Голубые родники

Спасенная криница

У хутора Ляпичева — там, где изливается в степное море задумчивая речушка с красивым и звучным именем Царица, — есть на крутоярье обелиск из красного кирпича. В дожди и ветры, зной и стужу этому немому стражу никогда не суждено покинуть скорбный свой пост. Забредет сюда случайный путник, увидит безымянную могилу, еще и еще раз перечтет высеченные на камне два слова: «Русский солдат» — и долго будет стоять, обнажив голову.

С самой весны, едва сбросят окрестные курганы белоснежное покрывало, сбираются сюда несметные косяки чаек. Порыжевшие от прошлогодней травы, изрезанные балками берега, еще не успев нарядиться зеленью, уже щедро дарят людям лазоревые цветы — бледно-голубые, словно морские дали, желтые, как чистейший песок на морском берегу, и ярко-красные, будто горячая кровь, пролитая здесь безымянным солдатом.

Его зовут безымянным, и матери солдат, которые не вернулись с войны, чьи могилы затерялись на ратных дорогах от Сталинграда до Берлина, думают, что здесь похоронен именно их сын.

Его зовут безымянным, а мне не хочется считать его таким. Я знаю: в этих местах погиб Володька Вышкворцев, парень из нашей Морозовской станицы, крестник Коли Руднева. Володька и родился здесь, в окопах у хутора Ляпичева, осенью восемнадцатого, и погиб в этих местах спустя двадцать четыре года — осенью сорок второго. В своем путешествии я был на родине Коли Руднева — в Люторичах. А теперь пришел на твою родину, дорогой мой сверстник и товарищ юности, и на твою могилу… Здравствуй, друг! Горька наша встреча, я намного старше тебя сейчас. Слышишь, я в долгу перед тобой. За все-все, ради чего пролилась твоя кровь. Все мы в неоплатном долгу перед вами, не вернувшимися с войны…

Молчат камни, молчит река — тихая, мелкая, хрустальная Царица, давшая некогда имя большому городу — нынешнему Волгограду.

Легендарна земля в этих краях — скупая, суровая, с горячими ветрами, не стихающими с весны до осени, с метельными вьюгами от ноября до самого марта. И каждая пядь этой земли — живая история.

За Ляпичевым — разъезд Ложки. Два кирпичных домика, садовая куща посреди полынной степи. Здесь мост через Дон. Точнее, мост через море, оно еще узковато в этих местах, не то, что ниже, около Цимлянска. Мост новый. А рядом остатки каменных быков прежнего моста, того самого, что взорвали белоказаки в 1918 году, когда пытались задержать армию Ворошилова, пробивавшуюся из Луганска на помощь красному Царицыну. Специалисты утверждали тогда, что для восстановления моста требуется полгода, а ждать было нельзя. И мост был восстановлен через две недели. Строили его простые плотники — днем, ночью при кострах, разбирали вагоны для настила. Не спали женщины и дети: они тоже помогали красноармейцам…

Когда разливалось Цимлянское море, нужно было навести новый мост. А опоры старого, что восстанавливал когда-то Ворошилов, оставили как памятник народному подвигу.

Но вот и Чир. Я видел его в верховьях — у Боковской. Там он ручеек, а здесь, возле Суровикино, — настоящий морской залив с катерами и пароходами. Крутые берега, извилистое русло и пески, пески по всему левобережью. Отмели тоже песчаные, жирует на них рыба. Берега зеленые, здесь даже сосны растут. Откуда они?

…Еще не было моря в степи, и Чир был просто пересыхавшим в летнюю жару притоком Дона. На него наступали пески. В хуторах Паршине и Караичеве с весны по самые окна засыпало песком казачьи куреня. Исчез старый пруд, который с давних пор славился карпами. Бесплодными становились некогда плодородные земли. А пески все ближе надвигались к реке, и, казалось, уже нельзя было их остановить. И тогда обессиленные люди отступили, переселились на правый, более высокий берег Чира. Перевезли куреня со скарбом, амбары, скотные дворы. Только надолго ли? Через год и сюда уже заносило целые тучи песку…

Не случайно избрал это место для своего опорного пункта Всесоюзный научно-исследовательский институт агролесомелиорации. Приехал в эти места и агроном Григорий Федорович Жуланов.

Еще до Жуланова здешний колхоз «Вперед к коммунизму» пытался приостановить гибель своих полей. Расходы были немалыми, результат — ничтожным. Из года в год обрабатывали плодородные супеси по системе черного пара, культивировали их весной и осенью, но почва от этого еще больше приходила в движение. Выдувало посевы ветрами, заносило пыльными бурями.

Жуланов решил вырастить на них лес. Но как? Чтобы саженцы пошли в рост, нужно было сохранить при обработке песка влагу, не позволить ветрам выдувать все живое вплоть до колючек и перекати-поля. Если можно сделать это, скажем, в Подмосковье или в средней полосе России, где почва влагой в общем не обижена, то откуда взять ее на открытых злым каспийским ветрам, ровных, как стол, степных просторах Придонья?

Хитрого вроде не было ничего: песчаные почвы обрабатывались полосами шириной от пяти до десяти метров, а соседние полосы в двадцать — двадцать пять метров шириной не обрабатывались вовсе. На полосах, вспаханных плантажным плугом, высаживалась сосна. Гектар за гектаром отвоевывал агроном у песков. Терпеливо искал наиболее выгодные породы сосны, акации, ясеня, фруктовых деревьев, кустарников. И пески остановились. Зеленый заслон преградил им наступление на реку. Целых две тысячи гектаров занимает теперь Обливский лес…

В Калаче-на-Дону говорят, что будто бы исчезает донской арбуз. Не исчезает он — просто меняет свою «географию». Я видел, как грузили в пульмановские вагоны на разъезде Паршине арбузы, выращенные на участках опорного пункта. Отборные, тяжелые — каждый едва не в полпуда весом, такой в «авоську» не уместится. Это сорт «обливский» — он светлее обычных, с голубоватым блеском, а мякоть у него красная и будто посыпанная сахарной пудрой…

Там, где прежде гуляли черные бури, где само понятие «почва» считалось весьма условным (ведь толщина песчаного слоя у Чира достигает тридцати метров), человек вышел победителем из единоборства со стихией.

Опорный пункт Жуланова будто оазис в степи. За ним снова пески. Надрывается мотор у газика, мелкой пылью покрыты придорожные лесные полосы, въедливый песок пробирается за ворот рубашки, набивается в складки одежды…

Но вот уже в знойном мареве выросли очертания нового высокого элеватора, а за ним показался город Суровикино. Я не был здесь четверть века, с войны: вместо полуразрушенных сожженных домиков большие строения из белого кирпича, сосновый парк на окраине, асфальт на главной улице, уютная гостиница с рестораном «Колос»… В минувшую войну Суровикино — тогда еще поселок — стоял на пути танковых полчищ Манштейна, рвавшихся на выручку гитлеровцам, окруженным под Сталинградом. Остовы труб да обугленные стены — вот что оставалось от поселка. А теперь — утопающий в зелени город.

Суровикино — город и одновременно большой совхоз. Он так и зовется: совхоз «Суровикинский». Есть свой молочноконсервный комбинат, овощеконсервный завод. Так что продукцию не приходится возить за тридевять земель, ее тут же, на месте, перерабатывают. Каждый день цепляют к поезду два-три вагона с банками сгущенного и сухого молока, знаменитого «донского салата» и других деликатесов.

…В устье реки Чир — один из крупнейших на Цимлянском море порт Нижний Чир. От Суровикино это километров сорок. Во время путешествия, впрочем, приходилось видеть мне и короткие и долгие километры. Не километрами я мерил дорогу, а тем, что было в пути интересного. И конечно, всю дорогу казалось, что мимо чего-то очень интересного проехал, не заметив и даже не разглядев…

Нижний Чир был когда-то гремевшей по всему Дону станицей, районным центром. В летописях, относящихся к 1672 году, упоминается Чирской городок в урочище Остров. Делился этот городок на две станицы — Верхнюю и Нижнюю. Нижняя сейчас наполовину затоплена морем и перебралась на взгорье. А Верхняя вообще стоит на новом месте. Станичный собор, который когда-то был в центре, сейчас на морском берегу. Рядом затон, убежище для кораблей: в ненастную погоду волны на море случаются до трех метров в высоту.

В путеводителях сказано, что перебралась Нижне-Чирская станица на живописное взгорье. Это действительно так. На каждой улице растут у обочины абрикосы, яблони, вишни; смело подходи, прохожий, угощайся, только веток не ломай.

Когда переселяли станицу, то куреня перетаскивали наверх целиком. Больших, капитальных зданий здесь не увидишь, разве только почта, школа, клуб. Даже амбары купца Парамонова сохранились, их, правда, перестроили в магазины.

Но в Нижнем Чиру жил не только Парамонов, а еще и Парамон Куркин. Не купец, а казак-горемыка. Он организовал в окрестных хуторах Красную Армию Нижне-Чирской советской республики. Два дня продержалась республика, пришлось под натиском белых покинуть родные куреня и уйти в Царицын. В 1919 году Куркин одним из первых в стране заслужил орден Красного Знамени, а К. Е. Ворошилов подарил ему свой бинокль. После гражданской войны Куркин организовал в станице коммуну, а потом в колхозе «Красный Дон» был председателем сельсовета. В Отечественную ему было уже под семьдесят, а все-таки пришел к военкому проситься на фронт. Отказали, конечно. Но подошли к Дону немцы — организовал ополчение, ушел с ним в кавалерийский полк. Шесть орденов и медалей заслужил гвардии майор Куркин.

В ограде у памятника борцам революции я видел свежую могилу, в ней похоронен Парамон Куркин. Наверное, в каждом городе, каждой станице, каждом маленьком хуторе есть такой человек, который делал здесь революцию, отстаивал Советскую власть. В сущности все, что было, есть и будет в этом городе, станице, хуторе, связано с именем такого человека. Для Нижнего Чира это Парамон Куркин.