Глава одиннадцатая: Другая мечта

Беата очнулась от резкого запаха, впившегося в голову рассадником колючек. Зашевелилась, замахала руками, чтобы избавиться от него, и как сквозь сон услышала голос Кайи:

— Да он не дожил бы до вашего появления! — возмущенно доказывала кому-то сестра. — Этот изверг ему в миску эля налил и хлебать заставлял! Мальчишку! Он бы отравился, если бы послушался! А если бы не послушался…

Беата ощутила невольную гордость за нее. Наконец-то Кайя оставила свою робость и высказала то, что у нее на душе. Пусть даже это были не чувства к любимому парню, а защита набедокурившей сестры — уже вперед. Тем более что Беата вправе была ожидать от нее выговора, а вовсе не поддержки. Впрочем, наверное, и за этим дело не станет.

Беата приоткрыла один глаз, потом второй и с трудом разглядела в неверном свете факела удовлетворенное лицо Джеммы.

— Очнулась она! — звонким голосом возвестила та и наконец убрала от носа Беаты отвратительно пахнущую тряпку. Поднялась на ноги, и Беата только сейчас поняла, что лежит на земле, но не на голом снегу, а на какой-то подстилке, не позволяющей ей замерзнуть.

Беата попыталась было сесть, но в глазах тут же потемнело, и она неловко схватилась за жесткую ткань, словно ища в ней поддержку. Рядом раздались шаги и озабоченный голос Вилхе:

— Ты как? Перелет осилишь? А то нам бы убраться отсюда поскорее, пока циркачи не протрезвели да городские защитники не опомнились.

Беата дождалась, когда пелена спадет, потом устало нахмурилась.

— Я теперь хоть что осилю.

Вилхе довольно кивнул и отправился на подмогу друзьям. Те сооружали подобие большого гамака из полотнища, подозрительно похожего на цирковой шатер. Только сейчас Беата поняла, что не помнит ничего после своего обморока. А между тем вся их компания находилась не у городских стен, как должна была, а в каком-то лесу, и слова Вилхе наводили на мысль о том, что приключение их закончилось не самым мирным путем.

Впрочем, узнает. Не сейчас, так чуть позже, когда наберется сил и станет способна хоть как-то реагировать на происходящее.

Беата даже не думала, что может быть так плохо. Когда ничего уже не хочется, разве что укрыться с головой той самой тканью, на которой лежала, и ждать, когда падающий хлопьями снег занесет ее так, что невозможно будет отличить от обычного холмика. Любое движение требовало невероятных усилий. Даже необходимость думать требовала невероятных усилий, а Беату одолевало такое безразличие, словно случилось что-то непоправимое.

Они спасли драконыша.

Он лежал, свернувшись клубочком, в почти доделанном гамаке, и дышал неровно, почти по-человечески всхлипывая. Беата никогда еще не видела такого маленького ящера — он был размером чуть больше лося — но даже этому не смогла удивиться. В конце концов, драконы же появляются из яиц, значит, совсем крошечными. Растут потом быстро, к совершеннолетию становясь настоящими исполинами, а этому, видать, не до роста было. Выжить бы. У таких-то хозяев.

Беата не ожидала того, с чем пришлось сегодня столкнуться. Крови, издевательств, боли, детских безвинных слез. Спасение драконышей ей почему-то представлялось легким веселым приключением. Они же делали хорошее дело, а значит, и награда за это хорошее дело должна была быть соответствующей. Нет, Беата хотела не похвал и признания, а какой-то яркой, все затмевающей радости в душе, которая объяснила бы, зачем Беата вообще родилась на этот свет.

Ничего не было.

Грязь, ужас, ненависть — Беата пропустила их через себя и словно сдулась. Ей было неимоверно жалко несчастного мальчишку-пленника, но теперь она предпочла бы, чтобы Кедде не сдержал слово и не взял ее с собой. Тогда Беата злилась бы и представляла себе нечто светлое и прекрасное — и оно было гораздо лучше, чем оказалось на самом деле. Просто мечта разбилась вдребезги, ничего после себя не оставив. И Беата не знала, ради чего ей существовать дальше.

Родителям она не нужна. То есть они, конечно, любят ее и даже как-то по-своему заботятся, но, не будь ее, они, пожалуй, и не расстроились бы вовсе. Жили бы в свое удовольствие, как привыкли, и забот не знали.

Старшая сестра всегда видела в ней только помеху. Они с детства не понимали друг друга, и Айлин воспринимала Беату как навязанную родителями обузу: вроде и должна о ней заботиться по причине старшинства, а лучше бы такой проблемы просто не было.

Кайю Беата и вовсе родной не считала. Жалела, конечно, сироту, благодарность испытывала за то, что та для нее делала, но членом семьи — той самой семьи, которой на самом деле ей так не доставало, — все же не чувствовала. А потому даже не думала, есть ли у Кайи к ней хоть малейшая привязанность. Тем более что взяться той было ну совсем уж неоткуда: не заслужила Беата своим поведением Кайиной теплоты. Так что и искать там нечего.

Из кузенов Беата признавала только Вилхе, но про него все уразумела давным-давно. А теперь и подтверждение тому получила. Даже разгроми Беата весь этот цирк собственноручно и освободи всех пленных драконов на свете, он не увидит в ней ту, в ком нуждался. Потому что Вилхе не нуждался ни в ком. Он вообще будто и не человек вовсе: ошибок не допускает, эмоций не проявляет. Помощи не ждет. Пройдет мимо Беаты и не заметит. Тоска…

Одже…

Беата вздрогнула, не понимая, как это имя вдруг встало в один ряд с самыми родными и близкими людьми. Ну и что, если именно с ним Беата в последнее время общалась больше, чем со всей своей семьей, вместе взятой? Ну и что, если он любил читать так же сильно, как Беата, и готов был обсуждать с ней книги, доставляя почти ни с чем не сравнимое удовольствие? Ну и что, если он больше недели хранил Беатины пряники, а потом ел их с таким отчаянием, словно в них было его единственное спасение?

Он тоже считал Беату толстой. Такой толстой, что сбежал, едва она ему об этом сказала, и больше даже не подошел ни разу, и не посмотрел на нее, и при встрече на другую сторону улицы переходил, стараясь затеряться между домами. Беата не понимала, что мешало ему раньше разглядеть в ней далеко не худышку, но какое это имело значение? Едва она подумала, что нашла настоящего друга, который принимает ее такой, какая она есть, и ничего от нее не требует, как он ее предал и бросил, оставив в душе неожиданную и никогда раньше не испытываемую боль.

Если Кедде думал, что Беата объявила голодовку из-за его идиотского условия, то глубоко заблуждался. Она хотела показать Одже, какой может стать. Чтобы он начал локти кусать, поняв, какую девушку потерял. Беате, конечно, не было до него дела, да и кто вообще такой Одже, чтобы из-за него страдать? Но наказать его за подобное пренебрежение следовало незамедлительно, и Беата использовала всю силу воли, чтобы осуществить свой план.

Чего ей это стоило, не хотелось даже вспоминать. Держаться помогала только невиданная ранее злость все на того же Одже. Попадись он ей тогда на дороге, первая их встреча показалась бы ему цветочками по сравнению с нынешней. Но Одже, зная ее характер, очевидно, предполагал что-то подобное, поэтому и вел себя соответствующе. А Беата, так и не найдя возможности высказать ему свое отношение лично, просто заперлась в собственной комнате и читала до рези в глазах, перекрывающей спазмы в пустом животе и позволяющей злиться на нее, а не на этого предателя!

И как она должна была отреагировать, когда увидела его возле дома Кедде?

Конечно, отвернуться и сделать вид, будто никакого Одже она отродясь не знала. Просто пройти мимо, даже не бросив взгляда. А еще лучше начать помогать уже ждавшему их Дарре отстегивать от пояса синего ящера гамак со спящим драконышем. И пусть ноги отказывались держать из-за усталости, а руки дрожали от холода и перенапряжения. И пусть в груди вдруг что-то полыхнуло и разлилось неуместным теплом, изгоняя и злость, и безразличие, и даже почти одолевшую безнадежность. И пусть из уст просто рвались наружу едкие вопросы, что Одже тут забыл и как она теперь выглядит, Беата смогла с собой справиться. Уж чего-чего, а силы воли ей было не занимать. И все в этом теперь убедились.

Показалось ей, или Одже на самом деле выдохнул ее имя — Беата в любом случае не обратила на него внимания. И никак не могла понять, почему он продолжал стоять — не уходя, но и не приближаясь, — хотя никто не обращал на него внимания. И только Кедде, приняв человеческий облик, недобро усмехнулся.

— За новой порцией извинений для подружки пожаловал? — даже не глядя в его сторону, поинтересовался он. — А я думал, нос у тебя еще с прошлого раза не сросся.

Одже вздрогнул; Ойра милосердная, Беата не увидела этого, поскольку по-прежнему стояла к нему спиной, а кожей почувствовала. Словно воздух колыхнулся так, что задел ее. Беата вздрогнула следом. И только сейчас поняла, что именно сказал Кедде.

— С какого прошлого раза? — так спокойно, как только могла в охватившем ее волнении, спросила она. Кедде лишь отмахнулся, всем своим видом показывая, сколь сильно она ему мешает. Но когда Беату это останавливало? Мигом забыв и о драконыше, и о своей усталости, она схватила Кедде за грудки и даже встряхнуть умудрилась, требуя ответа. Тот раздраженно дернулся, рассчитывая освободиться, но разжать Беатины руки сейчас можно было только тисками.

— Как же вы меня оба достали, — неожиданно замученно вздохнул он и посмотрел за спину Беаты. — Вилхе, угомони сестрицу, пока я по-настоящему не разозлился. Тут мальчишка загибается, а я должен…

Беата ощутила на своем плече руку Вилхе. Он твердо, но при этом очень ласково потянул ее к себе, и Беата почему-то подчинилась.

— Прости, — без всякого притворства проговорил Вилхе. — Мы с Кедде оба были не правы по отношению к тебе. Так что если захочешь в следующий раз полететь с нами…

— Не захочу! — оборвала его Беата и резко обернулась. Конечно, Одже уже не было: она знала это еще до того, как увидела опустевший угол дома. И что ей оставалось делать, как не рвануть за ним в острой необходимости найти и объясниться? Все вдруг встало на свои места. Видела Беата разбитое лицо Одже, да только никак не могла додуматься, что с ним произошло. Впрочем, не особо и старалась: так была обижена и сердита на него. А он, по всему выходило, пытался тогда Кедде вежливости научить. Вытребовать, чтобы этот грубиян перед Беатой извинился. А она не дождалась его возвращения. А потом и вовсе… отворачивалась всякий раз, как встречала. Это Одже должен был злиться и обижаться: он еще и физически пострадал из-за неблагодарной девицы. А он…

Пришел вон сегодня… Как будто Беату встречал…

— Одже!..

Мелькнувшая в конце улицы фигура замерла, и Беата, не глядя на дорогу, бросилась вперед. Запнулась обо что-то и почти упала Одже в объятия.

Он подхватил, стиснул руки, не давая ей растянуться на снегу. Беата ошеломленно подняла глаза.

— Не ушиблась? — взволнованно спросил Одже, и она тут же замотала головой, чувствуя, как возвращается уже забытое напрочь хорошее настроение. Как, оказывается, она скучала по его заботливости; по непривычным, больше книжным, фразам; по его голосу, Энда все подери! Себя-то зачем обманывать? Ни с кем ей не было так легко и приятно, как с Одже. И плевать, что он неказистый, что людям кажется странным, что работа у него далеко не геройская. Зато сам он герой! По крайней мере в Беатиных глазах!

— Ты ждал… долго? — спросила она, как будто это было самым важным. Хотя, быть может, именно это самым важным и было.

Одже отвел взгляд, помогая Беате устойчиво встать на землю. Потом разжал руки и чуть отступил в сторону.

Не говорить же, в самом деле, что он весь день возле дома Кедде проторчал, отойдя только раз, чтобы покормить заключенных, и уже не чувствуя от холода пальцев ни на руках, ни на ногах. И не объяснять, что с ума сходил с самого утра, когда увидел, как синий дракон поднялся над лесом, увозя Беату навстречу опасностям. Все молитвы из подаренной ведуньей книжицы вспомнил, прося богов, чтобы помогли. Сам-то сделать хоть что-то был бессилен. Да и Беата не позволила бы.

— Хотел убедиться, что ты не пострадала, — довольно-таки расплывчато ответил Одже. — Опасное дело — к дракону в пасть.

— Опасное дело — с его хозяевами на темной улице повстречаться, — несколько разочарованно ответила Беата. В нечаянных объятиях Одже оказалось так тепло и уютно, что меньше всего на свете хотелось на волю. А Одже так быстро ее отпустил. Словно обжегся. — Но теперь я с лопатой на «ты», смогу за себя постоять.

Одже явно ничего не понял. Только переступил с ноги на ногу и посмотрел туда, откуда Беата пришла.

— Тебя друзья, наверное, ждут, — пробормотал он. — А ты тут со мной время теряешь.

Беата глянула на него с недоумением. Наверное, в любой другой раз она бы обиделась и сделала то, на что он столь недвусмысленно намекал. Но вновь накатившая усталость притупила вечный своенравный огонь, и Беата лишь совершенно ровно спросила:

— Гонишь?

Одже снова вздрогнул, подался вперед, словно забыв себя. Глаза сверкнули невиданным ранее огнем.

— Я никогда!.. — сорвалось у него с губ, и тут же Одже потух. Опустил взгляд в землю. Сжал кулаки. — Я очень рад, что ты вернулась целой и невредимой, — совершенно бесцветно продолжил он. — Это важное и нужное дело — спасать безвинные жизни. Ты очень смелая и очень хорошая, Беата, и твои друзья…

— Ты мой единственный друг, — оборвала она его мучения, не осознавая, каким образом, но чувствуя каждое колебание Одже, и его неуверенность, и его стыд — а он невозможно чего-то стыдился и из-за этого не знал, куда себя деть. Создатели, какое счастье, что у нее совершенно не осталось сил ни на злость, ни на эгоизм. Ведь оказалось, что за ними скрывается столько интересного и… необходимого, как воздух… — Жаль, что я так долго этого не понимала.

Одже, не веря, снова отступил назад. Не может этого быть! Она или шутит, или издевается: а он и то и другое заслужил.

Или просто… не знает ничего?

— Я Кедде… не смог… хотел, чтобы он извинился перед тобой… — промямлил Одже, мысленно проклиная и свое косноязычие, и свою слабость. А впрочем, что ему было терять? — Он уделал меня, как юнца зеленого. Я даже глаза теперь не могу поднять на тебя, Беата. Опозорил…

Беата вытаращилась на него, как на какую-то невидаль. Усталость как рукой сняло. Все оказалось гораздо проще и гораздо сложнее, чем она думала. Одже и не собирался обижаться. Он был уверен, что сам обидел Беату, когда не смог защитить.

А то, что он оказался единственным, кто вообще захотел за нее заступиться, ему даже в голову не пришло. Еще и нашел, с кем сцепиться!

— Кедде же дракон! У него силища, как у восьмерых! С ним даже дядя Тила не справится!..

— А я должен был! — упрямо повторил Одже и взглядом едва снег возле себя не растопил. Ближайший уличный фонарь находился в десятке метров, и потому света от него было меньше, чем пляшущих теней, но Беата точно знала, что не ошибается. — Чтобы не смел впредь оскорблениями сыпать. Девушке гадость такую сказать — это ж надо додуматься!

У Беаты что-то зазвенело колокольчиком внутри. Перехватило дыхание. Вспыхнуло надеждой.

— Но я же правда толстая, — с подкупающей убедительностью прошептала она.

Одже даже о позоре своем забыл. Уставился Беате в лицо и каким-то не своим — глубоким и взволнованным — голосом проговорил:

— Краше тебя нет никого на свете!

Беата почувствовала, как загорелись щеки. Она не поверила бы любому другому комплименту, уверенная, что ей таким образом просто зубы хотят заговорить. Но Одже нашел нужные слова — пожалуй, только он один и был на это способен с его искренностью и отношением к Беате. Подрался за нее…

С ума сойти, парень за нее подрался!

Значило это что-то или нет? Одже с его обостренным чувством справедливости мог, конечно, и просто возмутиться поведением Кедде. Но тогда разве назвал бы Беату самой красивой на свете? Ведь она отлично знала, что это было неправдой. Но если Одже считал по-другому…

Создатели, это стало бы лучшей наградой за все ее горести!

— Проводишь меня? — с самой обольстительной улыбкой спросила Беата. Она не старалась кокетничать, но улыбка появилась сама. Кажется, она всегда это делала, когда Одже был рядом. Ему хотелось улыбаться. Хотя бы чтобы видеть ответ в его глазах.

Одже ошарашенно кивнул и поплелся рядом — не мог отказать Беате, хоть и не считал себя хоть сколько-нибудь достойным ее сопровождать, и не мог понять, для чего она его позвала. Пожалела за разбитый нос? За это было совсем уж стыдно. Нет бы руку или ногу в бою за девушку сломал, хоть какая-то доблесть проглядывала бы. Но нос! На него и так-то страшно смотреть с этими отвратительными веснушками, а теперь…

Убожество!

И хватило же наглости притащиться сегодня к дому Кедде, и ждать, и надеяться на какое-то чудо! И теперь, когда чудо произошло, не верить в него и божью милость, придумывая какие-то препятствия! А если… Если Беата все знала? И все понимала? И все равно назвала его своим другом?..

— Беата…

Она остановилась и выжидающе посмотрела на него. С губ у нее не сходила улыбка, а у Одже взгляд снова притянуло к земле.

— Я не хотел тебя обидеть.

Беата с трудом удержала себя от того, чтобы взять Одже за руку и ободряюще ее сжать. Будь сейчас день, она, пожалуй, осуществила бы это желание. Но увидь ее кто почти в полночь в такой позе с парнем… Ох и слухи поползут. А ведь Кайя сказала родителям, что они у Айлин будут ночевать, чтобы помочь при случае, пока у Дарре ночная смена. Если папа перестанет им доверять…

Беата-то переживет, а вот Кайя себе этого точно не простит. А Беату неожиданно стали беспокоить чувства названой сестры. Как и чувства Одже. Который тоже никак не мог себе чего-то простить.

— Я сама себя обидела, — с иронией поделилась Беата и добавила, понимая, что должна объяснить: — Не знала, что ты такой.

— Какой? — совсем упавшим голосом спросил Одже. А Беата, скрывая смущение, снова широко улыбнулась.

— Замечательный! — ну а что? Пусть и Одже хоть немного порадуется. Ведь заслужил же!

Не дожидаясь ответа, Беата снова двинулась в путь.

— Все книги перечитал?

Одже качнул головой — все еще неуверенно, но все-таки уже не так безнадежно.

— Вообще не притрагивался, — пробормотал он. — Смотреть на них не мог.

Беату затопило нежданной радостью — ну что с ним делать?

— А вслух читать еще не разучился? Я ведь приду проверю.

Одже наконец тоже улыбнулся.

— Приходи, — негромко и очень мягко проговорил он. — Я буду ждать.

Беата чуть слышно выдохнула, чувствуя, что радости становится тесно в груди, а выразить ее не позволяет совершенно не свойственное ей стеснение. И было так хорошо оттого, что можно просто идти по пустой темной улице рядом с парнем, молчать, заново переживая все только что произошедшее, и знать, что он не осудит и не посмеется. Даже если Беата в самую последнюю секунду прощания подастся вперед, поднимется на цыпочки и быстро поцелует его в щеку.

— Завтра… — растаяло морозное облачко обещания Беаты, а Одже все продолжал стоять возле ограды и смотреть в тускло светившиеся окна. Если он спит, то пусть бы никогда не просыпался. Но если все это правда…

Одже собрал с забора свежевыпавший снег и вытер им лицо. Щеки горели, как у молоденькой девицы, впервые взглянувшей на жениха, и Одже хотел было привычно обвинить себя в несуразности, но не смог. Если Беата не побрезговала…

Какое право он имеет жаловаться? И портить такой момент выдуманными глупостями?

Не думая ни о чем, Одже добрел до ближайшего сугроба, упал в него спиной и принялся смотреть в прояснившееся зимнее небо.

Загрузка...