Голубые родники

Голубой лампас Волго-Дона…

До самого утра не гасли на рейде прожекторы, громыхали лебедки и краны, ни на одну минуту не утихала беспокойная, натруженная жизнь порта. Калач-на-Дону — не маленький порт: с пяти морей (а если считать морем еще и Цимлянское водохранилище, то с шести) приходят сюда корабли, баржи, танкеры, сейнеры и иные плавучие великаны и малютки, включая доки и плоты. Калач — узел водных путей, перевалка.

Собираясь в путешествие, я листал старые справочники, искал толкование необычного имени, которое носит город. Само слово «кала» («кале») нерусское, пришло к нам из тюркского языка и означает «укрепленное место», «крепость». Но по Далю, «калач» — пшеничный сгибень с дужкой. На такой сгибень как раз похожа излучина Дона, круто огибающая место, где стоит город.

На Дону три Калача, но только один из них — порт. Первый — совершенно сухопутный — в Воронежской области, на пересохшей речке Толучеевке. Другой — в Ростовской, тоже стоит на некорабельной речушке Куртлак (приток Чира). С третьим мне предстояло сейчас познакомиться. Я знал, как писал об этом городе почти восемьдесят лет назад Короленко. Города, впрочем, тогда еще не было, как не было и порта. А «тихий Дон, краса полей», показался Короленко настоящей лужей. Вот что писал он домой из Калача: «Стоим на мели вот уже часа полтора… Как утром я удивлялся искусству, с каким наш капитан проползал по узкому ручейку, стиснутому со всех сторон мелями… Воды мало в Дону. Ходи хоть пешком!»

Городом Калач стал два десятилетия назад. А прежде числился хутором Пятиизбянской станицы. Была в хуторе маленькая пристань, ходили (больше в половодье) суденышки да баржи-плоскодонки. До революции торговали купцы лесом (везли его сюда с Волги), хлебом, арбузами и арбузным медом (его даже за границу вывозили). После революции облик хутора мало изменился. Наверное, так и остался бы он хутором, если бы не Волго-Донской канал и Цимлянское море.

Соединить Волгу с Доном люди мечтали давно. Возле Новомосковска есть остатки шлюзов, понастроенных еще Петром Первым, — он хотел пустить корабли на Дон с Оки. Строил еще Петр каналы и на Паньшинке, и на Иловле, и возле Камышина, но ни один из задуманных проектов себя не оправдал.

Не по плечу были старой России такие грандиозные сооружения, а человек все-таки не опускал рук. Одна за другой шли в сухие степи между Доном и Волгой экспедиции одержимых мечтателей. Бушевала гражданская война, Царицын был в белом кольце, а они продолжали изыскания. В Музее обороны Царицына — Сталинграда есть любопытная записка. Инженер из Сарепты уведомлял штаб Десятой Красной Армии, что ввиду мобилизации рабочих изыскательской партии в отряды обороны он вынужден прекратить проектные работы по Волго-Дону. На записке — резолюция: «Канал пророем после утопления кадетов в Волге и Дону. Сталин, Ворошилов».

Человек создал Цимлянское море и прорыл канал между Волгой и Доном за три-четыре года. И какое море! Не мельче Азовского, площадью две тысячи шестьсот квадратных километров, глубиной до двадцати метров. Гуляют на море настоящие волны, и в непогоду даже большие суда торопятся укрыться в защищенных от ветра убежищах.

Родилось в степи море, и неузнаваемо изменились окрестные места. Бывало, прежде уже в июле здесь дочерна выгорала степь, трескалась от зноя земля, мелел, обнажая песчаные лысины, Дон. А теперь любо посмотреть: бархатным ковром укрылась степь, тут и там появились озера и заливы, мягким, почти морским, стал климат. Басовито разносятся по степи гудки пароходов, и чайки, никогда прежде не залетавшие сюда, гомонят на рейде.

…Всю ночь не утихала в порту жизнь. На рассвете уже снимались с якорей баржи с углем, рудой, комбайнами, котлами — они направлялись на Волгу. Уступая им дорогу, готовились швартоваться танкер с каспийской нефтью и целая флотилия плотов с Камы. Чуть поодаль перегружалась из баржи прямо в вагоны пшеница — пошел хлеб нового урожая. Сорок вагонов хлеба в сутки! Да еще столько же отправляется водой по каналу на Волгу без перегрузки в вагоны. А всего за уборочную страду успевают здесь переработать почти шестьдесят тысяч тонн зерна. Купцам-воротилам, что хозяйничали здесь шесть десятков лет назад, такие масштабы и не снились.

В последнее десятилетие Калач-на-Дону стал еще городом кораблестроителей. Порт и завод рядом. В этот ранний час улицы были еще безлюдны: до гудка на смену оставалось больше получаса. Сквозь ажурные переплеты металлических конструкций, укрытых стеклом и бетоном, видно было, как тянулись к солнцу пальмы и еще какие-то огромные цветы в кадках. Завод-сад, в котором выстроились в шеренгу вычищенные до блеска станки. Не для парада — для работы. Зелени столько, что трудно поверить: еще недавно на месте завода гоняли сухие ветры по песчаным бурунам перекати-поле да пересвистывались суслики…

Волга на сорок с лишним метров ниже уровня Дона. Если бы Петру Первому удалось прорыть самотечный канал в этих местах — это было бы катастрофой: Дон стал бы впадать не в Азовское море, а в Волгу. Волго-Дон — это сложная система шлюзовых лестниц и водохранилищ. Мощные насосные станции подают донскую воду на высоту почти в сто метров, а затем она опускается вниз. Все гидросооружения здесь добротны, просты, изящны, выстроены на века. И поселки на берегу канала уютные, зеленые, воздух в них чистый, прозрачный, как на курорте. Я доехал автобусом до Ильевки и, честное слово, позавидовал тем, кто живет и работает здесь. Увитые плющом коттеджи у берега, сады, сады и снова сады, асфальтированные дорожки среди зелени, клуб, школа, детский сад, больница…

«Улица Приморская», — читаю табличку на перекрестке. Дворы выходят к самому Дону, почти в каждом лодка-моторка, у иных даже яхты. И морские дали отсюда видны. Живут в поселке не только эксплуатационники Волго-Донского канала. Сразу за каналом начинаются земли колхоза «Россия». А по другую сторону — поля ордена Ленина совхоза «Волго-Дон». Того самого, что на всю страну славится богатыми урожаями на поливных землях.

Земли здесь неважные, прежде росла на них одна полынь. Когда закладывали Волго-Донскую оросительную систему, остряки шутили, что вода вообще-то в этой степи может, конечно, пригодиться — кирпичи делать. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним, говорит пословица. Так вот, в 1968 году поливные гектары дали по двадцать центнеров зерна, по четыреста — помидоров, по триста — огурцов, по пятьсот центнеров капусты. Два куста помидоров — и ведро плодов, мясистых, тугих, разломишь — мякоть серебристая. Лучше этого сорта — «Волгоградский», — говорят, во всем Поволжье не найти. Может быть, год был особенным? Нет, не очень засушливый, но и не дождливый. Просто орошение обновило землю.

…Три магистрали идут рядом — водная, железнодорожная и автомобильная. Ажурные арки мостов, увенчанные скульптурами ворота шлюзов, линии электропередач и — поля, зеленый пышный ковер, поднятая целина. Говорят, если смотреть на канал с самолета, он похож на казачью саблю, разрубившую пополам эти степи, а еще на казачий лампас, только не малиновый, а голубой.

Иное время — иные краски.