Трудно, очень трудно дается уголь. Много сил он берет. Вот почему он и горит так жарко и греет миллионы.
У истоков Дона бок о бок — два города: Новомосковск и Донской — центр Подмосковного угольного бассейна. Город Донской начинается сразу за новомосковским парком, нужно только перебраться через шаткий мостик. Там, где в березовой роще, чуть в стороне от жилых людных кварталов, горит синеватое пламя Вечного огня. На постаменте — пожилой солдат склонил знамя над могилой товарищей, с ним рядом опустился на колено молодой и плечистый офицер с перевязанной головой…
Спускались сумерки над рощей, но пламя не давало им упрятать в ночную темь могильный холмик. Казалось, оно разгоралось сильнее и ярче.
И вдруг в стороне вспыхнул еще один луч — звезда над шахтным копром. Огненные блики заиграли на мраморе постамента, выхватили одно из многих имен: «Владимир Александрович Молодцов».
По комсомольскому призыву он приехал сюда в тридцатом году, на шахте номер семь был простым рабочим. Но комсомольскому призыву стал чекистом — уже перед самой войной. В Одесском подполье капитан государственной безопасности Молодцов работал под фамилией Бадаев. Его выдал провокатор. Прежде чем расстрелять подпольщика, фашисты долго водили его по городу в кандалах из улицы в улицу, желая устрашить непокоренное население Одессы; перед смертью Молодцов бросил в лицо врагам:
— Я — русский и на своей земле просить пощады у врага не собираюсь.
Расстреляли его в июле 1942 года.
Годы становления Подмосковного угольного бассейна — это юность Владимира Молодцова.
Еще в петровские времена нашли в истоках Дона «черный камень», что горит «зело ярко», но до самого Октября угольных шахт здесь было мало. В том самом году, когда закладывался на Бобрик-горе город химиков Сталиногорск, родились в этих местах и первые крупные шахты.
Их нелегко было строить. В Донском музее на Бобрик-горе я читал строки из дневника Молодцова. Вот записи, сделанные осенью тридцатого года:
«25 октября. Четыре смены отработал в шахте, в забое. Работа физически очень тяжелая. Сильно устаю. Но это не может быть причиной тому, чтобы бежать с рудника. Наоборот, духом не падаю, сохраняю прежний подъем и твердое решение оправдать доверие ребят…»
«27 октября. Живем прилично. Только питание скверное.
Да ничего. Как-нибудь наладится…»
«29 октября. Вчера была конференция по перевыборам шахткома. Перед этим в читальне в «Рабочей газете» прочел письмо старого забойщика Донбасса, в котором он предлагает Октябрьские дни превратить в дни борьбы с прорывом на угле. Единогласно решили: в праздники работать…»
«4 ноября. Приходится, к сожалению, делать запись карандашом: чернила в нашем бараке — штука дефицитная. Все это — не беда! Хорошо чувствовать себя беззаветно преданным революции, видеть себя частичкой великой стройки…»
«23 ноября. В бараках холодно. Отопление не работает. Перенесем это. Перенесем по-большевистски. Надо же трудности преодолевать».
«28 ноября. Сегодня отгульный день. Но в согласии с постановлением общего комсомольского собрания — до ликвидации прорыва работать без выходных дней — я отработал субботник. Среди нас были беспартийные, мы вшестером погрузили Кашире 20 тонн угля подарком…»
«10 декабря. Вчера было собрание коммуны. В связи с задержкой зарплаты коммуна дошла до такого положения, когда ни одного рубля ни у кого нет. И обедать не на что… Ребята хотели ставить вопрос так, что голодные на работу не пойдут. Этого допустить нельзя было. Порешили: кто-нибудь продаст брюки или что другое, и на эти деньги пока жить всей коммуной. Сегодня коммуна вышла полностью. Прогулов ни одного…»
«7 февраля. Так хороша и интересна жизнь! Я думаю, только борясь, живешь…»
Я читал и думал вот о чем. Когда Молодцов пришел на шахту, ему было только девятнадцать лет. Но его возраст не мешал ему и всем коммунарам, которые в трудные голодные годы добывали первые эшелоны подмосковного угля, ценить то, что было для них завоевано в революционных боях.
В Донском мне рассказали еще об одном человеке, имеющем прямое отношение к Вечному огню.
На тех местах, где сейчас выросли у донских истоков новые города, когда-то стояла деревушка Калмыки. В тридцатых годах начали строить шахту, и пришел на нее коногоном сын батрака Семен Кутепов. В сорок первом году на Верхнем Дону из горняков сформировали сто семьдесят вторую стрелковую дивизию и бывший коногон принял под свое начало полк. Долог был путь до Берлина, где встретила горняцкая дивизия день Победы, и не всем солдатам довелось вернуться с войны. Зато те, кто вернулся, и те, кто идет им на смену, вот уже четверть века берегут трудовую славу шахты номер семь. Ни разу еще не гасла звезда над шахтой, принявшей имя Молодцова. А это значит, что план выполняется…
С таких же людей, как Кутепов, писатель Константин Симонов писал Серпилина в «Живых и мертвых». Историю его дивизии он использовал в романе.
На шахте имени Героя Советского Союза Молодцова в городе Донском я узнал: сегодня Подмосковный угольный бассейн по уровню оснащения новой техникой занимает ведущее место в угольной промышленности страны. Все, что прежде приходилось делать руками: отбойку и навалку угля, доставку его в штрек, крепление, управление кровлей и многие другие тяжелые работы, — приняли на свои плечи машины.
Исчезли профессии, которыми владели когда-то Молодцов и его товарищи по коммуне: забойщики, крепильщики, вагонщики.
Горняки всегда мечтали, чтобы под землей можно было ходить в полный рост, не сгибаясь, в лавах, залитых светом, и чтобы чудо-машины выдавали топливо на-гора без человека. Такие шахты уже появились в Подмосковном бассейне. Пожелай я увидеть их все — наверное, надолго задержался бы у истоков. Выручили журналисты из Ново-московского телевидения. На юрком газике мы объехали окрестные города, которых еще несколько лет назад совсем не было на карте: Узловая, Кимовск, Северо-Задонск, рабочий поселок Руднев… Фабрики угля с терриконами и без них — здесь ведь не только шахты, но и угольные разрезы: снял полуметровый слой дерна — и выгребай бурый уголь (его все больше и больше нужно стране)… Огромные дома из стекла и бетона — здесь никто не живет в бараках. Может, только вот зелени пока маловато (в Новомосковске больше). Зато свой санаторий с целебными источниками, близкими по составу к трускавецким.
Шахты уходят все дальше в обе стороны от Дона. Но жизнь поставила вопрос: чем занять людей, которых заменила техника? Не уезжать же им с насиженных мест. Да и многие месторождения, открытые три десятка лет назад, уже выработаны. Может быть, в будущем и новые шахты ждет такая же судьба? Тогда зачем капитально строить здесь современные благоустроенные города с газом, теплоцентралями и мусоропроводами?
В Узловой, Донском, Рудневе нашли выход. Почин сделали москвичи — обувная фирма «Заря», для которой кадры и производственные площади в столице были проблемой, создала в наземных помещениях выработанных шахт свои фабрики. Обувь новых предприятий «Зари» уже находит сбыт.
И все-таки самая главная профессия в донских верховьях — по-прежнему горняцкая. Уголь кормит, поит и одевает людей.