обсыпана белой мукой. Только в здешних местах и встретишь ее. Туман пеленой укрывает меловые скаты, лес кажется призрачным, волшебным. У самого берега — большой щит со словами: «Граждане! Здесь растет сосна на мелу, которая является историческим памятником природы. Охраняйте ее!»

Пристанью в Коротояке служит дебаркадер. Три века назад и здесь были судостроительные верфи, но от них не осталось даже следа. Город Коротояк во время Отечественной войны был стерт с лица земли фашистами, сейчас это село. У берега лениво плещутся гуси, ветерок доносит на палубу приятный запах парного молока и еще — чебреца, полыни… Кружат пчелы над медовым клевером, одна, заплутав, попала на палубу, гудит возле буфетной стойки.

На дебаркадере бьют склянки, и снова вьется голубой лентой речная дорога. А Дон разливается все шире, и вместе с солнцем встают на его берегу высокие меловые столбы причудливой формы. Здесь Дон принимает в свое лоно еще одну реку — Тихую Сосну, а название у меловых гор — Дивы. Здесь много пещер. Куда уходят они, как глубоки, толком никто не знает, спелеологи еще не одолели полузаваленных ходов и траншей. Вроде бы жили в пещерах в XVII веке монахи-отшельники и бунтари-разбойники. Но сами пещеры существовали задолго и до них. Изрыты Дивы — уже в наши времена — окопами: в Великую Отечественную стоял по Дону фронт.

Теплоход идет очень медленно мимо Дивных гор — на такую красоту смотреть бы, смотреть, не отрываясь. И впечатление, которое вызывает Дивногорье, передать трудно, столь непривычен для глаза этот неземной пейзаж. Кажется, что такие же столбы-исполины увидят где-то на другой планете космонавты-земляне. А обернешься — обыкновенный донской пейзаж, глинистые кручи, рыбаки с удочками…

Двести лет назад русский академик Гмелин высказал предположение, что они произошли под воздействием воды и ветров. Иного мнения придерживался в прошлом веке воронежский историк Вейнберг. Он полагал, что Дивы построены руками человека и служили когда-то стенами могучей крепости. А другой воронежский историк — Марков — считал их гигантскими идолами, которым поклонялись языческие племена, обитавшие некогда на берегах Танаиса, как называли некогда Дон. Но скорее всего их образование связано с наличием в толще древнего мела системы вертикальных и горизонтальных трещин. На поверхности же в результате процессов размыва водами и переноса образуются эти столбы.

Много лет назад на Дивных горах стоял монастырь. Монастыря давно нет, сейчас в этих местах санаторий. Воздух здесь целебный, пахнет хвоей и дикими травами, и ветры человеку на пользу, ведь Дивы открыты штормам и бурям. И Дон красив — чист, широк, любо поглядеть, как круто бьет он волной об исполинские скалы, вылизывает пенными брызгами песчаные откосы…

За Дивами снова густой лес, холмы, и все в зелени, а там уже открывается мост через реку и городок, разбросанный на взгорье. Это Георгиу-Деж, бывший город Лиски. Узел железных дорог и порт — первый большой порт на верхнем Дону.