Голубые родники

Орлиная степь

Орлиная степь… Так называли ее и до Волго-Дона, и в далекую старину. Широкая, спокойная, бесконечная. Бугрятся рыжими шапками скифские и половецкие курганы, шумят желтой кугой пересыхающие озера, глядят бельмами солончаки, и вдруг, посреди степи, прямо под солнцем, в стороне от человеческого жилья, — скрюченная ветрами, изломанная яблонька-дичок… Может, орел занес в клюве сюда семечко? Или путник, спешивший по бездорожью? Вот проросло же, встало над степью и не пугается ни каленого солнца, ни пыльных бурь. Выросло, выстояло, неприкаянное, наперекор стихии…

Все дальше уходит в степь накатанная дорога. Остался позади пятнадцатый шлюз с исполинскими скульптурами донских казаков на вздыбленных конях — память о романтике огневых лет гражданской войны и Великой Отечественной. Минуем и станицу Романовскую — древний казачий городок, основанный три с половиной века назад как пограничный рубеж на юге Руси. Здесь еще один памятник на донском берегу — Ивану Смолякову, секретарю подпольного райкома комсомола в годы фашистского нашествия. Его утопили в проруби…

По обе стороны — куда ни взглянешь — поля и поля. Хороша нынче пшеница в Задонье! Столбы по обе стороны шоссе — энергия Цимлянской ГЭС идет в хутора и на фермы. Ровные и строгие оросительные каналы прорезали степь. А вот остался в стороне поселок из уютных, красивых коттеджей, крытых черепицей. Что это — столько новых домов в хуторе? Нет, это совсем новый хутор, он не нанесен еще на карту. А дома выстроены для колхозников-переселенцев, Приехавших на задонскую целину из Ровенской области. Приехали они лет пять-шесть назад и уже прочно обжились на новом месте. Хозяйства здешние только начинали осваивать орошаемые земли, так что помощь новоселов была очень кстати: самим было бы трудно распахать и засеять залежи. А главное — посеять столько риса, получившего постоянную и твердую «прописку» в донской пойме.

Эта пойма — настоящее золотое дно. Еще накануне войны на XVIII партийном съезде тогдашний секретарь обкома партии Двинский говорил, что здешние земли богаче, чем долина Нила, но обработать их не хватает рук. Рядом Дон, а степь губили суховеи, пока не пролегли от Цимлянского моря оросительные каналы. Степь, щедрая на травы, но сенокос прежде старались закончить к середине мая: после этого срока она выгорала и превращалась в пустыню. А зимой — бураны, «шурганы» по-местному, да такие, что и на севере не случаются…

На двести километров уходит от моря в задонскую степь магистральный канал, а от него в обе стороны — распределительные каналы. Рис пришел на эти поля не сразу. Сначала знали одну пшеницу. В 1963 году во время вешнего паводка посевы озимых были уничтожены. Пришлось думать: что и как сеять в пойме, какие участки оставить за пшеницей, а какие пустить под рис. На землях Суховского совхоза собрали по семьдесят пять центнеров риса с каждого орошаемого гектара. Вот это урожай! И никакие пыльные бури не страшны, когда вода на полях… Сейчас уже двести тысяч гектаров покрыты оросительной сетью. Орошаемые земли на Дону занимают всего три процента пашни, а дают восемь процентов всей сельскохозяйственной продукции: весь рис, восемьдесят семь процентов овощей, восемьдесят процентов всего картофеля, тридцать процентов винограда. Вот, оказывается, какая сила у поливного гектара!

В Задонье веками не заботились о сохранении малых рек и водоемов — нещадно рубили леса, срезали начисто камыш. Слишком уж много стало суходолов, и слишком много балок и ериков начинается в этих краях с жестокого слова «сухая»: Сухая Юла, Сухая Долина, Сухой Егорлык, Сухо-Соленый… Названия эти и сейчас остались, когда пришла в степь живая вода. Зато в колхозах появились неизвестные прежде должности поливальщика, гидротехника, электротехника, диспетчера оросительной системы, инженера-мелиоратора…

На гребнях оросительных каналов много рыбаков. Оказывается, в рисовых чеках есть и рыба. Заполняют по весне чеки водой и мальков сразу запускают (конечно, не белого амура: он всходы мигом уничтожит). А осенью, когда отводят воду, можно вместе с рисом собирать и рыбный «урожай». В совхозе «Цимлянский» как-то даже забрел из магистрального канала в поливную борозду сом на полпуда. Что же касается сазанов и карпов, то были бы только у вас удочки, а в улове не сомневайтесь.

Когда в степь пришла вода, пришлось потеснить кое-где знаменитые конезаводы. Я не знаю, чье сердце не замирало при виде стройных, тонконогих, будто отлитых из бронзы, золотисто-рыжих донских скакунов буденновской породы! Увидишь в степи табун окруженных жеребятами элитных кобыл, и кажется, что все они светятся и словно плывут в белесом степном мареве. Немало трудов и подвигов свершили донские кони и на мирных полях, и на полях сражений, немало завоевали призов и наград за резвость и красоту бега на разных, самых знаменитых состязаниях… Да ни один праздник в станице или хуторе не обходился без верховых состязаний. И стар, и млад — все, кто умел держаться в седле, — выезжали за околицу соревноваться в джигитовке, рубке, упражнениях с пикой. Лихости и удали не надо было занимать никому. Но понемногу, с годами все это стало забываться: техника вытеснила лошадей, перепахали луговую целину в конезаводах. Да и самих-то заводов осталось два-три — там, куда еще не добрался плуг, километрах в трехстах от Дона.

Долго не гаснет заря на западе. Темнеет небо, наливаясь шелковистым блеском. Чуть выше бордовой полоски заката дрожащей капелькой вспыхивает голубоватая звезда… Придется заночевать в дороге. Спадает зной. Пахнет клевер, и в его густых зарослях бьет вечернюю зарю перепелка. Где-то далеко-далеко синеет край горизонта, густая молочная пелена медленно надвигается на поля. В стороне от полевого вагончика собираются, прижимаясь плотнее друг к другу, кони. Торопятся табунщики, сбивая их вместе. Рекой, туманом пахнут росы, мягко топчут их кони нековаными копытами. Тишина… Только плеснет вдруг рыба в Дону, и эхо разносится по реке. Табунщики уже у костра, ароматно пахнет ухой, заправленной укропом, чебрецом и пшеном.

Встаем до рассвета, чтобы пораньше приехать в Константиновск. Испуганно шарахаются с дороги сайгаки. Их тоже потеснили орошаемые земли, а они не хотят сдаваться и местами даже вытаптывают посевы. Больших табунов я не видел, но они иногда забредают сюда. Сайгаки много веков подряд были объектом охотничьего промысла, но добывали их не столько ради мяса, сколько из-за рогов, ценившихся очень дорого: их продавали как лекарственное сырье в страны Востока. Пара рогов сайгака приравнивалась по стоимости к хорошей лошади. Истребляли хищнически, зимой и летом. И поэтому к 20-м годам нашего столетия сайгак стал везде редок. В 1919 году Ленин подписал постановление о запрещении всякой охоты на сайгаков, и результаты сказались через каких-то пятнадцать — двадцать лет: численность сайгаков превысила два миллиона. Вопреки мнению авторитетных ученых, считавших сайгака живым ископаемым, в задонских степях было восстановлено стадо этих северных антилоп. «Русское чудо» — так писали по этому поводу в зарубежной прессе.

Человек всемогущ в этой степи, но он оказывается порой и беззащитным, когда степь показывает неожиданно свой крутой нрав. Случается, зимой по самые крыши заносит сугробами дома, остаются отрезанными от всего мира чабанские кошары и фермы.

В совхозе «Морозовский» я видел могилу Гали Кузнецовой. Не совершила вроде бы она никакого особенного подвига, просто была фельдшером. Лютовал февраль, нельзя было ни пройти, ни проехать по дорогам. В это время и обратился к Гале за помощью рабочий совхоза Омельчук: у его жены начались роды, проходили они тяжело. Галя сама ждала ребенка, но не колебалась ни минуты и поспешила через сугробы, через заметенные снегом виноградники к роженице. Знала, что от нее зависит, будут ли жить мать и ребенок. Она успела сделать все возможное: роды прошли благополучно. Но муж Гали уже больше не увидел ее в живых: возвращаясь домой, она сбилась с дороги и замерзла в степи.

Не только у военных бывает: «…навечно в списки подразделения». А тут сугубо штатская девчонка послевоенных лет. И все же честь ей по воинской традиции: зачислена навечно в списки областной комсомольской организации. Медицинское училище в городе Шахты, где училась Галя, теперь носит ее имя…

Вот какие-люди живут в Задонье!

В станице Дубенцовской есть и свой Маресьев. Работал он на строительстве Волго-Дона, в архивах можно даже листовки о его трудовых делах отыскать. Но однажды случилась беда: попал под бульдозер, лишился ступней обеих ног. Уйти на пенсию не захотел — научился ходить на протезах и снова сел за трактор. Вот уже пятнадцать лет водит машину, и как водит — по две сезонные нормы (говоря языком селян, в пересчете на мягкую пахоту) выполняет. И учеников у этого человека много, и обязанностей: он член партийного бюро, агитатор, добрый семьянин. И так прикипел Яков Неупокоев к этим местам, что не променяет их на другие, пусть даже очень благодатные, края.

Впрочем, разве Задонье не благодатный край? Всем оно богато, если человек чувствует себя хозяином. Что здешнему человеку здорово — недоброму пришельцу на погибель. Когда пришли сюда немцы, они растерялись, так обескуражили их бескрайние степи. В больших хуторах еще кое-как поддерживали свой «новый порядок», а тут же, рядом, жили на отшибе по советским законам затерявшиеся партизанские фермы и бригады, и немцы даже не подозревали о них. Партизанский отряд, воевавший здесь, назывался «Степной орел» — подстать и здешней степи, и людям, выросшим в ней.

…Вставало солнце, когда на той, правобережной, стороне показался город Константиновск. Город и пристань. Переправляться пришлось на рыбацком баркасе. Ветерок приятно обдувает лицо, солнце лениво расцвечивает волны. Дон в этих местах, наверное, будет пошире Волги, берег уходит за горизонт. И острова, острова…

Еще недавно этот город был станицей. Но дело не в том, как назвать, — городские приметы, случается, встретишь сейчас даже в самом отдаленном хуторе. Правда, на нижнем Дону Константиновой, пожалуй, самый колоритный город, в котором удачно сочетается самобытность казачьей культуры с приметами современного города.

Если плыть вниз по Дону, силуэт города будто внезапно возникает за излучиной реки. Красиво расположенный на крутом холме, город подтверждает мудрость наших предков, заложивших его в этом месте три с половиной века назад.

Главная примета Константиновска — новостройки. Я бродил по улицам в рассветный час и всюду видел строительные леса, краны. Новый Дворец культуры, новый широкоэкранный кинотеатр «Мир», новое здание сельхозтехникума, кафе, магазины, гостиница, сквер с фонтанами…

На Дону Константиновская всегда считалась одной из видных станиц, была окружным центром. В 1919 году в ней насчитывалось восемь тысяч жителей, сейчас — около тридцати. Уже в советские годы появилась промышленность: рыбный завод, маслосыроваренный, комбинат стройматериалов. Есть здесь два техникума и педучилище. Ростовские архитекторы разработали проект генерального плана нового города. Создается свой музей изобразительных искусств — художники Москвы, Ленинграда, Ростова горячо поддержали инициативу местной интеллигенции. А музей боевой славы в городе уже есть, пусть пока маленький, в один зал, каких-то три-четыре десятка квадратных метров, но, как говорят, мал золотник, да дорог. Дорог потому, что создавался руками самих горожан. Ведь многие дороги истории прошли через Константиновск…