Голубые родники

Огнев курган

Там, где петляет по степи узкий и вертлявый Маныч, неся в Дон свои воды, стоит каменная скифская баба. Торопятся годы и столетия, а каменная баба так и осталась, зачарованная, встречать за Доном зори и провожать на покой солнце, когда оно устало клонится за курганы.

Их много, курганов, в долине Маныча. Я пришел к одному, куда чаще добираются из ближних и дальних хуторов люди и где подножие усыпано маками. Над седым курганом стоит обелиск с высеченными в мраморе золочеными буквами:

«Комендору крейсера «Аврора» Е. П. Огневу и его однополчанам, погибшим от руки белобандитов 20.IV. 1918 года, — от жителей хут. Казачий Хомутец и следопытов Октября 6 класса «Б» школы № 90 Ростова-на-Дону 20. IV. 1966 года».

Это Огнев курган. В честь комендора Евдокима Огнева, который и родился, и сложил голову за революцию в этих местах.

Хутор Казачий Хомутец — в низине, у самого шляха. Старый ветряк с потемневшими крыльями, их уже совсем почти не осталось на Дону. Буйные заросли садов, пышный ковер хлебов за ними. Оттуда хорошо виден обелиск на кургане.

…Восемнадцатый год, весна. В огне Дон, в огне Маныч. Гудит толпа на хуторской площади, доносится издалека канонада. А он — в казачьей бурке поверх бушлата, в бескозырке с лентой «Аврора», — широко, по-морскому расставив ноги, стоит на крыльце хуторского правления. Много не скажешь, потому что время торопит: отряд понес большие потери, кто за Советскую власть, пусть седлают коней.

Вокруг хутора белогвардейские заслоны. Нужно пробиться через них, чтобы помочь красному Царицыну. День за днем разведка боем, лихие налеты на беляков, короткие митинги — и опять бой. До поры минуют матроса пули, щадят шашки, а беда уже притаилась за курганом. Неравны силы, и лишь трое остались в живых раненый Огнев, его ординарец и молодой хуторянин Крысин, только накануне вступивший в отряд. Нужно уходить, они подняли лошадей, поскакали в степь. И вдруг тот, третий, сорвал с плеча карабин и выстрелил в спину Огневу. Оглянулся ординарец — увидел, как падал командир. Ничего понять не успел — пуля предателя настигла и его. Крысин соскочил с коня, подошел, хромая, к Огневу, с опаской перевернул его и сосредоточенно стал снимать с убитого сапоги…

Лишь через несколько дней нашли хуторяне тела брошенных белыми в манычские камыши Огнева с ординарцем и зарубленных красногвардейцев из его отряда. Там и похоронили их. А обелиск поставлен здесь уже недавно. В хуторе не знали, что Огнев служил на «Авроре» комендором. Об этом стало известно в 1966 году, когда красные следопыты из Ростова побывали на легендарном крейсере в Ленинграде.

На «Авроре» есть корабельный музей, а в нем — заявление матросов с просьбой отправить их на фронт против Каледина. Тринадцать подписей под заявлением, и первая — комендора 1910 года службы Евдокима Павловича Огнева. Семь лет плавал Огнев на крейсере, на восьмой год сел на коня: нужно было отстаивать Советскую власть на родном Дону.

В Казачьем Хомутце мне рассказали об Огневе соратники комендора. Годы посеребрили их головы, легли глубокими морщинами на их лица, но нужно видеть, как задорно вспыхивают у них в глазах огоньки, когда вспоминают ветераны свою боевую молодость. Начни расспрашивать — не будет конца рассказам, только слушай, и каждый из стариков убежден, что без него-то и революция не победила бы.

Да, если вдуматься, оно и в самом деле так. Недаром поныне держат старики в красном углу, там, где прежде бывала «божница», потертые буденовки да старые сабли в исцарапанных ножнах. Иные и через последнюю войну их пронесли. Думаешь, вытащит сейчас хозяин шашку, попробует о ноготь, не затупилась ли, выйдет за дверь — и загрохочут копыта, запоет боевая труба… Только молчит степь, и хозяин не снимает со стены шашку: давно отслужили, каждый свое. Зато расскажет он вам про Огнева.

А еще расскажут вам в Казачьем Хомутце про то, как погиб в их местах уже в феврале 1920 года легендарный начдив Азин. Тяжело раненный, он попал к деникинцам в плен, его пытали, а он только и успел сказать: «Перед вами Азин. Расстреливайте немедленно». Его тело бросили в полынью, и вроде бы с той поры гудит в своих истоках река Маныч, не утихая ни днем, ни ночью.

Местные жители рассказывают об озере Маныч-Гудило много легенд. Из озера берет свое начало река. В очень давние времена вся долина Маныча была дном морского пролива, соединявшего Азовское и Каспийское моря. Когда море отступило, в земных пластах осталось много соли. Воду из озера Маныч-Гудило пить нельзя: она горько-соленая. Осенью и весной, когда гуляют над степью штормовые ветры, поднимаются на озере высокие волны, с шумом разбиваются о берег, и тогда гудит, воет Маныч…

Некоторые ученые объясняли «загадочный» гул тем, что якобы на дне озера существуют бездонные пучины, соединяющие подземным путем Гудило с Каспием. Но большинство исследователей доказало, что во время устойчивых и сильных ветров уровень воды в озере резко меняется. А гудит оно потому, что северный берег озера крутой и высокий (до двадцати метров). Когда волны ударяются о него, они создают шум прибоя, который многократно отражается от изломов берега.

Название «Маныч» — от тюркского «манач», что означает «горький». В устье Маныча есть еще хутор Арпачин. «Арпа» — значит «ячменный», «чай» — «поток», но он же и… «сухое русло». Горька в соленых проплешинах степь вокруг, а зимой в самую лютую стужу не сковывает реку лед.

Лет двадцать назад озеро Маныч-Гудило приняло кубанскую воду, она пришла через Невинномысский канал. Это опреснило Маныч, сделало его воды пригодными для орошения. И скот эту воду пьет. Человек не пьет; если перекипятить, слить осторожно, еще можно утолить жажду. Но последние годы все меньше и меньше кубанской воды приходит в Маныч (краснодарцы задумали свое степное море построить, а воды не так уж в Кубани много) и соленость реки начала снова возрастать.

Будто сама природа сделала манычскую долину заповедной. Люди не селились в горькой степи, и охотники не жаловали: неприветливы эти места. На Маныче можно встретить журавля-красавку, дрофу, стрепета, фазанов, гнездятся здесь лебеди и пеликаны (их зовут «бабы-птицы»), бродят лоси. И зайцев несметное множество: их даже отлавливают, чтобы самолетом отправить в Читу или Владивосток, на Урал или в Подмосковье.

Отправляют с Маныча не только зайцев, но еще и раков. И куда бы вы думали? Не в Ростов, где их считают чуть ли не «фамильной» гордостью (только попробуй — захочется снова), и даже не в Москву, а… в Париж. Даже там, оказывается, в почете донские раки. Есть возле Манычской станицы неприметный домик на берегу степной речки, живут в нем пятеро рыбаков, промышляют по песчаным омутам в непромокаемых сапогах, добывая такое редкое лакомство. «Ни рыба и ни мясо, но вкусней того и другого», — отозвался когда-то о пищевых качествах рака Аксаков. Но раки не всегда вкусны: есть поверье, что самыми вкусными они бывают, если в названии месяца, когда их поймаешь, есть буква «р». Даже зимой. Егерь прочитал мне целую оду в честь рака. Я не знал, что в пору первой Всемирной выставки звание «кушанье королей» присвоено было, оказывается, блюду «русский рак». А в Монте-Карло на приеме для участников международных автогонок подавали как-то среди особо изысканных блюд «пику донского казака». «Древком» этого кушанья были раковые шейки.

Азоврыбвод широко оповестил, что любительский лов раков без права продажи разрешен всем гражданам, причем каждый должен иметь не более трех раколовок и поймать пятьдесят раков. Выловишь больше — выпусти в реку. Попадется «недомерок» — меньше девяти сантиметров — тоже выпусти. Мечут раки икру — вообще не лови. А стоило это, строго говоря, вообще разрешать? Не лучше было бы запретить лов раков хотя бы на два-три года и сурово карать тех, кто нарушит запрет? Ведь нужно думать не только о том, что есть сегодня у нас на столе, но и о том, что будет завтра.

Не раками, конечно, славен Хомутец. Раки — это к слову, его из песни не выкинешь. Славен Хомутец крепким колхозом, председатель его — Сергей Ефимович Захаров, Герой Социалистического Труда.

На Маныче неважные земли. Здесь мало воды, много солнца, много соли. Когда поднимали хуторяне разрушенное войной хозяйство, жили призрачной, как многим казалось, мечтой о стопудовых урожаях (без ста пудов ни одна частушка в клубе не пелась). Мечта-то оказалась вовсе не призрачной. Кубанская вода омолодила Маныч. В прошлом году даже пыльные бури не помешали собрать по двадцать пять центнеров пшеницы с гектара. Пришлось, правда, трудиться, забывая и об отдыхе, и о времени. А по труду и сегодняшний быт хуторян: появились кирпичные дома, колхозная пекарня, водопровод на шесть километров, хорошая школа-интернат, клуб. Сейчас больница строится, Дом культуры. Так что недаром пролил Евдоким Огнев кровь свою возле древнего кургана.

…Строгая тишина стоит возле обелиска, и горячее солнце не может согреть холодный мрамор. Колышется в знойном мареве степь, плывут низко над Манычем перистые облака, и будто сама вечность приходит на седую шапку кургана — властно, неотразимо.

Это ей, вечности, принадлежит Огнев курган.