История Армении

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

«История Армении» католикоса Иованнеса VI Драсханакертци (40-е годы IX в. — 925 г.) впервые издается в переводе на русский язык. Богатство, во многих разделах даже уникальность сведений, содержащихся в этом памятнике армянской средневековой историографии, неизменно привлекали к нему внимание не только арменоведов и кавказоведов, но также византинистов и востоковедов.

Первое печатное издание труда Иованнеса Драсханакертци осуществлено в 1841 г., но не на армянском языке, а в переводе на французский[1].

На протяжении последующих нескольких десятилетий вышли в свет четыре издания древнеармянского текста Истории[2], а в 1965 г. в Тбилиси был издан неполный критический текст Истории с параллельным грузинским переводом, подготовленный Е. В. Цагарейшвили.[3].

До наших дней дошло довольно много рукописей Истории Иованнеса: 20 из них хранятся в Матенадаране имени Маштоца в Ереване, причем, древнейшая восходит к XVII в. (№ 1896 от 1689 г.), 3 — к XVIII в. и остальные 16 — к XIX в. Две Другие известные рукописи XVII веха хранятся: одна-в хранилище армянского монастыря св. Акопа в Иерусалиме, вторая — в собрании конгрегации мхитаристов в Вене.

Подавляющее большинство рукописей — это списки XIX в., заказчики и переписчики которых были большей частью учителя, пользовавшиеся трудом Иованнеса как учебным пособием по истории Армении. По-видимому, этим объясняется и то, что в некоторых рукописях XIX в. сплошной текст Истории был разделен для удобства на отдельные главы[4].

В основе настоящего русского перевода лежит текст, опубликованный Н. Эмином, который мы сличили с иерусалимским изданием 1867 г. и текстом, изданным Е. В. Цагарейшвили. В некоторых случаях мы обращались и к рукописям № 1896[5] и № 1892[6] (XVIII в.).

Из соображений удобства в русском переподе сохранена рубрикация изданий 1867 г. и 1965 г.

К переводу прилагаются комментарий, глоссарий административных и социально-экономических термином, список использованных рукописей и литературы, указатели имен собственных, географических и этнических названий, встречающихся в тексте Истории Иованнеса Драсханакертци, а также три оригинальные карты, составленные акад. С. Т. Еремяном[7]. Ссылки на Библию даны в общепринятом сокращении (первая цифра после сокращенного названия соответствующей книги Библии обозначает главу, следующие, отделенные от нее двоеточием, — номера стихов данной главы, напр., 2 Мак. 1: 3—5 означает: Вторая книга Маккавеев, гл. I, стихи 3—5). В прямых скобках стоят слова, которых нет в тексте, но которые предполагаются по смыслу, в круглых — слова поясняющие.

При работе над переводом «Истории Армении» Иованнеса Драсханакертци большую помощь нам оказали замечаниями и советами доктор филологических наук Г. В. Абгарян, член-кор-АН Арм. ССР доктор философских наук С. С. Аревшатян, акад. АН Арм. ССР доктор исторических наук С. Т. Еремян, доктор исторических наук Б. А. Улубабян, которым приносим нашу искреннюю благодарность.

В IX в., как известно, начался распад арабского халифата (749—1258). Этот процесс разобщения, протекая на фоне мощных атифеодальных народных движений и частых дворцовых переворотов, медленно, но неуклонно шел на протяжении всего IX в. С середины столетия признаки распада наиболее ярко проявились на окраинах халифата, где возникали более или менее устойчивые государственные образования, нередко лишь номинально зависевшие от центральной власти[8].

Одной из таких окраин была и Армения, составлявшая вместе с Грузией и Албанией наместничество «Арминию», арабские правители которой нередко назначались одновременно и наместниками северо-западной провинции Ирана — Азербайджана.

С самого начала IX в. в Армении все большим влиянием пользуется феодальный род Багратуни[9]. После народного антиарабского восстания в Армении в 850—852 гг.[10] и жестоких, но так и не приведших к окончательной победе карательных походов арабского полководца Буги в Закавказье, представитель ширакской ветви этого рода — Ашот в 855 г. получил от халифа титул «ишхана Армении», а в 862 г. — "ишханац ишхана Армении".

Победы византийского оружия при императоре Василии I (867—886), которые привели к захвату Византией северной Месопотамии, и возникшая в результате этого политическая обстановка на Востоке побудили халифат пойти навстречу желаниям армянских феодалов и в 884 г. увенчать царской короной ишханац ишхана Ашота. Узнав об этом, поторопился признать его царем Армении и византийский император[11].

Восстановлению царской власти в Армении, способствовала не только политическая обстановка на Ближнем Востоке, но и антифеодальные народные движения, в особенности движение тондракитов (первая половина IX в.—50-е годы XI в.) в самой Армении, которое, будучи направлено против церкви как учреждения, в силу этого носило и антифеодальный характер. Именно бессилие каждого феодала в отдельности справиться с народными движениями стало одной из причин, способствовавших усилению рода Багратуни.

Можно, таким образом, сказать, что Ашот Багратуни был поднят на царский трон на гребне народных движений[12], в условиях ослабления и распада арабского халифата.

Едва вступив на престол, Ашот I начал свой северный поход, показав тем самым, что он не собирается ограничивать свою власть пределами одной Армении, но намерен распространить ее на все Закавказье.

Осуществление этой политической линии Ашота I, которой придерживались в дальнейшем его сын Смбат I (890—913) и внук — Ашот II (915—929), столкнулось с противодействием халифата, в особенности арабских наместников Азербайджана — Саджидов и со все более усиливавшимся феодальным партикуляризмом армянской знати, первые проявления которого наблюдаются уже в конце царствования Ашота I и который не только поддерживался, но и провоцировался Саджидами.

Период от конца IX в. до 925 г., насыщенный феодальными междоусобиями, острой классовой борьбой, опасными внешнеполитическими конфликтами, и нашел свое отражение во второй, основной части труда Иованнеса Драсханакертци.

Биография Иованнеса[13] известна лишь в тех пределах, которые-очерчиваются им самим в принадлежащих его перу Списке армянских католикосов[14] и «Истории Армении».

Родился он, как полагает большинство исследователей, в 40-х — 50-х гг. IX в. в аване Драсханакерт гавара Айрарат, был родственником и учеником католикоса Маштоца[15].

Сведения, сообщаемые Иованнесом о себе, переходят затем в труды последующих армянских историков[16].

Впервые Иованнес упоминает себя в связи со сбором средств для выкупа католикоса Георга Гарнеци (876—897), захваченного в плен остиканом Афшином в 896 г.

После смерти преемника Георга Гарнеци — католикоса Маштоца на патриарший престол Армении взошел Драсханакертци под именем Иованнеса VI. «Произошло это. — пишет он в своем Списке католикосов, — в 346 году торгомова летосчисления»[17]. Точность даты, указанной Иованнесом, подтверждается и надписью, сохранившейся на надгробном камне Маштоца в Гарни: "В году 346 преставился ко Христу владыка Маштоц"[18].

Из последующих средневековых историков точную дату вступления Драсханакертци на патриарший престол указывает только Асокик: «...воссел на патриарший престол в 346 г. владыка Иоанн из Двина, ритор и историк»[19].

346 год армянского летосчисления соответствует периоду с 16 апреля 897 г. по 16 апреля 898 г.[20] Поскольку на 346 г. приходятся и смерть католикоса Георга Гарнеци[21], и семь месяцев патриаршества Маштоца, и вступление на патриарший престол Иованнеса, то большинство арменоведов относит последнее событие к 898 году[22]. Однако В. Грюмель датирует избрание Иованнеса католикосом ноябрем 897 года[23]. Датировка В. Грюмеля подтверждается анализом текста Истории Драсханакертци.

Так, в 896 г. в Армению вторгся арабский наместник Азербайджана Афшин Саджид, который овладел крепостью Каре и захватил в плен царицу, а также жену сына царя Смбата I и их приближенных. В течение зимы 896—897 гг. (= зима 345 г. арм. л.) происходил обмен послами между царем Смбатом I и Афшином, завершившийся мирным договором, согласно одному из условий которого дочь царского брата Шапуха была отдана в жены Афшину. «И, когда... станцевали свадебные танцы, — пишет Иованнес, — не пожелал тот (Афшин) уехать в суровую зимнюю пору. В это время в гаваре Васпуракан умер великий патриарх Георг»[24]. Суровая зимняя пора в условиях Армении приходится на декабрь — февраль, и а это время, скорее всего в январе-феврале 897 г. (=345 г. арм. л.) умер, согласно Драсханакертци, католикос Георг. «Когда зимнее ненастье сменилось теплой весенней погодой», Афшин уехал, и «Так как великий патриарх Георг покинул земную жизнь... избрали на патриаршество... Маштоца», который «упокоился:., пробыв на патриаршем престоле всего лишь семь месяцев»[25]. Таким образом, из рассказа Драсханакертци явствует, что Георг умер зимою 345 г. арм. л. (дек. 896 — февр. 897 г.), а выборы нового католикоса Маштоца произошли весной, уже после отъезда Афшина, по всей вероятности, в апреле, в самом начале 346 г. арм. л. (897 г.). В таком случае смерть Маштоца приходится на осень того же 346 г. арм. л., и избрание на патриарший престол Иованнеса можно вполне приурочить к ноябрю 897 г.

Жизнь и деятельность Иованнеса после вступления его на патриарший престол была тесно связана с судьбами Армении первой четверти X века. Излагать ее отдельно от истории Армении той поры представляется нецелесообразным — это значило бы пересказывать содержание тон большей части его труда, которая посвящена описанию современных ему событий.

Патриаршество католикоса Иованнеса VI длилось 27 лет и. несколько месяцев. Умер Драсханакертци в начале 925 года[26].

Относительно того, когда именно написал Драсханакертци свой труд, арменоведами высказывались разные точки зрения. Одни из них считали, что свою «Историю Армении» он начал писать еще до того, как стал католикосом, в конце IX в., и закончил перед самой смертью[27]. В качестве главного довода в пользу этого мнения служит отношение Иованнеса Драсханакертци к царю Ашоту II Багратуни и ишхану Васпуракана Гагику Арцруни, меняющееся неоднократно на протяжении всего повествования. Другим доводом, на котором останавливается, в частности, М. Абегян, является сомнение в возможности написать «этот большой труд одним духом» и «в кратчайший срок»[28].

Однако, в последнее время стало преобладать высказанное ранее. Н. Эмином мнение, что свой труд Драсханакертци написал "одним духом" после вынужденного бегства из патриаршей резиденции и обоснования на жительство в Васпуракане[29].

Эта точка зрения аргументируется следующим образом. 1. Католикос не мог предпринять подобный труд раньше, поскольку в конце IX — начале X в. подвергался непрерывным преследованиям и был вынужден постоянно спасаться бегством. 2. Во Введении говорится о событиях, которые он никак не мог предвидеть, если бы стал писать свой труд до или в самом начале своего патриаршества. Кроме того, он говорит о себе как о близком к смерти старце, меж тем именно в это время (900—920 гг.) он вел активную политическую деятельность, а в послании к императору Константину Порфирородному говорит о себе не как о близком к смерти старце, а лишь как о «страждущем муже». 3. Внимательное чтение первой, части труда дает основание полагать, что Иованнес действительно торопился написать его, боясь, что смерть помешает ему завершить работу. 4. Изменчивость отношения католикоса Драсханакертци к царю Ашоту II и ишхану Гагику Арцруни можно, объяснить тем, что он оценивал их в каждом отдельном случае соответственно их поступкам.

Не претендуя на окончательное решение этого вопроса, можно привести некоторые контрдоводы.

1. Первый пункт не вполне отвечает истине. Католикос Иованнес оказался в положении преследуемого и изгнанника лишь с конца 908 года. До этого он не был преследуем, а в 902 — 908 гг. Армения переживала один из редких в ее истории периодов мира и процветания.

2. В связи с третьим пунктом следует сказать, что в первой части Истории Драсханакертци одна фраза действительно может дать повод думать, будто он торопился написать свою книгу в возможно кратчайший срок. Рассказывая в главе III о царе Тигране, Иованнес пишет: «Он заслуживает многих, похвальных речей, однако настоятельная [необходимость] спешить не позволяет мне, не беспокоясь о том, что будет дальше, тратить время на восхваление его».

Думается, что это всего лишь риторический прием, заимствованный к тому же у Мовсеса Хоренаци, который пишет: «Но довольно об этом, ибо предстоящий труд не позволяет нам медлить, останавливаясь на этой истории»[30]. «К, тому же предстоящий наш труд долог, а жизнь смертного коротка и покрыта неизвестностью"[31].

Такой же риторической формулой можно считать и концовку главы III: «Но не возлагай на меня забот [касательно подробностей], ибо ты всегда почитаешь краткость речи, достоверность и быстроту рассказа"[32]. Кстати, эти формулы применены Иоваянесом именно в той части его труда, где источником ему служит Мовсес Хоренаци.

В ходе дальнейшего изложения как первой части своего труда, так и второй, Драсханакертци не проявляет никаких признаков поспешности. То обстоятельство, что он не останавливается на событиях прошлого так же подробно, как, допустим, Хоренаци, Себеос или Гевонд, вполне понятно. Каждый из этих историков описывал современные или близкие по времени к нему события, а. Иованнес отбирал из их трудов то, что казалось ему важным, чтобы подробнее рассказать о событиях своего времени.

3. Все исследователи обращают внимание на изменчивость отношения Драсханакертци к царю Ашоту II и ишхану. Гагику Арцруни. В объяснении причин этого, думается, правы равно защитники и первой и второй точек зрения. Он действительно оценивал этих политических деятелей в каждом отдельном случае соответственно их поступкам. Верно и то, что эти оценки давались им непосредственно по живым следам событий в дневниковых записях, которые он делал каждый раз, как представлялась для этого возможность.

Так, спасаясь от остикана Юсуфа и найдя временное пристанище у царя иверийского Атрнерсеха, он пишет: «Меж тем времена гонений принудили меня жить здесь — на чужбине, в Гугарке и Вирке, близ многомудрого Атрнерсеха...» (гл. LIII). Эти строки он пишет «здесь», то есть в изгнании. Здесь же он, очевидно, записывает и то, что пережил, находясь в плену, и что происходило в Армении в его отсутствие, последнее — со слов очевидцев: «Заслуживающие доверия люди, — говорит он, — сообщили нам вполне достоверно...» (гл. LIII).

Перебравшись затем из Вирка в Тарон, он и там продолжал свои записи. Собственно, само послание его к императору Константину — это тоже описание бед, обрушившихся на Армению после 908 года.

Он имел возможность вести свой дневник и во время пребывания в пещерах Манэ. События, последовавшие вслед за возвращением Ашота II из Константинополя, а самого Иованнееа — из паломничества, последний снова описывает как очевидец, вплоть до своего вынужденного бегства из принадлежавшем патриаршему дому крепости Ботракан. В этот промежуток времени он, находясь то при особе царя, то в Двине, то в Гехарде, опять мог вести свои записи. Но все события, связанные с осадою и захватом крепости Бюракан, а затем и расправою с ее защитниками, он записывает уже находясь в Васпуракане, у царя Гагика Арцруни со слов некоего дьякона Георга: «Именно он и описал подробно все рассказанное нами в ходе повествования» (гл. LXVI).

Таким образом, высказанное М. Орманяном мнение, что Драсханакертци пользовался каждым удобным случаем, чтобы вести свой дневник, кажется вполне справедливым.

Истина, по-видимому, заключается не в противопоставлении вышеуказанных двух точек зрения, а в их соединении. Решив написать историю Армении, Драсханакертци скорее всего начал, как это сделал бы и делает любой историк, со сбора материалов. Работа эта — в нее следует включить и составление им Списка католикосов, и дневниковые записи — могла длиться многие годы. Только после такой трудоемкой подготовительной работы Иованнес мог уже действительно «одним духом» изложить свой труд, когда окончательно обосновался в Васпуракане у царя Гагика Арцруни, хотя не исключено, что некоторые части своей работы он изложил и раньше.

В источниковедческом отношении «Историю Армении» Драсханакертци можно разбить на две части: первая (до гл. XXXI), где история Армении излагается начиная с Ноя и кончая смертью царя Ашота Багратуни, представляет собой основанную на многочисленных источниках компиляцию, вторая — это современная автору история, написанная к тому же не просто очевидцем, но непосредственным, активным участником описываемых событий.

В большинстве своем источники первых 30-и компилятивных глав устанавливаются.

Первая глава, в той ее части, где перечисляются потомки Йафета, представляет собой заимствование из Анонимной хронографии, приписываемой армянскому ученому-энциклопедисту Анании Ширакаци[33], Вторая половина 1-й главы — заимствование из «Истории Армении» Мовсеса Хоренаци, которая лежит в основе изложения первых пятнадцати глав труда Иованнеса. Начиная с главы XVI основным источником для него становится исторический труд Себеоса[34]. Глава XX написана на основе «Истории Халифов» историка Гевонда[35]. Глава XXI написана частью по Гевонду, частью на материале глав III—VIII Мовсеса Каланкатваци[36], на основе которых в значительной мере написана и глава XXII. Глава XXIII — на основе Гевонда. Глава XXIV частично написана по Гевонду. Начиная с этой главы и, по-видимому, до главы XXX Драсханакертци пользуется преимущественно не дошедшим до вас трудом своего старшего современника, историка IX в. Шапуха Багратуни. В некоторых случаях он включает в первую часть своего труда и сведения, заимствованные у историков Фавстоса Бузанда[37] и Агатангелоса[38].

Помимо вышеуказанных историографических трудов, Иованнес включил в изложение первой части Истории с большими или меньшими купюрами ряд житий и мартириев. Таковы жития Сукиаса (Исихия) и Оски с их сподвижниками (гл. VII)[39]; вся вторая половина «Повести о житии и мученичестве блаженных патриархов Аристакеса, Вртанеса, Нусика, Григориев — сыновей и внуков святого Григория» (гл. XI)[40]; житие католикоса Нерсеса Партева (гл. XII и частично XIII)[41]; житие Вардана Мамиконяна с его соратниками; житие и мученичество священника Левонда с его сподвижниками (гл. XV)[42]; житие и мученичество Изтбузита (гл. XVI)[43]; житие и мученичество Давида Двинеци (гл. XX)[44]; мученичество Ваана Гохтнеци (Гл. XXI)[45]; мартирий Атома из гюха Орсиран и его сподвижников (гл. XXV)[46], мартирий спарапета Смбата Хостованоха (Исповедника) (гл. XXVI)[47].

О католикосе Иованнесе Одзнеци (717—728) Драсханакертци пишет как об ученом — знатоке «всех грамматических сочинений, частей и части частей"[48], что свидетельствует о его знакомстве с армянским переводом труда греческого грамматиста Дионисия Фракийского «Грамматическое искусство», а также со специальной риторической литературой, в частности, ему были известны труды Теона (III в.), автора руководства по риторическому искусству «Прогимнасмы», и его толкователей, в особенности, Книга Хрий[49]. Далее Драсханакертци отмечает, что Одзнеци «...был сведущ в науке о сущности и находящихся под нею [понятиях] рода, вида и вниз вплоть до индивида, о видовых различиях, признаках существенных и случайных, отделимых и неотделимых» (гл. XXII), показывая тем самым знание трудов Аристотеля и Порфирия[50].

Следует упомянуть еще один важный источник — архивные документы патриаршей резиденции, которые были использованы Иованнесом Драсханакертци, в частности, при составлении Списка армянских католикосов, начиная с Григория Просветителя и кончая им самим[51].

Однако далеко не все источники компилятивной части Истории Иованнеса Драсханакертци удается установить, так как ряд содержащихся в ней фактов не упоминается ни в одном из известных нам предшествующих памятников армянской историографии. К числу подобных фактов относятся очень ценные сведения об ученом-энциклопедисте Анании Ширакаци, о поражении, нанесенном грузинским ишханом Нерсехом арабскому военачальнику Барабе, о битве близ Еревана[52], о строительстве ишханом Григором Мамиконяном дворца в Аруче, ряд житийных материалов и т. д. Во всех подобных случаях компилятивная часть Истории Драсханакертци служит источником для последующих историков. Таким образом, несмотря на компилятивный характер, первая часть труда Иованнеса обладает определенной источниковедческой ценностью[53].

Из всех вышеуказанных источников на страницах Истории Иованнеса упоминаются лишь четыре: Мар Абас Катина, Агатангелос, Мовсес Хоренаци и Шапух Багратуни. Поскольку первые два историка названы не самим Драсханакертци, а его источником — Мовсесом Хоренаци в заимствованных у последнего главах[54], то для нас представляет интерес упоминание им двух из них — Мовсеса Хоренаци и Шапуха Багратуни.

Мовсеса Хоренаци, которого Драсханакертци высоко ценит как историка и у которого заимствует целые отрывки, отдельные фразы и выражения, он упоминает только один раз, в гл. XIII. О Шапухе Багратуни он пишет во Введении в главах XXIV, XXVII, XXIX. Интересно, что Драсханакертци не просто упоминает, но довольно обстоятельно передает содержание труда этого историка, к которому отсылает читателя за подробностями, но к которому как к авто-ру относится отрицательно. Причина этого сформулирована им довольно четко: «...он (Шапух Багратуни) не сумел дать вкратце, соответственно правилам риторического искусства, верного определения толкуемому и полного различения доказательств...»[55]. К этому добавляется и то, что Шапух писал, по выражению Иованнеса, «просторечно»[56].

Итак, повествование Шапуха Багратуни не отвечало представлениям Драсханакертци о «литературном приличии», об образцовом, с точки зрения риторического искусства, произведении. И хотя всеми нашими сведениями о труде Багратуни мы обязаны почти только ему, очень может быть, что в какой-то мере он же косвенно мог оказаться причиной исчезновения этого памятника армянской книжности. Католикос Иованнес VI был слишком большим авторитетом и как духовный пастырь Армении, и как ритор, высоко ценимый современниками и потомками, чтобы с его отрицательным отношением не считались средневековые переписчики. Возможно, в какой-то мере именно в силу этого обстоятельства История Шапуха постепенно потеряла доступ к письменности[57].

Отношение Иованнеса Драсханакертци к произведению Шапуха, обоснованное им самим с позиций не историка (как таковой он довольно широко пользуется фактическим материалом, содержащимся в его труде), а ритора, говорит о том, что он предъявлял к нему вролне определенные требования именно как к литературному творению и, следовательно, такими же требованиями руководствовался сам, создавая свою Историю.

Поэтому, хотя труд Драсханакертци и представляет для нас интерес в первую очередь как памятник средневековой армянской историографии, однако рассматривать его только в подобном качестве означало бы обеднить наши представления о нем. «История Армении» является в равной степени и литературным памятником[58].

С этой точки зрения произведение Иованнеса вызывало и продолжает вызывать среди арменоведов разногласия. Часть из них высоко оценивает литературное достоинство его Истории, отмечая образность и риторический блеск, своеобразную красоту, благородство и эмоциональную приподнятость его языка и стиля[59]. В то же время не меньшее число арменоведов отрицательно отзывается о труде Драсханакертци как литературном произведении, обвиняя его в чрезмерном витийствовании, в стремлении искусственно усложнять свой язык, нагромождая сравнения, эпитеты, синонимы, метафоры, в том, что он грешит длинными, неуклюжими фразами, нередко строит просто грамматически неверные предложения, что в речь его проникают грамматические формы, присущие разговорному языку IX—X вв.[60].

Одновременно арменоведы отмечают подражательность стиля Драсханакертци, который будто бы стремился писать так, как писали книжники V в., то есть на классическом древнеармянском языке, но при всем его стремлении писать так, как писали в V в., ему не удается, ибо, вопреки логике, он действует противоположно ожидаемому. Однако «именно эти аномалии обнаруживают, может статься, своеобычность ...поэтики и направление запросов ,.., эпохи»[61]. Иованнес Драсханакертци жил в то время, когда Армения вступала в стадию развитого феодализма с его рафинированной, обрядностью, своего рода «рецептурностью»[62], пронизывавшей все, стороны Общественной жизни, с господством христианской идеологии, которой были подчинены все области духовной жизни люден. Христианским мировоззрением и иерархичностью феодального общества были обусловлены, и эстетические представления и вкусы современного общества. Все это не могло не отразиться на литературной форме произведения Драсханакертци.

Подражательность языка и стиля Драсханакертци, которая выражается в том, что он включал в свое изложение отдельные фрагменты, части и кусочки фраз из трудов своих предшественников, вовсе не означает, что он имитировал их язык[63].

Для него язык предшественников, и не только V в., но и VI— IX, и даже Библия служили своего рода строительным материалом: он отбирал из него отдельные кирпичики, которые, по его мнению, могли украсить его собственное сооружение, его речь, а последняя отвечала вкусам и самого Драсханакертци, и его эпохи.

Подобная мозаика, кроме отличного знания источников, требовала от автора умения компоновать в одной фразе отдельные части заимствованных предложений с собственными мыслями.

Среди произведений, которыми Иованнес пользовался в этих целях, следует прежде всего назвать св. Писание, которое служило для него неисчерпаемым источником мозаичных вкраплений, так, например: «...когда настигнет нас изостренный, сверкающий меч, который не насытится «плотью, кровью убитых и пленных, головами» наших ишханов» (гл. XLVI; ср.: Втор. 32:41—42); «Однако и оттуда пошел он «положивши руки на голову», ибо тот Георг... случайно оказался там, в крепости» (гл. LXVII; ср.: Иерем. 2:37); «...Христос.., возвратив меня и тех, что были со мною, из плена, «как потоки на полдень», вырвал меня из клыков дракона» (гл. LIV; ср. Пс. 125:4) и т. д. Точно так же пользовался он и другими памятниками книжности, например: «Чувствуя постоянно движение святого Духа, словно «меч у бедра» (гл. X; ср.: Фав. Буз., кн. III, с. 12); «Женщины — знатные княгини... понесли на себе еще белее тяжкое бремя телесных мучений, «нисколько не вспоминая даже об изнеженности, свойственной исконной их принадлежности к азатам» (гл. XLVI; ср.: Егише, с. 102)[64]; «...дабы по-мальчишески дерзнув», не повторить уже однажды написанное и «не посрамить искусства риторов, вызвав тем самым смех у читателей» (Введение; ср.: Агат. с. 10, §6; Адонц Н. Дионисий Фракийский, с. LXXVII, 229—3а); « ..царства всех народов, «за исключением латинян.. то есть ромеев» (гл. XIX; ср.: Анонимная хронография, с. 5) и т. д. Все это делалось нашим автором вполне обдуманно и целенаправленно, ибо он был озабочен общей «благообразностью» своего произведения в целом[65].

Таким образом, оценивая язык и стиль Иованнеса Драсханакертци, важно выяснить, в какой мере они отвечали эстетическим представлениям и литературным вкусам своего времени — конца раннего и начала развитого феодализма. Во всяком случае армянские книжники X и последующих столетии отзывались о католикосе Иованнесе и его труде с большим почтением. Так, Аноним Арцруни (X в.) говорит о нем как об «искусном и многоумном великом риторе»[66], Асохик (X—XI в.) называет его «витией», то есть знатоком риторического искусства[67], Самуэл Анеци (XI в.) определяет его историю как «прекраснословное изложение»[68], а Киракос Гандзакеци (XIII в.) — как «складную историю»[69].

Пышность церковной риторики, многочисленные цитаты из Библии и трудов предшественников, цветистость речи с обилием эпитетов, сравнений, метафор, повторов — все эти особенности языка и стиля «Истории Армении» Иованнеса Драсханакертци, которые представляют собой преломленное через сознание автора своеобразное отображение объективной действительности, вполне вписывают его произведение в круг восточно-и западноевропейских литератур эпохи развитого феодализма[70], в частности, литератур, находившихся в ареале византийского влияния.

Следовательно, если рассматривать труд католикоса Иованнеса в этом аспекте, то перед нами окажется одно из весьма интересных творении средневековой армянской книжности, автора которого можно считать ярким представителем литературы «плетения словес» в Армении.

По манере изложения первая — компилятивная часть Истории Драсханакертци отличается от второй — основной части его труда, поскольку язык и стиль этой части определяются источниками, которыми пользовался Иованнес. В ней наш автор выступает в роли редактора, религиозно-политические взгляды которого выражаются в том, что одни факты он использует в своем труде, внося, в тех случаях, когда это ему кажется необходимым, новый оттенок в их интерпретацию, другие же обходит молчанием (на этом вопросе мы остановимся подробнее ниже), а литературные вкусы его проявляются включением в повествование довольно большого количества агиографических материалов и материалов, носящих, характер народных преданий[71]. Поэтому здесь рядом с сухим языком летописного стиля соседствует свойственный агиографической прозе стиль пышной, эмоциональной церковной риторики...

С литературоведческой точки зрения безусловный интерес представляет вторая, большая и главная часть труда Драсханакертци, в которой он выступает как самостоятельный автор. Она носит ярко выраженный беллетристический характер — особенность творения Иованнеса Драсханакертци, роднящая его с собратьями по перу в других странах эпохи развитого феодализма[72].

О всех событиях историк ведет подробный рассказ, применяя многочисленные сравнения, эпитеты и метафоры, здесь также широко используя образы, притчи, выражения из Библии[73]. К примеру (гл. XLIV): «Страшась жестоконравного фараона (остикана Юсуфа), я бежал, подобно Моисею, [бежавшему] в Медину (см.: Исх. 2: 15), или Илие, [спасшемуся] от второй Иезавели (см.: 3 Цар. 19:2—3) в Сарепте Сидонской» (см.: 3. Цар. 17:9—10). Или (гл. XLV): «...муки отчаяния.., причиненные... ярмом агарянина,., тяжелее, нежели камни долины Ахор» (см. Иис. Нав. 7:24—26), Рассказывая о вторжении Юсуфа в Васпуракан (гл. LV), Драсханакертци пишет: «И оттого, что они все время то появлялись, то исчезали, словно один водяной вал за другим, и стремительно передвигались, как сказано у Соломона: «Вот он идет, скачет по горам, прыгает по холмам.., похож на серну или на молодого оленя» (см.: Песн. 2: 8—9); описывая положение защитников крепости Бюракан, он говорит: «Зная.., что нет возможности спастись бегством.., согласно написанному: «Он укрыл бы меня в скинии. Своей в день бедствия, скрыл бы меня в потаенном месте селения. Своего...» (см.: Пс. 26: 5); «[они], ища спасения, бежали, спрятались за укрепленными стенами своими...» (гл. LXVI).

Некоторые библейские выражения и образы, превратившиеся в своего рода трафареты, нередко проникали в то или иное произведение не непосредственно из текста Библии, а опосредованно, через какое-либо другое произведение. С подобного рода заимствованием библейских выражений и образов мы встречаемся и в произведении Драсханакертци. Описывая (гл. LXVII), как приближенный царя Ашота II, «...один из... сановных людей по имени Георг...» разгромил арабское войско, намного превосходившее его силы, он пишет: «Так в нем было явлено превосходство одного над многими, согласно сказанному: «Одолел Давид гетиянина». Библейское выражение «Одолел Давид филистимлянина» в «Грамматическом искусстве» Дионисия Фракийского дается как: «Одолел Давид гетиянина», так как Голиаф был родом из филистимлянского города Геты. Заимствование очевидно[74].

Порой применение того или иного библейского образа подсказывалось текстом армянского перевода Книги Хрий.

Например, в 9-й главе Книги Хрий, где дается определение исторического повествования, в числе образцов, которым надлежит следовать, приводится описание битвы Гедеона, возглавившего израильтян, с мадиамитянами. Драсханакертци не раз обращается к образу Гедеона при описании сражений. Победу, одержанную Ашотом II над восставшими против него вассалами — Васаком и Ашотом Гнуни, он сравнивает с битвой Гедеона: «Совершив все это, подобно Гедеону, круглый ячменный хлеб которого прикатил к стану врагов и который уничтожил его, вылакав [стан] языком своим, Ашот.., ликуя, направился к пределам, страны Вирк...»[75].

В Истории Иованнеса имеются и другие, уже не связанные с Библией примеры, непосредственно подсказанные текстом Книги Хрий.

В главе об увещании (назидании, совете) Книги Хрий приводится следующий пример: «Подобно этому и моряк, если он не запасется парусами и снастями, не сможет получить больших прибылей от торговли, но, напротив, погибнет, утонув вследствие кораблекрушения"[76]. В своем послесловии — «Особом слове в память имени моего», носящем назидательный, наставительный характер, Драсханакертци, давая советы тем, кто станет читать его труд, пишет: «...да не погрузитесь вы из-за лени своей в глубины бездны, ибо что пользы детям, если со знанием, искусно руководимые отцом, они погибнут в кораблекрушении. Полагаю, что от искусности отца детям при кораблекрушении нет пользы». Здесь общими являются мысль о пагубности лени и образ корабля, терпящего; как следствие лени, кораблекрушение.

В Книге Хрий в качестве примера приводится врач, который, «дерзко пренебрегая всеми [правилами] нравственности, вместо живительного лекарства — дает [лекарство] смертоносное»[77]. Явно под влиянием этого примера Драсханакертци пишет: «Внешним мудрецам это показалось привлекательным, и они, похитив наше у нас же.., представили это как свое собственное, соблюдая... лишь внешнюю форму, подобно... [пребыванию] отравителя в зельнице». (гл. XXX). Суть сравнения основана на контрасте между ожидаемым (врач должен исцелять) и действительным результатом (врач оказывается отравителем).

Таким образом, Драсханакертци не просто говорил о правилах риторического искусства, но и применял их в своем труде, основываясь на примерах из текста Книги Хрий.

Большое влияние на стиль Драсханакертци оказало произведение историка V в. Егише «О Вардане и войне армянской», посвященное народно-освободительной борьбе армянского народа в 450—451 гг. против ассимиляторской политики сасанидского. Ирана. Как отмечает М. Абегян, написанный «блестящим слогом», «отшлифованным, ясным и четким языком» труд Егише — это риторическое повествование, имеющее публицистический и тенденциозный характер[78]. Публицистичность и тенденциозность творения Егище предопределены его жанром[79], перед нами житие-мартирий Вардана и его сподвижников с характерными для этого рода произведений пышной церковной риторикой, преувеличенно-восторженными, похвалами, подробными описаниями пыток, которым подвергали, христиан сасанидские чиновники-огнепоклонники, многочисленными диалогами, в которых христианские мученики обосновывают истинность своей веры и т. д. Собственно исторический материал в произведении Егище в количественном отношении невелик.

Влияние сказалось не только в прямых заимствованиях отдельных выражений, как: «в беспредельной горечи сошли они в ад» (Иов...Драсх., гл LI; ср. Егише, с. 126); «письмо... содержало внешне весть жизни, а по сути — горькую смерть». (Иов. Драсх., гл. XLII; ср. Егише, с. 86); «...смыли синюю краску зависти противника и вырвала корень алчности...» (Иов. Драсх., гл. LI; ср. Егише, с. 172) и многих других, но и в описании отдельных картин и событий, как, например, у Егише (с. 126): «Чрево его (Васака Сюни) воспалилось и поражены были и протерлись его внутренности, тучность его сошла и источилась, закопошились чгрви в глазах его и проползли вниз в ноздри его...»; у Драсханакертци (гл. XXX): «...один из них, ослабев от наполнивших его нечестивый рот червей, издох на глазах у многих.., у другого — истонченные, изъязвленные внутренности выпали...»[80] и так далее. Такого рода сходство встречается именно в тех главах Истории Драсханакертци, которые носят агиографический характер, но прежде чем перейти к ним, отметим, что уже у Егише «временами язык... немного расплывчат»[81]; — черта, которая спустя несколько столетий становится в языке Драсханакертци определяющей.

Одной из наиболее характерных особенностей второй части произведения Драсханакертци являются многочисленные плачи[82], которыми автор часто прерывает ход своего повествования. Обилие плачей, оправдывается драматическими событиями, которыми была полна история Армении конца IX — первой четверти X века. Каждый из них представляет собой отступление от основной нити повествования и выражает отношение автора к тем или иным горестным происшествиям в жизни Армении. При этом Драсханакертци нередко завершает плач своеобразной формулой: «Угодив тебе стольким, я вернусь к порядку своего повествования, не прерывая речь на середине», или: «Столько достаточно для тебя о тяжкой, бедственной напасти, чтобы {рассказанное} сверх этого не оказалось в тягость слуху. А теперь обратим наш взор к дальнейшему», или: «А теперь я вновь вернусь к плачевным речам своим». Эти формулы, которыми он начинает и завершаем свои плачи-отступления от хронологически последовательного рассказа; аналогичны формулам-штампам древнерусских летописей: «но мы на предняя возвратимся», «после скажем», и «и се да скажем» и западноевропейских хронистов: «Sed ad coeptum, unde degressi sumus, redea-trius" («Впрочем, воротимся назад, к начатому, от коего мы уклонились»), «Ad coeptum potius revert amur» («Но лучше вернемся к начатому»)[83] и т. д.

Когда наш автор, отвлекаясь от повествования, выражает свои чувства и философские раздумья по поводу описываемых событий в форме плача, назидательной речи, некролога и т. д., летописное время в его рассказе замедляется, а то и вовсе останавливается[84]. Это обстоятельство имеет особо важное значение с точки зрения историографического анализа текста второй части Истории Драсханакертци, где целый ряд глав (напр., XXXII, XLV, LI—LIII) представляет собой плачи, а в отдельных главах плачи наличествуют в виде больших или малых фрагментов. Литературный прием плачей или, как их называет «Повесть временных лет», воплей, непосредственно связан с обычаями, сложившимися в реальной жизни, «где причитание было в известных случаях обязательным обрядом, соблюдавшимся, хотя и не в одинаковом объеме, в различных слоях общества»[85].

Повествуя о смерти царя Ашота II, Драсханакертци описывает не столько обряд причитаний, но и вообще весь церемониал, связанный с похоронами царя, а затем снятием с наследника престола траурных одежд. «И тут надо было видеть, — пишет он, — дев-плакальщиц и слезный плач и рыдания жен и княгинь, а также толпы-рамиков и не рамиков!» (гл. XXX). После похорон находившийся в дальнем походе наследный принц Смбат «...приехал в великой скорби и стенаниях в принадлежащий ему дастакерт Ширакаван-Еразгаворк, куда прибыл и великий католикос, дабы утешить его...» (там же). А спустя еще какое-то время с выражениями соболезнования, явился к Смбату куропалат Иверии Атрнерсех, осуществивший, так сказать, заключительный этап траурного церемониала — снял с него траурные, одежды и облачил в царские. Обрядом плача сопровождались и похороны брата царя Смбата I — Шапуха: "И прибыл туда царь Смбат с толпой своих сородичей и, оплакав-великим плачем, положили его рядом с предками в могилу..." (гл. XXXIX).

В плачах Иованнес широко использовал труды армянских историков V в. — Егише и Мовсеса Хоренаци, в частности, составляющий заключительную главу труда последнего «Плач по земле Армянской», и в особенности книги библейских пророков Исайи, Иеремии, Иоиля.

Драсханакертци не случайно строит плачи наподобие библейских плачей. «Ветхий завет — это книга, в которой никто не стыдится страдать и кричать о своей боли»[86]. И Драсханакертци в своих плачах также «сокрушается о любимых», «в голос скорбит, рыдает и молится», «плачем плачет», берет себе в соплакальщики Иеремию, моля «головы... обратить в торя, а глаза — в источники! слез», его «сердце терзается отчаянием и беспокойством, и надрывается нутро от слез».

Наряду с плачами, значительное место в этой части Истории Драсханакертци занимают мученичества. Такова, например, глава XLIX — мартирий царя Смбата I (за исключением небольшой начальной ее части), глава LI — мартирий многим мученикам — жертвам арабских насильников. Здесь, в числе многих, выделены мученичества братьев Давида и Гургена Гяуни, а также Микаэла (Габрона грузинской летописи) из Гугарка. Агиографический характер в значительной своей части носит и глава LXVI. Часто плачи и мученичества составляют одно целое, нераздельность которого определяется характером излагаемого материала.

Рассказы о мученичествах, сопровождающиеся обычно подробным описанием пыток «немыслимых и жестоких», которым подвергали арабские захватчики пленных христиан — армян и грузин, — имели целью вызвать в читателях чувство ненависти к поработителям и, несмотря на свою витиеватость, а может быть, именно благодаря ей, безусловно, оказывали сильнейшее влияние на них. Отражая реальное положение вещей, они в то же время преследовали и другую цель — проповедь верности христианской церкви и «ее: учению.

Произведение Иованнеса Драсханакертци представляет интерес и двумя образцами эпистолярного жанра. Это письмо константинопольского патриарха Николая Мистика к Драсханакертци[87] и письмо самого Иованнеса к императору Константину Порфирородному[88].

Письмо Драсханакертци не воспринимается как дипломатический документ, каковым оно должно было быть и было в действительности. Удивительное единство стиля, всей образной системы письма с общим изложением второй части Истории Драсханакертци, благодаря чему оно превращается не только по содержанию, но и в художественном отношении в неотъемлемую, органичную часть произведения Иованнеса в целом, дает основание полагать, что католикос, включая письмо в свое повествование, подверг его литературной обработке.

Подобное допущение тем более возможно, что письму Николая Мистика, для эпистолярного наследия которого характерен в целом высокомерный, сухо деловой тон, придана та риторичность, которая больше отвечала вкусам самого Иованнеса.

Литературная обработка и даже сочинение писем за действующих лиц исторических повествовании — явление довольно частое в средневековой литературе вообще[89] и в армянской в частности, и в этом смысле католикос Иованнес не составляет исключения[90].

Символика христианского мировоззрения и эстетические вкусы Иованнеса сказались и на портретах действующих лиц его произведения. Драсханакертци свойственна агиографическая идеализация положительных героев (это, как правило, цари, ишханы, церковные деятели, мученики), характер которых отвечает обычно христианскому идеалу добродетели («благочестивы», «богобоязненны»,, «зачинатели многих порядков и преобразований», «скромны и равно-преданны добрым делам» и т. д.). Отрицательных действующих лиц он рисует в столь же абстрактных отрицательных чертах («злонравны», «коварны», подобны «ползучему змею, затаившемуся в расселине» и т. д.).

В отдельных случаях, однако, у Драсханакертци встречаются портреты, дающие возможность составить некоторое представление а реальных чертах внешности и характера героя. Например ишхана. Григора-Дереника Арцруни он характеризует как «властолюбивого», «умного, с горделивой поступью», то есть отмечает качества, которые не входили в число христианских добродетелей. «Горделивая поступь» Григора-Дереника явно реальная черта в его манере держаться. Источник этого портрета — История Шапуха Багратуни, которого Драсханакертци обвинял в незнании канонов риторического искусства. В данном случае отход Драсханакертци от традиционного агиографического портрета вызван его источником.

Таким образом, Иованнес Драсханакертци придерживался вполне определенной системы отображения действительности, которая была порождением и отражением своей эпохи, отвечала ее эстетическим вкусам, и в этом смысле его произведение представляет-большой интерес как памятник армянской художественной литературы и как памятник армянской средневековой культуры вообще.

Иованнес Драсханакертци был одним из тех, после Мовсеса Хоренаци, армянских средневековых историков, кто поставил себе целью написать целостную историю Армении, начиная со времен Ноя и великого потопа и до своего включительно, причем труд его, подобно Истории Мовсеса Хоренаци, имеет тенденцию “быть историей не местной, а общеармянской, и если Мовсес Хоренаци был прозван.. «отцом истории», «отцом...риторов», то и Иованнес, в свой черед, получил от потомков почетнее прозвище «Историк». Как любой памятник средневековой книжности, «История Армении» Драсханакертци несет на себе печать субъективного восприятия исторических событий, отражает его собственную общественно-полититескую платформу, подтверждения и оправдания которой он ищет в историческом прошлом Армении. Политическую основу его произведения составляет идея сильной царской власти и единого армянского государства, где все являют «единое сердце», вооружены, «как единое воинство», облачены в «единую броню истины» и затянули «свои станы, единым поясом мужества», «почитая смерть ради отмщения за царя истинной жизнью»[91]. Единое государство, как он его себе представлял, это отнюдь не абсолютная монархия, для возникновения которой в Армении той поры еще не созрела почва, а государство-ассоциация феодальных княжеств, где царь — "первый средь равных", то есть государство поры развитого феодализма. В оценке значения сильной царской власти, вокруг которой сплотились бы все армянские земли, позиции Драсханакертци и Мовсеса Хоренаци совпадают. Однако Хоренаци писал свою Историю во времена, когда Армения потеряла государственность, и восхваление им деяний великих армянских царей прошлого, в особенности Тиграна, сына Ерванда, и основателя династии армянских Аршакуни — Валаршака, можно рассматривать как ностальгию по славному прошлому своей родины. Иованнес, живший совершенно в иных исторических условиях, в период, когда представителям рода Багратуни удалось постепенно добиться почти полной независимости от арабского халифата и восстановления армянской государственности, подхватывает и развивает идею Мовсеса Хоренаци, но уже в применении к реальным возможностям своей эпохи, как оружие в борьбе за укрепление новообретенной государственности.

Суть исторической концепции Иованнеса состоит в том, что между царством Аршакуни и царством Багратуни существует будто бы прямая преемственная связь и что династия Багратуни унаследовала политические традиции династии Аршакуни. Чтобы выразить эту идею, он прибег к своеобразному риторическому приему. Рисуя внешний облик основателя армянской династии Багратуни — Ашота I, он пользуется заимствованными у Мовсеса Хоренаци словесными портретами царя Тиграна[92] и Смбата Багратуни[93] — прославленного предка Ашота I, спасителя, наставника и советника царя Арташеса говоря же о государственной и политической деятельности Ашота I, Драсханакертци пользуется характеристикой, данной Хоренаци деятельности основателя династии армянских Аршакуни — Валаршака[94]. Следовательно, по идее, Ашот I как личность является перевоплощением царя Тиграна и Смбата Багратуни, а как государь повторяет деяния царя Валаршака[95].

В такой форме стремился Иованнес Драсханакертци выразить идею преемственной связи между Аршакуни и Багратуни. О том, что все это чисто риторический прием, преследующий определенную цель говорит резюмирующее выражение Иованнеса: «Так в новоизданном царстве возвысилось племя Торгомово»[96]. (гл. XXIX).

Этот портрет Ашота I Багратуни, представляющий собой абстрагированный, собирательный образ идеального, с точки зрения феодального общества, царя, в котором нашла свое воплощение идея сильной царской власти, выражает: в первую очередь общественно-политическую позицию самого Драсханакертци[97].

Установление преемственной связи между царством Багратуни и царством Аршакуни должно было служить идеологическим обоснованием для притязаний Багратуни на главенство над всеми землями Армении.

Политическая идея Драсханакертци определяет его отношение и к важнейшим событиям современности. В своей Истории он последовательно выступает как противник феодальных междоусобий, оценивая поступки армянских ишханов — вассалов армянского царя в зависимости от того, в какой мере они способствуют единству и прочности армянского государства.

В вопросе понимания закономерностей, которые лежат в основе исторического развития человеческого общества, Иованнес исходит из норм христианской историософии. Все события, судьбы народов, царей и государственных деятелей, как и стихийные бедствия, ставятся им в зависимость от воли бога. Неудачи Ашота II, например, он объясняет тем, что тот «отказался от сладости поклонения» богу, или «за беззакония свои были преданы сыны народа нашего погибели и вмиг истреблены» и так далее. Но в то же время в его объяснении причин несчастий, постигших Армению, обнаруживается и двойственность. Наряду с идеалистическим объяснением тех или иных событий, он в ряде случаев, словно бы забывая нормы христианской историософии, ищет их причины в реально сложившейся в стране политической обстановке: «Именно эти незаконные распри стали причиной нашествия разбойников», — пишет он, то есть все беды проистекают от феодальных междоусобий. Эта двойственность является следствием противоречия между четко выраженной направленностью его произведения против феодальных междоусобий, с одной стороны, и отвечающей нормам официальной историософии религиозной мотивировкой событий — с другой. Таким образом, реализм политического мышления Драсханакертци заставляет его в некоторых случаях забывать о необходимости давать идеалистическое объяснение ходу исторических событий.

Из норм христианской историософии вытекает и представление Драсханакертци о том, что духовная власть выше власти материальной, власть церкви и ее пастырей выше власти царской[98]. Вместе с тем он был горячий приверженцем тесного союза царской власти с церковью, видя в подобном союзе залог силы и процветания страны. Для периода, когда Багратуни стремились преодолеть феодальный партикуляризм и создать централизованное армянское государство, что отвечало исторически обусловленным тенденциям экономического, социального и политического развития Армении, эта идея Иованнеса, безусловно, носила прогрессивный характер. Тот факт, что такие историки, как Товма Арпруни и Степанос Орбелян, которые, как и Мовсес Каланкатваци, являясь выразителями партикуляристских устремлений отдельных феодальных княжеств, стремились в своих трудах оправдать объективными причинами сепаратистские тенденции ишханов Васпуракана и Сюника в их борьбе против царей Смбата I и Ашота II Багратуни, свидетельствует о том, что создание единого государства было исторической необходимостью, проявлявшейся в сфере идей в форме осознания необходимости сохранять верность своему государю, и нарушение этой верности порицалось.

Историко-политическая концепция и христианское миросозерцание не могли не отразиться на отношении Иованнеса Драсханакертци к источникам и на отборе им исторических фактов. Как было отмечено выше, среди известных нам памятников армянской историографии, включая жития и мартирии, нет почти ни одного, который в той или иной форме не был бы использован католикосом Иованнесом в его труде. Если язык его труда в целом представляет собой своеобразную мозаику, в которой в собственное изложение искусно вплетаются слова, выражения и отдельные фрагменты, заимствованные из источников, то такую же искусную мозаику фактов, извлеченных из разных источников, представляет ткань исторического повествования первой — компилятивной части его сочинения.

Из памятников армянской историографии, как было отмечено, основными источниками фактического материала для нашего историка послужили труды Хоренаци, Себеоса, Гевонда и Шапуха Багратуни. Хоренаци дает начальную историю рода Багратуни, много сведений об отдельных представителях этого рода содержится и в трудах Себеоса и Гевонда, причем последний, согласно памятной записи; написал свою Историю по заказу ишхана Шапуха Багратуни (VIII в.), наконец; безусловно, исключительно богатый материал, в частности, о Багратуни, был заключен в Истории старшего современника Иованнеса историка Шапуха Багратуни (IX в.). Итак, все четыре названных историка с большими или меньшими оговорками могут считаться и историками рода Багратуни.

Из прославленных историков предшествующего периода им не использованы в качестве реального исторического материала Агатангелос, Егише и Парпеци, несмотря на то, что они были прекрасно известны нашему католикосу, который пользовался их сочинениями как образчиками стиля. У Егише, труд которого отличается всеми Характерными для агиографических произведений чертами, — а Иованнес придавал им большое значение, — он, быть может, в большей мере, чем у Хоренаци, перенял, как уже было отмечено, очень многое. Воспользовался в этом смысле Драсханакертци и трудами Парпеци и Агатангелоса, хотя в гораздо меньшей степени. Композицию своего Введения, отдельные выражения и мысли в нем он заимствует у Парпеци и Агатангелоса, не упоминая,, правда, в. отличие от первого, своих источников. У них же он, перенял и. второе название города Валарщапата — Нор Калак. Возникает вопрос, почему, излагая историю второй половины V в., он не воспользовался их трудами — трудами современных событиям историков? Это особенно относится к истории войны 450—451 гг., о ней у Драсханакертци имеется всего небольшой фрагмент,, из которого читатель вообще никакого представления об этих событиях не получает.

«Тут вовсе пришел конец — прекратилось царствование дома Аршакуни у армян, а с ним вместе — и патриаршество рода трижды блаженного просветителя нашего Григория. И всякий муж осуществлял собственную волю, возмущал мир и омрачал благолепие [церкви армянской].

После этого некоторые из наших нахараров... отреклись от христианской веры... А двое старших средь них — Шавасп Арцруни и Вндой из города Двина приказали построить капище Ормизду и храм для поклонения огню. Старшим жрецом Вндой назначил своего сына Шеройя... Когда храбрый Вардан, внук Саака Великого, услышал, что исчезло велелепие: церкви и стали пренебрегать годичными праздниками, он, собрав войско, неожиданным и смелым броском напал на нечестивого Шаваспа и, словно молнией, поразил его мечом, а марзпана Мшкана обратил в бегство. Захватив нечестивого Вндойя, он сжег его на огне храма, который тот соорудил в Двине, сына же его Шеройя повесил на деревянном истукане. На месте истукана он строит большую церковь во имя святого Григория, переводит туда патриарший престол и возводит на него великого патриарха Гюта» (гл. XV).

Эти сведения Драсханакертци извлек из недостоверного, полного анахронизмов жития — предания о Вардане Мамиконяне, которое в гораздо более пространном виде сохранилось лишь у Товмы Арцруни[99]. Причем, в отличие от последнего, он упоминает о Вардане только как о «внуке Саака Великого», даже не указывая-на его принадлежность к роду Мамиконянов. Напрашивается только один ответ: оба автора, и Егише и Парпеци, историки рода Мамиконянов, прославляющие воинские подвиги, доблесть и политическую мудрость его представителей, с точки зрения прославления рода Багратуни для Драсханакертци интереса не представляли. Разумеется, и у Егише и у Парпеци упоминаются Багратуни. Так, Егише об ишхане Тироце Багратуни говорит как о приверженце Васака Сюни, которого он заклеймил как предателя. А Парпеци, довольно много рассказывая об аспете Сааке Багратуни — марзпане Армении, всегда представляет его как бы в тени Ваана Мамиконянах То есть эти сведения не вполне отвечают представлениям Драсханакертци об авторитете Багратуни.

Еще отчетливее тенденция обходить молчанием факты, свидетельствующие о выдающейся роли Мамиконянов в истории Армении, прослеживается в главе XII труда Драсханакертци, которая представляет собой дословное заимствование, с некоторыми купюрами, сокращенного варианта Жития св. Нерсеса Партева. Здесь опущены все те фрагменты, где прямо говорится о Мамиконянах. Так, например, один из включенных им в текст его Истории фрагментов Жития начинается со строки 20 на с. 18 и доводится до Строки 12 на с. 19; дальше Иованнес пропускает весь отрывок, связанный с Мушелом Мамиконяном, — со строки 13 по 23 с. 19 — и продолжает далее по тексту Жития, начиная со строки 24-й. В то же время он включает в текст своего повествования весь тот отрывок Жития, где рассказано о том, как Смбат Багратуни захватил в плен «нечестивого Меружана (с. 20, строки 9—20).[100]

Разумеется, это не значит, что Драсханакертци вовсе ничего не сообщает о Мамиконянах. Он, например, заимствует у Анонима и Себеоса данные о Ваане и Григоре Мамиконянах, ставя акцент на их культурно-строительной деятельности, в частности, на сооружении церквей. Но в целом все, что он сообщает о Мамиконянах, ставит их в один ряд с другими армянскими феодальными родами, так что роль Мамиконянов в истории Армении, если судить по его труду, оказывается не такой уж приметной. Меж тем известно, что в V—VIII вв., а особенно в VII в. Мамиконяны играли выдающуюся роль в истории Армении к что начавшееся с конца VI в. соперничество с ними рода Багратуни к ковцу VIII в. завершилось поражением Мамиконянов[101]. Факты острей борьбы за политическое преобладание между Мамиконянами и. Багратуни в VIII в., особенно во второй его половине, содержатся в последней части труда Гевонда. Однако весь заключенный в ней богатейший материал Драсханакертци опускает под тем предлогом, что «...всей Арменией полностью овладели агаряне, и вельможи страны, нашей были [частью] уничтожены, а оставшиеся укрылись, пребывали под игом их, поэтому в этой части истории оскудели рассказы о наших ишханах, однако, возможно, найдется кое-что удовлетворяющее тебя в рассказанном до нас историком Шапухом» (гл. XXIV).

В последней фразе скрыто внутреннее противоречие, ибо если читатель может удовлетворить свое любопытство, прочитав историю Шапуха, то это значит, что не так уж оскудели рассказы о наших ишханах. Во всяком случае, такие последующие историки, как Асохик, Вардан, Киракос, наконец, Чамчян, находят достаточно материала у Гевонда (а Вардан, вероятно, также и у Шапуха), чтобы осветить историю VIII—первой половины IX века.

Очевидно, Драсханакертци предпочел обойти молчанием как не отвечающие его исторической концепции все сведения о борьбе Мамиконянов и Багратуни за власть, которые содержатся в последней части труда Гевонда.

Таким образом, Иованнес Драсханакертци может по праву считаться историком Багратуни, ибо в то время именно они своей деятельностью претворяли в жизнь его политический идеал централизованного государства, а его труд можно считать историей Армении в целом, поскольку Багратуни, в силу сложившейся в его время исторической обстановки, явились как бы продолжателями и наследниками династии Аршакуни, восстановителями царства Аршакуни.

С этой точки зрения становится понятной отмечаемая исследователями двойственность отношения Драсханакертци к царю Ашоту II Багратуни и Гагику Арцруни — ишхану, а затем царю армянского княжества Васпуракан, ибо он осуждал то одного, то другого всякий раз, когда их действия угрожали именно государственной целостности Армении.

В упомянутом выше последнем разделе труда Гевонда заключены также сообщения о ряде восстаний, которые нередко принимали широкий размах, охватывая значительные слои населения, и которыми руководили обычно все те же Мамиконяны. Здесь мы вплотную подходим к вопросу, имеющему отношение к учению церкви о грехе и добродетели. С ним связана вторая группа фактов, которую наш католикос планомерно замалчивает.

Самым большим грехом, грехом всех грехов церковь и, конечно, сам католикос армянской церкви Иованнес считали непокорность, восстание, а добродетелью — покорность. Свое понимание высшей добродетели Драсханакертци четко выразил в словах: «Но, все-таки, ставя выше себя покорность, которая есть матерь всяческих добродетелей...» (гл. XXXVI). Это положение определяет резко отрицательное отношение Драсханакертци ко всякого рода восстаниям, а в особенности к еретическим движениям. Причем это его отношение вовсе не выражается резкими выпадами против еретиков. Он просто вообще ничего не говорит о них.

На протяжении ряда столетий Армению сотрясали такие мощные еретические движения, как павликианство (VI—IX вв.), отзвуки которого докатились до южной Франции; движение хуррамитов (816—837 гг.) во главе с Бабеком; наконец, ко времени католикоса Иованнеса Оваеци (к 30—40 гг. IX в.) относится и начало движения тондракитов[102]. Однако мы тщетно стали бы искать даже упоминания о них в труде Драсханакертци. Он, например, подробно описывает красивую внешность католикоса Одзнеци, его поездку к халифу Омару II, но о том, какую жестокую борьбу вел этот католикос с павликианами, умалчивает. В рассказе Иованнеса, возможно, лишь одна фраза может быть воспринята как намек на борьбу Одзнени с павликианами: «Он сочинил также... речи для нужд кающихся, отвращающие от злых деяний и увещающие» (гл. XXII). Известно, что труды Одзнеци являются основным источником по движению павликиан в Армении. Ни слова не говорит Иованнес и о движении тондракитов, с которыми вели борьбу и царь Ашот I, и Смбат I, и, конечно же, он сам. Не пишет он обо всем этом, дабы не ввергнуть читателей в соблазн.

Единственные еретики, о которых Драсханакертци считает возможным и необходимым говорить — это халкидониты. Поскольку халкидонитство было официальной догмой византийской церкви, то, следовательно, оно не было ересью, потрясающей основы христианской церкви как феодального учреждения. Византийская халкидонитская церковь — это такой же оплот феодального строя и государства, как и церковь армянская. Догматические разногласия халкидонитов и антихалкидонитов в действительности имели под собой политическую подоплеку, и для Драсханакертци борьба с халкидонитством была в первую очередь борьбой за политическую независимость армянского государства и церкви, ибо именно с по-помощью этой догмы стремилась Византия подчинить себе Армению, и ее церковь. Этим объясняется и явная симпатия Драсханакертци к Иовану Майрагомеци[103]. Он отводит от него обвинения в юлианитстве[104] за его бескомпромиссное антихалкидонитство: «Хотя молва обвиняет его в том, — пишет он, — будто он ввел в святую церковь прискорбную ересь, однако я не могу даже в мыслях допустить, будто подобный человек мог задумать разрушение здания истинной веры» (гл. XVIII).

Несмотря на очевидную антихалкидонитскую направленность произведения католикоса Иованнеса, некоторые арменоведы, следуя Чамчяну, тем не менее приписали ему прямо противоположные настроения (Г. Айвазовский, Ф. Лажар)[105]. В этой связи остановимся еще на одной группе фактов, которые. Драсханакертци более или менее последовательно обходит молчанием. Это почти все сведения, которые касаются походов., византийских императоров, на Армению и жестокого обращения греческих войск с населением. Опущены такого рода подробности в связи, с походами византийского императора Ираклия (отмечается лишь факт освобождения креста Христова). Не упоминаются вовсе походы Юстиниана II и Тиверия III. При всем своем пристрастии к Багратуни, Драсханакертци полностью впускает все, что сообщает Гевонд об Ашоте Багратуни Патрике (685—689). Между тем словесный портрет его: «...Ашот-Патрикий, муж славный и уважаемый между нахарарами армянскими, из рода Багратуни — роскошный и щедрый в правлении, в поступках — нрава благоразумного и добродетельного...» выдержан в агиографическом стиле и вполне отвечает как литературным вкусам, так и политическому идеалу Иованнеса. Причина, по-видимому, кроется в следующих ниже строках: «В правление Ашота-Патрикия и на втором году своего царствования император Юстиниан посылает на Армению войско, которое/опустошив грабежом страну...» и так далее.

Наконец, и это особенно показательно, он ничего не говорит об осаде греческими войсками в 922 г. Двина, в котором находились арабский эмир Сбук и заключивший С ним союз царь Ашот II Еркат.

Иованнес был не только католикосом армянской церкви, но политиком и дипломатом, прекрасно понимавшим сложность положения Армении, зажатой между двумя могучими державами Востока — арабским халифатом и Византией. И это нашло свое выражение как бы в двух ликах его произведения: с одной стороны, Четко выраженный антихалкидонизм, направленный своим остриём против Византии, с другой — стремление замолчать факты враждебных акций Византии против Армении, вызванное сознанием того, что в борьбе с арабским халифатом трудно обойтись без помощи Византии. Так, когда политические интересы Армении требовали сближения с Византией (как это было после трагической гибели царя Смбата I), он шел на это, не забывая, однако, о необходимости сохранять независимость армянской церкви.

К союзу же с инаковерующими арабами в целом Драсханакертци всегда относится неодобрительно. Например, договор, который Тэодорос Рштуни, порвав с Византией, заключил с арабами, Драсханакертци характеризует как «договор со смертью» и «союз с адом». И полагая, что подобная измена союзу с христианским государем вполне оправдывает гнев императора Константина II, он считает возможным описать его вторжение в Армению и в довольно мягком тоне говорит о католикосе Нерсесе, который ради спасения Армении причастился с императором святых тайн и принял халкидонитство. Однако здесь же не забывает добавить: «Поневоле он стал причиной соблазна для многих, ибо это поколебало веру, которая была принята от св. Григория...» (гл. XIX).

Для патриарха армянской христианской церкви такая точка зрения естественна.

Из вышеизложенного видно, что Иованнес Драсханакертци, будучи главой армянской церкви, находясь в самой гуще политических событий, на которые он нередко оказывал значительное влияние, отнюдь не мог быть сторонним, бесстрастным наблюдателем или, как иногда о нем говорят, «объективным» историком, напротив, его труд отличается истинной «партийностью», можно сказать, публицистической заостренностью против всех тех явлений, которые роняли авторитет церкви и династии Багратуни как материальных носителей идеи сильной царской власти и централизованной государственности.

В послесловии Драсханакертци называет свое сочинение "показующим зерцалом", которое должно-предостеречь потомков от повторения ошибок, совершенных в его время, чем подчеркивается дидактическая направленность его произведения в целом. И действительно, история служила ему иллюстративным материалом для решения политических и морально-воспитательных задач. Это зеркало, но зеркало, которое показывает; то, что кажется важным ему, и в такой окраске, какая соответствует его миропониманию.

МАРГАРИТА ДАРБИНЯН-МЕЛИКЯН