История Армении

ГЛАВА LV О том, как царь Ашот поехал к императору и как благодаря царю Гагику был обуздан Юсуф

Когда это письмо было прочитано императору и постепенно он понял, что вторгшиеся к нам с юга злые напасти[1127], потрясения и погибель все еще бушуют вокруг нас, что ушел из жизни благодетельный и блаженный царь Смбат, которого считали достойным быть в ряду [святых] мучеников, тогда он поспешно послал за мною и за коронованным сыном царским Ашотом некоего василика Тэодора с изъявлениями большого почтения и ласки, искреннего и чистосердечного благоволения, напоминая о большой дружбе, что была между его отцом Василием и Смбатом, отцом [Ашота], и торопя нас вместе отправиться повидать его, чтобы позаботиться о благе народа. Так как сын царский Ашот пребывал [в это время] в подвластных ему крепостях, тогда как я находился в гаваре Тарон, поэтому василик прибыл сперва ко мне. Приняв приглашение относительно поездки Ашота /155/, я препроводил его к царевичу Ашоту. Когда тот прибыл и предъявил императорский указ, Ашот, воспрянув духом, весьма охотно поторопился пуститься в дорогу[1128]. На всем пути встречая, во время остановок на отдых, необыкновенное гостеприимство и царские почести, он прибыл, наконец, на свидание с великим императором, которым был оказан ему там более пышный и славный прием, нежели кому-либо другому из остальных великих князей, ибо он возвеличил и почтил его не как прочих вельмож, а как царского отпрыска. Император держал себя с ним почти как с равным себе и чествовал его почестями, подобающими царскому сану. Кроме того, император назвал его сыном мученика и своим любимым чадом, облачил в почетную порфиру, великолепные златотканые одеяния и отделанные золотом доспехи и опоясал его изукрашенным каменьями поясом. И так поступал он не единожды, и не дважды, но много раз. К нему подвели быстроногого и горделивого коня в прекрасном снаряжении, а также преподнесли ему множество кубков, чаш и большое количество золотой и серебряной утвари. Немало славных почестей оказали они и сопровождавшим его нахарарам, которых наградили большими деньгами и обеспечили щедрым содержанием до самого возвращения [Ашота] сюда.

Что же касается меня, то я направился в гавар Дерджан[1129], где оставался на протяжении месяца. Хотя посол[1130] неоднократно[1131] приглашал меня проявить благосклонное волеизъявление и отправиться во дворец к императору, однако я не пожелал, думая в душе, что может найтись кто-нибудь, кто косо посмотрит на мою поездку туда — к халкидонитам, решив, что я присоединился к ним. Итак, я не пожелал ехать, дабы не соблазнять души слабых. И вот, исполняя заветное свое желание[1132], я отправился в священную пещеру, в которой сперва пребывала святая Манэ[1133], а после нее жил трижды блаженный наш Просветитель[1134]. Немощные телом, они, следуя примеру бестелесных, победили тиранию страстей и, более заповеданного исполнив великолепное зрелище мужества живительной верой непрочной, были удостоены несказанного блаженства, будучи увенчаны Христом великой славою. Там, в ущелье я видел вырубленную в скале маленькую пещеру с труднодоступным входом и неудобную для жилья из-за обилия острых, торчащих, словно клыки, камней[1135]. В ней был воздвигнут священный алтарь — место постоянного пребывания Христа, где служили ему божественную /156/ литургию.

Затем с трепетом в сердце я приблизился и остановился у остроконечной скалы, на которой в течение двух дней пребывал «Причина нашего просвещения» [Григорий], ожидая кончины святой Манэ[1136]. Поклонившись там всемогущему господу Христу, я пошел к родничку, окруженному труднодоступными скалами с пристроенными к ним в знак почета дверьми, с приятной на вкус [водой], которою освежались святые после тяжких трудов и духовной службы. И там, где утолял жажду Григорий своей святою и непорочною рукой, — там и я, жалкий, с помощью[1137] ладоней своих удостоился вкусить воды из источника спасения Обновителя нашего, престол которого я унаследовал. Дал бы бог [унаследовать] и его пример! Я взял благословенную землю, осыпавшуюся с холмика, под которым было сокрыто от пастухов честное сокровище духовное. Еще прежде по моему приказанию над надгробными камнями была построена церковь, скрепленная известью. Я увидел живших там, в ущелье, в неприступных пещерах монахов, одетых во власяницу, спящих на голой земле, ходящих босиком, скудно питающихся, неустанно и слезно молящихся, — учеников трудов праведных и детей добродетели. Жили они не скопом, все вместе, но жилища их были раскиданы вдоль подножья горы; в тяжких трудах, в поте лица, удовлетворяли они свои телесные нужды. Получив от них благословение, я поехал в гюх Тордан, в садик святого Григория, где он проводил время, — место, в котором сокрыты сокровища мудрости и бессмертия, то есть живые мощи святых, которые прошли через мирскую жизнь, всегда пребывая в истине, и засияли словно солнце непреходящим светом, и, зажженные пламенем духа [святого], заблистали лучезарным, негасимым сиянием во славу бога. Проведя там ночь, я совершил поклонение Господу и отсек кусочек от хлебного дерева, которое своими руками посадил святой Просветитель. Оттуда я вернулся обратно, к горам, в монастырь и, проведя там вместе с ними в молитвах девять месяцев, был [затем] обольщен ласковыми и настойчивыми уговорами наших царей, изменил ради их обещаний благам, угодным богу, и вернулся в Армению. Однако не довелось мне увидеть исполнения обещанного ими, ибо, предавшись суетным и темным мыслям, они, совратившись, пошли вослед несправедливости, и из-за наших же [ишханов] поколебалась, /157/ пришла в смятение злосчастная наша страна. Меж тем я снова мечтал удалиться отсюда и поселиться у того же святого мужа[1138], если смерть позволит осуществиться [желанию]. Но это уже когда Господь пожелает.

Тем временем змий вредоносный, засевший, словно в логове, в городе Двине, устремил свои злонамеренные помыслы на то, как бы уязвить своим ядовитым жалом[1139] царя Гагика, а с ним вместе также и всех нахараров и обречь всю [страну] на разрушение и погибель. Но тот, уповая на господа, вызывал неожиданными нападениями[1140] жестокое замешательство и смятение среди правителей и начальников гаваров, войск и военачальников [остикана] на рубежах Гера и Зареванда, Маранда и Нахчавана и, доблестно сражаясь на протяжении многих дней с грабителями, войсками и военачальниками его, пролил потоки крови[1141].

При виде столь непоколебимого упорства, коварный остикан, постоянно получавший от него удары, словно бы человек низкий и пренебрегаемый, был разъярен этим и, дико рыча от бешенства, снялся с места, двинулся, пошел, поведя за собой массу набранного им несметного войска. Пустившись в путь, он прибыл, достиг пределов Мардастана[1142] и гавара Тосб, кичливо грозясь[1143] искоренить, разбить, раздавить, поразить, сокрушить, искрошить, полностью уничтожить и предать мечу весь род и все племя их с детьми. Когда они (царь Гагик с воинами его) увидели всю эту громаду тачикских войск, скопом надвинувшихся на них, и представили, как у иных малодушных дрогнут руки в бою, тогда поняли, что не смогут противостоять им войной, и, собрав всех, удалили в надежно охраняемые места. Сами же, составив единое воинство и облачившись в доспехи, направились к подножию горных твердынь, в ущелья и неприступные пещеры, неожиданно, стремительно появляясь то тут, то там перед преследующим их по пятам врагом.[1144]

И оттого, что они все время то появлялись, то исчезали, словно один водяной вал за другим, и стремительно передвигались, как сказано у Соломона: «Вот он идет, скачет по горам, прыгает по холмам... похож на серну или на молодого оленя»[1145], то враги не успевали вослед атаковать их и осуществить свое тщеславное[1146] желание. Почти как безумцы, обуянные /158/ яростью, два месяца занимались они грабежами, а затем, провидением божьим, бросив все, удалились, ушли через южные пределы гавара Росток в Гер и Салмаст, а оттуда — в города[1147] Атрпатакана[1148].

Что же касается спарапета Ашота, то его постоянная, неизменно чистосердечная служба и не вспомнилась коварному насильнику Юсуфу и не вызвала доверия в его жестоком сердце, ибо оно всегда служило злым помыслам. И когда он приготовился выступить против Васпураканской страны, то великую и благочестивую княгиню[1149] — мать спарапета — и двух его сестер отправил через Нахчаван в Персию — в Атрпатакан и посадил их как заложников под стражу. Спустя немного времени он очень спешно вызвал к себе и спарапета Ашота, который немедля отправился к нему, страшась за близких. Тот принял его ласково, назначил ему щедрое жалование и уважил подарками и почестями.

Меж тем царь Гагик вместе с сородичами своими и нахарарами, увидев, что мутные потоки зла высохли, иссякли и удалились, все вместе восславили промысел божий, а затем возвратились каждый в свои родные гавары — в города и гердастаны, гюхы и дома, и никто ничуть не пострадал от злого набежника-супостата, за исключением тех, кто по старости не смогли удалиться, попасть в укрепленные места. Немалую поддержку и помощь оказал царю Гагику также велемудрый, благочестивый и праведный ишхан Андзевацика Атом. Будучи весьма умным и проницательным, он, с помощью божьей, не вступая в сражение, рассеял, изгнал из страны и дома отца своего потоки всех коварных, бешеных, злых набежников. От огнемечущего вероломства распаленного Юсуфа он находил защиту под сенью божьего покровительства. Точно так же и Григор, ишхан Мокка, вместе с братом своим Гургеном в знак вассальной службы своей преподнесли Гагику, [спасшемуся] там от преследований, множество даров. Благодаря глубоким пропастям[1150], каменистости и неприступности [страны] он со всем своим народом благополучно спасся от поработителей-притеснителей.