История Армении

ГЛАВА XXXV О том, как Афшин пошел на Смбата и полонил его семью

Меж тем злонравный, ненавистный остикан Афшин, услышав о содеянном преступлении и бегстве Смбата из-за коварной уловки, об отступлении и уничтожении армянских войск и даже об измене вельможной знати и других, а также о резком расколе между ними, счел это время удобным, благоприятным и подходящим для осуществления своих намерений. И, руководствуясь своей плодовитой на зло мыслью, он, с ревом поднявшись и устремившись, подобно ужасному наводнению, шел, чтобы потопить дом Торгомов вредоносными бурлящими потоками и излить на царя яд своей желчи. Держа путь через гавар Ути, он вступает в пределы Гугарка и Вирка, чтобы сперва завоевать их либо вызвать смятение в народе, дабы никогда никуда не удалось бежать от него Смбату. Однако, так как нахарары тех пределов не склонились к мятежному союзу с ним, а к неприступным крепостям их он силою подступиться не сумел, то [Афшин] вновь вышел в Армению через гавар Вананд и, изменив там намерение, принялся домогаться, преследовать Смбата[842]. Но когда тот нашел себе убежище в крепости глубочайшего скалистого ущелья в Тайке, остикан, поняв, что не сможет ни коварною изменою низложить его и ни, согласно правилам военного искусства, победить, пошел и осадил крепость Карс в гаваре Вананд, ибо там, скрываясь и таясь, /99/ поместились и пребывали[843] принявшая монашество, одетая во власяницу царица Армении и ее невестка — дочь царя егерского, а также жены воинов-азатов[844].

Хранителем крепости был хананит[845] Хасан из рода Гндуни, [человек] очень верный, управляющий всего дома царского. Кроме того, в сокровищнице крепости хранились казна и много добра царского. Справившись и узнав об этом от некоторых находившихся при нем осведомленных [лиц], Афшин с неистовой яростью принялся осаждать[846] крепость. Тогда Хасан, поразмыслив с мудрой прозорливостью и в душе поняв, что у них нет иного пути освободиться от него[847], который, как видно, открыл двери погибели, и, положившись на волю провидения, потребовал от Афшина письменной клятвы, что он может не опасаться с его стороны кровопролития и всяческих злодейств и беззаконий[848]. И как только тот поторопился дать твердое письменное подтверждение просимого, он открыл ворота крепости, и Афшин вошел.

Хотя [находившиеся] в крепости люди были охвачены ужасом, словно бы он был страшным сокрушающим зверем, однако он не предал их тревогам и сомнениям опасности смерти или заключения в темницу, но вывел вон множество рамиков, избавив их от многих насилий, а с собою он взял и повез в Двин только царицу с ее невесткой, правителя дома царского и нескольких жен азатов, а также сокровища и добро, не столько, быть может, показывая близость неведомых бедствий после увода [в плен], сколько оказывая им почести и ласковое обращение, так что спустя сколько-то дней он отпустил Хасана, и тот отправился к своему царю[849]. Меж тем царь Смбат, придя снова в крепость Карс и увидев, что было захвачено врагом, не отступился от надежды на небесное спасение, но, восхваляя всем сердцем волю божию, продолжал верить, что обретение жизни будет дано ему, а ужасная потеря — врагу. Так как в зимнее время он не мог там оставаться, то отправился оттуда в Ерасхадзор[850], в крепость, что в гюхе Калзван[851]. Вот тогда меж обеими сторонами от Смбата и Афшина начали ездить послы вслед за послами, и те, устроив меж собой [как бы] судилище с допросом, старались отягчить, взвалить друг на друга обвинения в совершенном деле.

Затем остикан потребовал у царя как заложников старшего сына его [Ашота] /100/ и сына брата его Саака, а дочь младшего брата его Шапуха — себе в жены, будто бы считая клятвенное обещание Смбата нетвердым и неосновательным и только требуемое — основанием доверия и безмятежного мира. А царь, не видя подобающего единения нахараров с собой и не найдя никакого другого подходящего выхода, поневоле исполнил его волю — отдал ему сына своего Ашота и племянника своего Смбата в качестве заложников, а дочь младшего брата своего Шапуха в жены. И когда принял он их, и станцевали свадебные танцы и сплясали пляски, не пожелал тот уехать в суровую зимнюю пору.