Когда плачут драконы

Глава тридцать четвертая: Секрет «Истинных сказаний»

Одже устало присел на камень. Большую часть пути он проделал, однако впереди осталось самое сложное, и очень хотелось надеяться, что «Истинные сказания» не солгали.

Одже отлично помнил историю появления драконов, рассказанную в хранившейся у Арианы книге. Там говорилось, что люди преодолели самые невероятные препятствия, прежде чем добрались до Заповедной пещеры. Возможно, так оно и было, но Одже склонялся к тому, что все эти препятствия являлись обычными природными явлениями. Просто в ту пору люди не ведали, куда идти, вот их и бросало то в море, то в болото, а то и в кочевничьи степи.

Теперь все было иначе. Одже знал дорогу к Драконьей долине, и единственной сложностью ему представлялось преодоление окружавших ее гор. Ни одному существу без крыльев еще не удавалось через них перебраться. Одже мог, пожалуй, обратиться к той же Джемме, чтобы она довезла его до места, и ему почему-то даже казалось, что Джемма бы не отказала. Но тогда пришлось бы объяснять причину, по которой Одже собрался в драконью вотчину. А что он мог сказать? Одже хотел лишь взглянуть Создателям в глаза и спросить, для чего они придумали его жизнь.

Ну в самом деле: ни один человек на свете в нем не нуждался. У него не имелось хорошего дела и какой-то великой цели. Ему не было дано даже пользу кому-либо приносить — так зачем боги продлевали его дни?

Нет, Одже вовсе не мечтал о смерти и не искал ее — даже теперь, когда потерял последнюю радость жизни. Но если бы у Создателей нашлось для него хоть какое-то поручение…

Что ж, тогда, может, и не пришлось бы проклинать их за то, что не позволили они ему умереть сразу после рождения. Откачала его повитуха, вытащила из лап смерти.

Наверное, тогда и прогневила богов?

Одже искренне пытался отыскать в своей жизни смысл и, когда в ней появилась Беата, подумал, что это он и есть. Нет, он не надеялся, конечно, что однажды она ответит на его чувства, выйдет за него замуж, нарожает ему детей — такие мысли могли и до сумасшествия довести. Но пока Одже мог делать для Беаты хоть что-то хорошее, он переставал себя презирать. Пусть это были совершеннейшие пустяки, пусть Беата чаще сердилась на его неловкость, чем замечала его внимание, пусть она и без него отлично жила в своем мире, Одже настырно предлагал свои услуги и радовался даже самым крохотным своим успехам.

А потом Беата прямо дала понять, где в ее жизни его место. Одже не сердился — какое он имел на это право? Просто… перестал надеяться. И словно в пустоту какую-то упал. Полное и бесконечное одиночество. Грязно-серое, сырое, затхлое. Бессмысленное…

А ведь он почти уже поверил в то, что все-таки заслужил свое право на счастье. Когда руки не подвели и стрелы попали четко в цель. Когда заткнулись те, кто ни во что его не ставил. Когда Беата сказала, что хочет его поцеловать: пусть за выигрыш, пусть просто забавы ради. У Одже и в мыслях не было, что она может к нему что-то испытывать. Просто на секунду захотелось воспользоваться подарком то ли Создателей, то ли самой удивительной девушки на свете. Одже тогда и в голову не приходило, что она говорит о первом поцелуе. Разве мог он допустить, чтобы она потом всю жизнь жалела, что не сберегла его для любимого? Не простил бы себе ее мучений. Знал, что оскорбит своим отказом, но это было лучше, чем такая ее жертва. Тем более что Беата вроде бы согласилась с его правотой. Обиделась, конечно: Одже давно научился чувствовать малейшую смену ее настроения, но надеялся, что рано или поздно она разберется во всем и простит его. Всегда так было! И когда он не смог защитить ее от Кедде. И когда позволил ей замерзнуть на закате. И когда попытался от нее откупиться. Надо было только придумать, как ее задобрить, отвлечь от едва не сделанной глупости, а Одже, как назло, ни одной достойной идеи поймать не мог. Просто стоял чуть поодаль, не решаясь и дальше надоедать Беате своим присутствием и только все туже затягивая ремень, на котором держался колчан. Может, предложить Беате научить ее стрелять? Она же мечтала о подвиге, а в этом деле такое умение могло весьма пригодиться. А у Одже появится возможность хоть немного еще побыть вместе с Беатой. Коснуться ее рук. Почувствовать аромат волос. Напитаться этим на всю оставшуюся жизнь…

Одже со всех сторон оценил свою задумку и, не найдя в ней изъянов, шагнул было к Беате. Но она вдруг сорвалась с места, словно окончательно от Одже отказалась, и легко взбежала на помост. Одже даже не сразу уразумел ее цели: кузена победившего захотела поздравить? Так вроде они никогда особо дружны не были. Да и Хедин там бы не заскучал…

Но вот Хед обхватил одной рукой Беату за талию, притягивая к себе, а второй взъерошил ослепительно золотые кудри и наклонился к Беатиному лицу…

Дальше Одже просто не видел. В глазах почернело, и мир на какое-то время перестал существовать.

Сам же посоветовал Беате выбрать достойного мужчину, а уж кто мог быть достойнее Хедина? Сын градоначальника, командир отряда дружинников, спаситель драконов, да и просто отличный парень, которого повсеместно уважали и любили. Не случайно все девушки Армелона о нем грезили. И если он Беату выделил…

Одже выдернул из-за пояса наградную позолоченную стрелу и переломил ее пополам.

Радоваться должен! Богинь благословлять за то, что они такого суженого для Беаты припасли! Она за Хедином как за каменной стеной будет! В почете и счастье!

А Одже перебьется как-нибудь. Не впервой. Даже если от сердца совсем ничего не осталось. И дышать так больно, как не было и со сломанными ребрами. У Одже имелось столько возможностей издохнуть и не чувствовать всего этого, но он предпочел тянуть свою лямку, испытывая терпение Создателей. И, пожалуй, настала пора избавиться от столь трусливой привычки. Не откладывая ни на секунду, пока не зацепился еще за какую-нибудь надежду и не остался в Армелоне портить чужие жизни.

Каким-то невероятным усилием воли Одже выбросил из головы все посторонние мысли. Запер душу — или ту истерзанную ветошь, в которую она превратилась, — как раньше запирал, не позволяя себе чувствовать. И совершенно ясно понял, что должен делать.

Не случайно, наверное, Айлин именно сейчас дала ему «Истинные сказания»: боги подтолкнули. Одже прочитал книгу вдоль и поперек, выучив текст наизусть, а картинки запомнив до каждого деревца и песчинки на морском берегу. Тогда, конечно, не имел еще такой четкой цели, лишь ее неявные очертания. А теперь собрал все свои знания воедино и решился действовать.

Первым делом направился в казарму и, покуда командир был навеселе, выпросил у него отпуск. Одже ушел бы и без разрешения — все равно не рассчитывал вернуться, но привычка поступать правильно сделала свое дело.

Передал пост новому надсмотрщику, а сам собрался и еще в тот же самый вечер покинул Армелон.

Книгу занес Айлин по дороге. Сердечно поблагодарил, но так и не сказал, что оставил в ней письмо для Беаты. Не удержался, расслабившись на пару минут и позволив себе последние секунды былой радости. Просто представил, что Беате есть до него дело и что она расстроится из-за его отсутствия, когда поймет и простит. Если Беата когда-нибудь найдет его послание, значит, он не ошибся в ее доброте. А если нет…

Одже, во всяком случае, никогда об этом не узнает.

Лошадь он купил уже в соседнем городе, чтобы не вызвать в Армелоне ненужных вопросов. Истратил на нее все свои сбережения: впрочем, жалеть о них теперь не приходилось. Чтобы подкупить Создателей, их точно не хватит. А без лошади Одже доберется до Драконьей долины только к лету. Хватит ли у него силы духа на такой срок, он не знал и проверять не хотел.

Благополучно достигнув Хантесвила, пристроил нового четвероногого товарища на постоялом дворе: вернуться за ним Одже не рассчитывал, а губить невинную жизнь, бросив коня в лесу, не хотел.

Путь от города до окружающих Драконью долину гор оказался, однако, сложнее, чем Одже рассчитывал: дороги после майских дождей развезло, а там, где их не проложили, и вовсе пройти было почти невозможно. Но Одже слишком хорошо понимал, что путь у него сейчас только один — вперед, и потому брел из последних сил, оскальзываясь, падая в грязь и снова поднимаясь. Стыдиться нынче стоило разве что самого себя, а вернуться было попросту некуда.

В «Истинных сказаниях» момент проникновения незваных гостей в тогда еще безымянную долину был преподнесен как чудо, и большинство читателей, очевидно, принимали этот момент за вымысел. Но только не Одже. Для него фразы «поднялся над облаками» и «раздвинул руками водный поток» имели самый что ни на есть определенный смысл. Вовсе не боги благоволили будущим драконам, зазывая то ли в гости, то ли в ловушку. Просто их предводитель был отличным путешественником и знал множество природных секретов. А Одже о них прочитал в одной из купленных на ярмарке книг. Отдал за нее полугодовое жалование, но не жалел ни разу, столкнувшись с потрясающими вещами. А теперь и вовсе разгадав с ее помощью задачу Божественной Триады.

Одже искал водопад. Река при ударе о землю создавала облако брызг, поднявшись над которым можно было найти вход в пещеру, обычно прикрытый потоками воды. И вовсе не надо было лезть через горы, ломая себе шею. Требовалось лишь отыскать этот самый водопад, и Одже примерно представлял, куда идти.

Однако добраться до цели у него получилось только на следующий день: уж слишком велика оказалась Драконья долина, чтобы обойти вокруг нее одним махом. Хорошо еще, что Одже все-таки пошел в правильную сторону, иначе, судя по положению солнца, ему понадобилась бы еще неделя на исправление ошибки. И так-то только на второй вечер услышал шум низвергаемой с гор воды и, воодушевленный, поспешил на звук.

Вид перед ним открылся просто волшебный, особенно в свете лучей заходящего солнца. Никакая книга не могла передать величия и великолепной мощи водной стихии, заглушающей своим ревом вечернее пение птиц и рождающей нежную дрожащую радугу. Ту самую, которой так не хватало в жизни Одже.

В совершенно глупых мечтах он иногда представлял, как приводит Беату к какому-нибудь чуду природы и как она восторгается им, не веря глазам, а потом выговаривает Одже за то, что он столько времени скрывал от нее подобную красоту, но при этом совершенно не злится, и глаза у нее сияют радостью, и все личико лучится ей, окончательно сводя Одже с ума и толкая на запретное. Как же хотелось хоть раз дотронуться до ее кожи, погладить по нежной щеке, пересчитать очаровательные веснушки на носу, откинуть со лба непослушные локоны, а потом взять и покрыть ее губы поцелуями! Одже потом ненавидел себя за такие дерзости, понимая, что Беату передернуло бы от брезгливости, посмей он осквернить ее чело своими домогательствами, но ничего не мог с собой поделать. Снова и снова мысленно прижимал Беату к себе, закапывался лицом в ее пышные кудри, гладил по ним, по спине, по рукам, дурея от одних лишь фантазий. Богини милосердные, да если бы Беата все-таки поцеловала его там, на Главной площади...

Одже точно сделал бы что-нибудь непростительное. Не смог бы сдержать себя в руках, как ни храбрился, как ни убеждал себя, что и не с таким справлялся. Может, еще и поэтому отступил: слишком боялся напугать ее и потерять. Как будто теперь не потерял. И даже мысли о ее удовлетворении не утешали. Не хотел Одже рядом с Беатой никакого Хедина видеть! И никого не хотел! Он присвоил ее себе: с первого взгляда, с первого удара ее кулачка о его грудь! И пусть Беата ни сном ни духом об этом не ведала, Одже жил только ей и дышал только ей. И не мог по-другому…

Одже дал себе с четверть часа на передышку, понимая, что дальше подобной роскоши у него может и не быть, и в последний раз позволяя себе погрузиться в воспоминания. В те самые — невозможно теплые и восхитительные, когда Беата казалась такой близкой и понимающей. Перебрал в памяти моменты ее внимания, ее доброты и необъяснимой нежности — а бывали такие, и Одже сберег их в сердце, несмотря на колющую боль. Все потерял. По собственной вине — и теперь он вдруг очень хорошо это понял. Не нужен был в ту секунду Беате никакой Хедин. Она хотела дать шанс Одже, а он сам от него отказался. Струсил, предал ее доверие, а потом и вовсе сбежал. Зачем Беате такой друг? Только стыд за него и можно испытывать. Да жалость к убогому…

Одже вскочил, не мешкая больше ни секунды, и бросился к скале. Приспособлений для лазания по горам у него не было, но Одже не могло это остановить. Он взял с собой немного хлеба и воды да связку лучин, без которых в пещере никуда, и принялся за дело.

Как ни странно, подъем оказался проще, чем Одже себе представлял. Главным было найти опору для ноги, а потом надежно зацепиться за какую-нибудь щель пальцами. Пару раз, правда, Одже ошибался, сдирая ладони до крови, но не останавливался и вскоре увидел за сплошным потоком воды темное углубление. Вне всякого сомнения, именно его он и искал. И именно через него будущие драконы попали в Долину.

Одже осторожно, выверяя каждое движение, дотянулся до уступа у прохода, умудрившись не только не сорваться, но даже не особо вымокнуть, когда обтирал грудью скалу, пробираясь внутрь. Это позволило ему несколько воспрянуть духом: как минимум потому, что «Истинные сказания» до сих пор не обманывали. Значит, и до Создателей могли довести, если Одже где-нибудь маху не даст. А это ему было раз плюнуть.

Выдернув себя из очередного витка самоедства — самое время, что уж говорить, — Одже зажег лучину и при ее неверном свете двинулся вперед. Делом это оказалось небыстрым: приходилось старательно прощупывать дорогу, чтобы не навернуться и не закончить свое путешествие раньше срока. Тут ведь никто на помощь не придет; разве что еще через пару сотен лет такие же болваны, как он, обнаружат его переломанные косточки да закопают где-нибудь у подножия гор. А там хоть и было до безобразия красиво, но все же не настолько, чтобы прельстить Одже.

В какой-то книге он читал, что в пещерах может быть невероятно интересно. Наскальные рисунки древних людей, подземные озера, известковые сосули, растущие не только из потолка, но и из пола, но Одже ничего этого не видел. Света лучины хватало аккурат на половину шага, а факел запаливать Одже почему-то не решался. Все-таки в гости шел, да не к кому-нибудь, а к самой Божественной Триаде: тут раболепие надо было выказывать, а не наглость. А то превратят без разговоров в ящера — вот это будет веселье!

Одже усмехнулся и тут же вздрогнул от гулкого эха, разнесшего этот звук в разные стороны. Вот странность: а ведь Одже был уверен, что здесь всего один проход — сквозь гору и до самой Долины. А по всему выходило, что справа и слева другие коридоры ветвились. Может, один из них вел прямиком в Заповедную пещеру? Это было бы неплохо: Одже, признаться, не желал неожиданных встреч в Долине. Вдруг там еще какой дракон на лето остался и он начнет Одже претензии по поводу его вторжения предъявлять? Так можно и в драконьем желудке свои дни закончить, не увидев Создателей.

Однако соваться, не зная броду, в какой-либо из неизвестных ходов было еще хуже. Заплутает в темноте, запутается в хитросплетениях коридоров — и пиши пропало.

Вот только и в Заповедной пещере Одже наверняка ждала та же участь. В «Сказаниях» ведь ни слова не говорилось о том, куда именно направились люди в поисках Жезла Могущества. Рассказывалось, что боги встретили их и сами провели в свои покои. Вряд ли Одже удостоится такой же чести, а это значило, что ему надлежало принять решение, куда двигаться дальше. Или повернуть назад и возвратиться в Армелон не солоно хлебавши. Зато живому и почти даже не поцарапанному.

Одже снова усмехнулся и сделал решительный шаг вперед. И замер, услышав рядом трудное горячее дыхание.

Во тьме грота вспыхнули три пары драконьих глаз…

Беата отчаянно скучала. Слишком давно она не видела Одже и просто не знала, куда себя деть. Даже не думала, что настолько привыкла к этому убогому и их ежедневным встречам, однако просыпалась ни свет ни заря и целый день маялась от безделья. Что только ни перепробовала. И комнату свою расписать, презрев все запреты, — да не было настроения: и картинки в голову не приходили, и рука отказывалась выводить даже простейшие узоры. И прогулку по красивым местам устроить — да только вовсе не такими уж и красивыми они выглядели без Одже, и любоваться ими не хотелось, и радость, столь прочно поселившаяся у Беаты в душе, не просыпалась.

Все казалось постылым.

И Беата, сколь бы ни отказывалась в этом себе признаваться, знала причину.

Ну что ей было с ним делать?

Злость прошла, едва лишь Беата увидела его болезненно побелевшее лицо. И даже не явная ревность Одже была тому причиной. А острая жалость: ее месть удалась на славу. Все ожидания переплюнула, но так по Одже ударила, как Беата и не хотела вовсе. А уж когда он стрелу наградную сломал...

Только гордость не позволила броситься к нему и все объяснить. Как бы ни было Беате обидно из-за его пренебрежения, подобной расплаты Одже вряд ли заслуживал. Другой на его месте взобрался бы на помост, разбил нос Хедину, а Беату перекинул бы через плечо и унес с площади назло всем злопыхателям. И Беата, пожалуй, пофыркала бы, но смирилась, довольная результатом.

Однако влюбилась она совсем в другого парня. Неуверенного, бестолкового, не знающего, как выглядит наглость. Зато готового отдать последнее за одну Беатину улыбку. А то, что он ее поцеловать отказался...

Так наверняка же были у Одже весомые причины, о которых Беата предпочла не задумываться. Помнится, она и в прошлый раз сочла, что он посчитал ее толстой и потому не захотел с ней знаться. А на деле вон что оказалось.

Вероятно, задержись Одже на площади хоть на минуту, взгляни на Беату, сделай шаг к помосту, — и она забыла бы обиду. Бросилась ему на шею, заставила себя услышать и выдернула бы из читаемого во всей его позе отчаяния. Но Одже просто развернулся и ушел. И Беата не заставила себя побежать за ним. В конце концов, хоть небольшое наказание он заслуживал, чтобы в следующий раз ценил ее благоволение. Помается ночь, а поутру сам придет. А уж Беата его не пропустит.

Однако на следующее утро она все глаза проглядела, пытаясь заметить Одже возле своего дома. Знала, что внутрь зайти он не решится, но даже предположить не могла, что вовсе не явится. Или она действительно слишком сильно задела его своим поступком, или, напротив, ему было все равно? Может, Одже вовсе и не терял из-за нее головы? Может, тоже всего лишь выгодную дружбу искал, а как понял, что не выгорело...

Нет, глупости, разве тогда отказался бы он ее поцеловать? Женихом-то всяко выгоднее быть, и Беата даже сквозь новую обиду не могла это не понимать. Может, он решил заняться ее воспитанием? Вот это Одже любил, тут мало кто мог с ним поспорить. Вроде и не занудствовал, но всегда умудрялся такие чувства в Беате пробудить, что ей самой хотелось поступать правильно. Наверное, и сейчас взялся за старое. Дает Беате возможность поразмыслить над своим поступком и сделать верные выводы. А уж потом и заявится на готовенькое — несомненным победителем.

Такие мысли снова разозлили Беату, и следующие два дня она всеми силами гнала от себя воспоминания об Одже. В конце концов, если она нынче и начудила, то только с его подачи. Не отказался бы от ее поцелуя, вообще ничего не случилось бы. Вернее, случилось, но...

Совсем, совсем другое...

Как же Беата тосковала! Почти презирала себя за такую слабость, но, куда бы ни пошла, что бы ни делала, везде невольно искала Одже. То голос вдруг его слышался, то походка похожая чудилась, то фигура вдалеке мелькала — ну точь-в-точь Одже. Беата даже по привычке срывалась пару раз к нему, но, к счастью, вовремя себя останавливала. От такого-то он как пить дать зазнается. И так вон носа не кажет, а потом задерет его и устроит Беате развеселую жизнь. Нет уж, надо выдержать характер. Чтобы и самой к себе уважение не потерять, и Одже его внушить. Он дорожить ей должен, а не разбрасываться подарками. Нашелся тоже, блюститель нравственности! За собой пусть следит!

Однако на следующий день Беата была уже не столь уверена в своем терпении. Это Одже со своей неубиваемой силой воли умел ждать до посинения, а Беата предпочитала получать все и сразу. И проблемы решать на берегу, и недовольство высказывать тут же. И лишь с Одже почему-то отступила от этого правила. Кажется, слишком боялась показаться ему склочной фурией. И разочаровать.

Вот только вряд ли сейчас она разочаровала его меньше. Выставить себя при всех неразборчивой девицей, у которой один ветер в голове, — это надо было постараться. А для Одже ведь и важным могло быть ее целомудрие. Беата, на самом деле, ничего не знала о том, что у него на душе. Просто диктовала свои правила, а Одже с ними соглашался. Пока она не перегнула палку.

Но что же теперь делать? Пойти к Одже и прямо сказать, что была не права? Что он обидел ее своим отказом, а в гневе Беата не ведает, что творит? Что на самом деле никакой Хедин ей даром не нужен, а нужен один только Одже? Так нужен, что она не знает, что с этим делать, и постоянно все портит?

Да уж, хороша она будет с таким признанием, особенно если Одже его не оценит. Нет, надо было как-то вынудить именно его сделать первый шаг. В конце концов, это мужское дело — принимать решения. А женское — мягко подтолкнуть любимого к тому, что она хочет. Вон как у Беаты лихо получилось Дарре и Айлин свести. Неужели она о себе не позаботится? Неужели не придумает способа получить желаемое? С ее-то фантазией и решительностью?

Можно, например, сделать вид, что она подвернула ногу, торопясь на рынок, и аккурат возле городской тюрьмы. Одже тогда придется заносить ее к себе в каморку на руках и оказывать первую помощь. А уж там точно найдется повод разговориться.

Или сказать, что папа попросил узнать о здоровье заключенных и выслушать их жалобы. Одже тогда наверняка ее безопасностью озаботится и будет всюду сопровождать, ни на шаг от себя не отпуская.

Или…

Да что там голову ломать: на месте и определится. Так даже интереснее будет, и времени не останется на то, чтобы бояться неудачи.

Воспрянув духом, Беата тут же отправилась к городской тюрьме. Постучаться, правда, не рискнула, предпочтя дождаться, когда Одже появится сам, и уже потом разыграть свою роль. Замерла за углом соседнего дома и принялась придумывать — один другого лучше — планы по укрощению Одже. Улыбалась своим идеям, иногда отмахиваясь от совсем уж малоприличных мыслей, и замирала в предчувствии скорой встречи.

И не поверила самой себе, когда солнце начало клониться к закату, а Одже так ни разу и не вышел из своей караулки. Хандрил? Увлекся интересной книгой и забыл обо всем на свете? Пожалуй, Беату это совсем бы не удивило. Но тогда ее ожидание могло затянуться чересчур надолго. Нет уж, надо было принимать меры.

Однако заходить в тюрьму на ночь глядя воспитание Беате все-таки не позволило. Это она знала, что Одже ничего лишнего себе не позволит, а люди могли сочинить все, что угодно. Особенно после ее выступления на смотре войск. Поползут слухи, добавят отцу седых волос. Ладно: до завтра Беата как-нибудь дотерпит — в следующий раз умнее будет. И настойчивее.

Новое утро выдалось на загляденье: солнечное, теплое, самое подходящее для прогулки, и Беата особенно остро ощутила, как ей их не хватает. Поэтому на ходу сунула себе в рот вчерашнюю плюшку, захватила на всякий случай еще пару с собой и снова поспешила к городской тюрьме. Только притаилась на этот раз не у парадного входа, а пробралась огородами к черному: уж за водой-то Одже точно выйдет. А Беате стало жизненно необходимо его увидеть. В душе вдруг проснулось странное беспокойство. Беата не могла понять причину, но и избавиться от него ей было не под силу; и только Одже сумел бы его развеять. У него всегда это получалось: одной лишь улыбкой Одже умел внушить Беате, что все ее беды вовсе не так страшны, как ей казалось, потому что он всегда поддержит, заступится, возьмет на себя самое сложное. Что бы Беата ни думала о себе, а первый шаг как раз всегда делал Одже. Страшась, смущаясь, не надеясь на ее благосклонность, он все же рисковал снова и снова...

Беата вцепилась в забор, ограждающий задний двор тюрьмы. Оба виноваты — вместе и расхлебывать. Так чего же она здесь караулит, внутрь не идет? И так столько времени потеряла — зачем продлевать обоюдные мучения?

Беата решительно обогнула здание и не менее решительно толкнула входную дверь...

И оторопела оттого, что та не двинулась с места.

Одже никогда не запирался, радуясь любому гостю. Или Беата к ним отныне не относилась? Или он совсем... отвернулся от людей из-за ее предательства?

Беата вспомнила изменившееся до неузнаваемости лицо Одже после своих нежностей с Хедином и изо всех сил забарабанила в дверь. Внутри что-то тревожно замерло, однако раздавшиеся почти следом шаги позволили Беате выдохнуть. Отозвался — уже хорошо. Остальное будет зависеть только от Беаты.

Она нацепила на лицо вызывающую улыбку и приготовилась встретить изумленного ее появлением Одже парой острых фраз. Но за распахнутой дверью неожиданно оказался патлатый пацан — ровесник Беаты — с выражением полнейшего безразличия на лице.

— Чего тебе? — вяло поинтересовался он. — Или двери попутала?

— Я... Одже ищу... — кое-как овладев собой, выдавила Беата. — Он здесь?

Пацан мотнул головой, разметав патлы по плечам.

— Я вместо него, — объяснил он. — Ты если к кому из заключенных, то посещение только по письменному разрешению...

— А Одже где? — не дослушав, снова спросила Беата. Патлатый насупился и пожал плечами.

— Я почем знаю? Мое дело — преступников сторожить. А с хахалем своим сама разбирайся!

С этими словами он захлопнул дверь, едва не сдув Беату с крыльца. Она не поскупилась на проклятие в адрес нового знакомого и даже пнула дверь, как будто это могло что-то изменить. Потом наградила таким же проклятием и себя и принялась думать, что делать дальше.

Что могло случиться с Одже, чтобы он оставил пост? Разве что серьезная болезнь одолела, вот он и лежит дома, не в силах подняться, а отец его опять к доктору обратиться не хочет.

Представив себе эту картину, Беата со всех ног бросилась к избе главного лесоруба. Однако уже у ворот замешкалась. Если отец у Одже — самодур и ему нравится измываться над сыном, то он ни слова не скажет Беате о его самочувствии, только отыграется потом на Одже, окончательно его сломав. Нет, тут напролом идти точно не стоит. А вот повторить хитрость и подождать кого-либо из домочадцев на заднем дворе — отличный план. Может, мать Одже выйдет, а может, кто из братьев или сестер. Их-то Беата и распытает.

На этот раз ей наконец повезло. Маленькая девочка, качающаяся на качели, избавила от необходимости снова ждать. Беата не поскупилась на благодарность богиням и окликнула малышку.

Та оказалась совершенно чудным приветливым ребенком, очень похожим на Одже, и за две плюшки с удовольствием сообщила Беате, что брат в последний раз заходил домой после праздника — «такой нарядный и грустный» — дал ей медовый леденец и за что-то извинился. С тех пор его и не было.

— Мама говорит, он нас на какую-то казарму променял, — закончила жаловаться малышка, и Беата уже знала, куда ей пойти дальше. Уж начальник-то Одже должен знать, где он. Может, заслал куда, не дав возможности предупредить об отъезде. Хотя вот к сестре Одже нашел время завернуть. А к Беате…

Побоялся? Не простил? Да почему именно сейчас-то?!

Не Хедин же его отослал, мстя за то, что Беата учудила: он в таком странном состоянии был, что, кажется, вообще не понимал, кого своими милостями одаривал. На губах улыбка, а глаза совершенно стеклянные. Это и спасло.

В полном недоумении Беата направилась прямиком к главнокомандующему и потребовала у того отчета таким уверенным тоном, словно имела на это право. Позабавило ли такое обращение бравого вояку или на самом деле произвело впечатление, однако он признал за Беатой право получить ответ.

— Какой еще отпуск? — оторопела Беата. Ее собеседник усмехнулся.

— Парень за четыре года ни одной смены не пропустил — как ты думаешь, имеет он право на отдых?

Но Беату интересовало вовсе не это.

— Разве он не сказал, почему вдруг решил уйти?

Командир покачал головой — как показалось Беате, с непонятным сочувствием.

— Согласно воинскому уставу любой дружинник имеет право на отпуск по истечении двух лет службы, — зачем-то сообщил ей он. — Если в это время нет войны, я обязан предоставить его, не спрашивая причины. Могу только сказать, что Одже покинул Армелон: парни, что дежурили в тот день на крепостных стенах, видели его. Что-нибудь еще?

Беата охнула, ошеломленная. Ушел? Из города? Никого не предупредив? Далеко? Надолго?

Однако большего ей добиться не удалось, а потому, совершенно растерянная и подавленная, она побрела по улице, не зная, что делать дальше.

Почему?

Одже взял отпуск, нашел замену на службе, извинился перед сестрой…

И пропал…

Ему же и пойти-то не к кому, чтобы хотя бы эти несколько дней переждать. Беата не хотела думать о плохом, но холодные мысли лезли сами, нервируя, пугая, бросая в панику. Кажется, Беата только сейчас поняла, что лишилась Одже. Неожиданно и насовсем. И больше… Больше вообще ничего не будет. Ни его неловкой, но такой искренней заботы. Ни вдохновляющей и волнующей радости в его глазах. Ни тщательно взвешенных и таких понятных слов. Ни…

Близости.

Объятий.

Поцелуев.

Никогда, потому что Одже ушел и больше не вернется. Беата причинила ему слишком сильную боль. Даже после избиения отцом Одже остался в Армелоне и попытался построить новую жизнь. А с предательством Беаты не стал бороться. И она слишком хорошо его знала, чтобы тешить себя напрасными надеждами.

Он отказался от нее. И только Беата в этом виновата. И если сейчас Одже уже нет в живых…

Создатели, это ее, только ее проступок! Одже ведь…

Он совсем не мог от нее защититься! Каждое слово ловил, каждый взгляд разгадать пытался! Беате это льстило — чего уж скрывать? — и все же она никогда не была столь жестокосердной, чтобы пользоваться его привязанностью, не отвечая взаимностью.

И лишь теперь…

Боги, он же наверняка подумал, что она играла с ним все это время. Забавлялась, проверяя, а на самом деле совсем ничего не испытывала. Беата ведь ни разу своих истинных желаний не озвучила; разве что — когда поцеловать попыталась. Решила разом все прояснить и избежать тягучих трудностей. Вот и избежала.

Дуреха, да почему же не говорила, как ей хорошо рядом с ним? Как ей нравится его внимание и то, что именно Одже его оказывает? Как она ждет каждый день встречи с ним, потому что только он способен сделать ее счастливой?

Одже, как никто, заслуживал таких слов. Быть может, именно они помогли бы ему правильно ее понять?

Беата сама не заметила, как вернулась домой — утомленная, потерянная, виноватая, несчастная. Без сил ткнулась лбом в закрытую дверь: там, внутри, ей не будет утешения. Никто не поймет и не поддержит; да даже будь по-другому — какое это теперь имело значение? Разве Беата сможет сказать, что любила и все потеряла? И разве кто-то поможет ей исправить ошибку?

— Беата… — раздался со стороны входа в пекарню осторожный голос Кайи. — Ты… тебе нехорошо?

Беата передернула плечами, не чувствуя желания осадить названую сестру. Достаточно того, что она своим эгоизмом Одже жизнь поломала. Кайя тоже настрадалась — куда еще Беату терпеть?

— Убегалась, — попыталась отговориться она. — Тяжко с непривычки. Сейчас отдышусь.

Кайя помолчала, очевидно не поверив, но почему-то не став распытывать. Вместо этого нырнула в складки платья и протянула сестре листок бумаги.

— Айлин просила тебе передать, — как-то обреченно — или Беате теперь все казалось обреченным? — проговорила она. Беата утомленно взяла у нее листок, равнодушно поблагодарила и затащила себя в дом. Там прислонилось спиной к двери и съехала по ней на пол.

Давно она не плакала — даже и забыла, что это такое. Те слезы, что выдавливала злость, не считались, они и шнокеля не стоили по сравнению с нынешними — горячими, горькими, безнадежными. Беата безмолвно заливалась ими, даже не пытаясь утереть и понимая только, что и они не помогут. Потеряла. Самого лучшего и самого нужного. Только Создателям известно, чем Беата заслужила их милость, если они ей послали такого друга. Или знали, как она их подарком распорядится, и просто хотели поиграть? В это было проще поверить, ведь Беата все про себя знала и ни секунды не верила в то, что достойна счастья. Ну что, на самом деле, она сделала хорошего в своей жизни? Родителей ни во что не ставила. Родную сестру изо всех сил изводила. Названую — просто игнорировала, изредка используя в своих целях. И даже Одже не смогла оценить и удержать.

Хамка и эгоистка.

Может, Одже как раз повезло, что он от Беаты избавился? Найдет себе нежную покладистую девушку, которая будет его уважать и теплом всю жизнь баловать — он-то это точно заслужил. А Беата…

Она сжала кулаки от накатившей в момент боли, слишком ярко представив себе картину счастливой семейной жизни Одже, и только теперь вспомнила о бумаге в руке. Ничего не видя от слез, она развернула листок и сердито уставилась на него: что еще за причуды — письма писать? Ну, не смогла ее Айлин дома застать, сказала бы Кайе, что хотела. Никаких секретов у них быть не могло, так зачем же…

Беата вздрогнула, разглядев наконец крупный знакомый почерк. Она видела его пару раз, когда Одже срочно вызывали по службе и он оставлял в двери для Беаты записки, извиняясь за свое отсутствие. Неужели и сейчас не побрезговал пару слов ей черкнуть? Но откуда у Айлин?..

Беата раздраженно вытерла глаза и уставилась в непослушные расплывающиеся строки.

«Беата, прости, пожалуйста, я, наверное, не имею права теперь к тебе обращаться, — начиналось письмо, и Беата вздрогнула, еще сильнее почувствовав себя виноватой. Конечно, Одже все понял именно так, как она и думала. Опять взвалил на себя ее проступок и решил, что непростительно обидел. И больше не посмел испытывать судьбу. — Но я хочу наконец сделать то, на что мне никогда не хватало смелости. Столько времени потерял, а ведь должен был каждый день тебе эти слова говорить!

Ты лучшая девушка на свете, Беата! Самая красивая, самая пылкая, самая добрая, самая искренняя, самая понимающая! Пожалуйста, поверь в это и не позволяй никому себя обижать! Быть твоим другом — это огромное счастье, и я никогда не забуду, столь щедро и бескорыстно ты делилась им со мной. Верю, что ты тоже обретешь свое счастье, и буду всю жизнь молить об этом Создателей: уж такую-то просьбу они наверняка услышат.

Спасибо за все то, что ты для меня сделала! Ты — лучшее, что могло со мной произойти! Пожалуйста, сияй и дальше, сияй всегда, мое яркое жгучее солнце!»

Слезы просохли.

Другая на месте Беаты, наверное, окончательно отдалась бы отчаянию, поняв, что натворила, Беата же с каждым прочитанным словом только собиралась с мыслями. И утверждалась в самой главной — она не может отказаться от Одже.

Вовсе не потому, что он — единственный в мире — видел ее такой, как написал, и любил всей душой. А потому, что Беата не могла без него жить. Не хотела, не представляла себе нового дня без его теплоты. Не позволит она Одже бросить себя! Разыщет, схватит за грудки, заглянет в глаза, выскажет ему все!..

И больше никогда не отпустит!

Забыв об усталости, Беата снова выскочила из дома и помчалась на другой конец города к сестре. Уже вечерело, и Айлин наверняка готовила детей ко сну, но Беата не могла ждать. Любая секунда могла стоить Одже жизни, особенно если Беата верно догадалась, куда он отправился. Еще в самом начале знакомства они говорили о том, есть ли способ пробраться в Заповедную пещеру и встретиться с богами. Тогда им с Одже обоим было, что спросить у Создателей. Позже, однако, Беата обнаружила, что ее жизнь вовсе не так пуста и бессмысленна, как чудилась до дружбы с Одже. А вот он, кажется, так и не обрел хоть толики такой же уверенности.

— Соскучилась вчера по «Истинным сказаниям», — без толики насмешки объяснила Айлин, — а в книге письмо.

— Читала? — не удержалась от колкости Беата. Адресат на листке отсутствовал, и невозможно было узнать, для кого оно, не развернув. А там всего несколько строк: глазом скользнешь — и хватит.

— Читала, — не стала юлить Айлин, чем неожиданно вызвала у Беаты прилив уважения. — Не знаю, что у вас произошло, но, Беата, такой шанс Создатели дарят только раз в жизни. Упустишь его — никогда себе не простишь. Поверь, я знаю.

— Я тоже, — очень серьезно кивнула Беата. Сложила письмо и спрятала его на груди. Пусть поможет. Пусть укажет правильный путь. Пусть приведет к Одже — Ойра, Ивон, пожалуйста! Сберегите его, не обидьте, отведите беду! А уж Беата в долгу не останется.

Она выдохнула, подобрала юбку и бросилась к дому Вилхе…