Когда плачут драконы

Глава тридцать третья: Поцелуй

Беата возлагала на сегодняшний вечер самые большие надежды. Уж слишком сильно затянулась их дружба с Одже. А Беата хотела совсем других отношений. И вовсе не потому, что изо дня в день видела счастливую в своей любви к Вилхе Кайю и завидовала этому. А потому, что безумно хотела почувствовать настоящую нежность Одже: глубокую, нерастраченную, нужную больше всего на свете.

Скажи кто Беате полгода назад, что она будет мечтать об объятиях этого парня, решила бы, что нарвалась на сумасшедшего. Разве можно было даже не выделить, а просто заметить Одже среди других молодых людей? Он и сейчас-то не считал себя заслуживающим хоть толики Беатиного внимание, а ей эта его обреченность давно стояла поперек горла, да только разбить ее Беата никак не могла. Как ни провоцировала, как ни кокетничала, но так и не вынудила Одже перейти черту, которую он сам для себя определил.

Поначалу Беату это забавляло: как будто Одже вознес ее до божественного пьедестала и даже помыслить не мог стать с ней на одну ступень. Потом ее стало уязвлять его пренебрежение: словно Одже считал ее глупой девчонкой, не способной оценить настоящее и цепляющейся только за внешность и заслуги.

Наверное, Беата могла бы далеко зайти в придуманных обидах, но однажды папа зачем-то рассказал ей, как возвращал Одже с того света и как главный армелонский лесоруб не позволял доктору оказать его сыну помощь, утверждая, что богам виднее, стоит ли сохранять эту никчемную жизнь.

Беата не знала, как папа заметил ее интерес к этому парню, но ощутила такую жалость к Одже и такую ненависть к его отцу, что ночь не могла заснуть. Роняла слезы над несчастной судьбой Одже и обещала Создателям выдрать его из этой жестокой забитости. Ведь на самом деле он был очень хорошим. Таким, что Беата умудрилась в него влюбиться.

Долго не признавалась себе, не веря, что способна испытывать столь сильные искренние чувства, но противиться им было просто невозможно. Рядом с Одже Беата чувствовала себя счастливой, что бы он ни говорил, как бы себя ни вел. Счастье просто просыпалось, стоило Беате всего лишь подумать о нем, и завладевало душой, делая солнце теплее, а мир — приветливее.

Разве могла она теперь от него отказаться? Уж сотни раз представила себе и его объятия, и робкие недоверчивые поцелуи, и замирала от своих фантазий, зная, что наяву все окажется еще лучше. Да только каждый новый день заканчивался так же, как и предыдущий. Одже был внимателен, заботлив, приветлив, но не позволял себе ни единой вольности, даже когда Беата подходила вызывающе близко.

В тот памятный день, когда он помогал ей готовить уху, Беата все-таки добилась от Одже приглашения на прогулку. Он трижды начинал и трижды давился собственными словами, как будто на самом деле мог оскорбить ее подобным предложением. Нет, все-таки папа знал про Одже далеко не все, потому что даже его рассказ никак не объяснял, почему Одже совсем ни во что себя не ставил. Конечно, ему было далеко до того же Вилхе и особенно до Хедина, но когда парней смущало чужое превосходство? Напротив, они обычно петушились, стараясь показать, на что способны. А Одже словно давно смирился со своей участью и не решался поверить, что может быть кому-то нужен.

— Но если тебе неприятно, что меня кто-то рядом с тобой увидит... — немедля подтверждая ее догадки, забормотал он.

— Мне неприятно, что ты меня какой-то дрянью считаешь, — напрямик ответила Беата. — Зачем тогда за такую дрался?

— Не тебя! — тут же попытался оправдаться Одже. — Но я же ведь...

— Что? — продолжила распытывать его она. — Заразный? Сумасшедший? Или, быть может, такой же бесстыжий, как Кён незабвенный?

Одже мотал головой, но с каждым словом опускал ее все ниже.

— Прости, — в итоге неуместно твердо проговорил он. — Это была... нелепая идея. Я просто подумал, что тебе не стоит целыми днями сидеть в пыльной караулке. Захотелось и для тебя хоть что-то сделать. Совсем забыл...

Беата даже руками всплеснула: ну конечно, только она для него и старалась, а он палец о палец не ударил. Да один имбирь чего стоил! А защита его, а забота постоянная! Он и сегодня-то...

Уж чего-чего, а доброты в свой адрес Беата не забывала.

— Завтра и пойдем! — заявила она. — И только попробуй сказать, что у тебя живот после моего супа разболелся!

Неподдельная радость Одже была лучшей наградой за ее решение. Но только до момента прогулки, пока они с Одже не добрались до реки и не увидели там стайку снегирей. Тем приглянулась молодая рябинка, и под веселый свист они аппетитно поедали оставшиеся после зимы ягоды. Беата залюбовалась алыми красками на укрытых вчерашним снегом ветвях.

— Если бы мне хватило смелости, я бы свою комнату в таких тонах разрисовала, — неожиданно призналась Беата. — И ветки деревьев по стенам пустила. И снегирей над окнами не забыла. Скажешь, слишком вызывающе?

Но Одже не стал отвечать на ее вопрос. Вместо этого задал свой:

— А книжный шкаф какого цвета сделала бы? Красного или белого?

— Книжный шкаф — коричневого, как дерево, — мигом отозвалась Беата.

— Дерево — символ жизни и мудрости, — понял ее Одже. — Замечательное решение, Беата!

Она искоса взглянула на него, опасаясь увидеть-таки усмешку: все-таки ее идея была не просто вызывающей, а даже неприличной. Беата и сама это понимала, однако, закрывая глаза, раз за разом рисовала на ослепительно белых стенах теплые красно-коричневые узоры и представляла, что однажды, когда у нее будет свой дом...

Да только какой же муж согласится на подобное бесстыдство?

Беата вздохнула, в очередной раз загоняя мечты в дальний угол, и тут же улыбнулась, заметив, как два снегиря не поделили ягодную ветку.

Одже неожиданно вытащил из кармана пригоршню семечек и протянул их Беате.

— Можно попробовать из рук покормить, — предложил он. — У меня, правда, не получилось, но к тебе, я уверен, они потянутся.

Беата не была столь же уверена в своем успехе, однако желание последовать придумке Одже пересилило недоверие, и Беата раскрыла ладони, приглашая птиц на пир.

Ждать пришлось недолго, и это навело на мысль, что Одже снова себя оговорил в привычке думать о себе хуже, чем есть на самом деле. Однако рассердиться у Беаты не получилось. Тот самый снегирь-хулиган, что посягал на чужие ягоды, первым перепорхнул к ней и сел на палец. Схватил семечку, но даже не подумал улететь в безопасное место. Вместо этого принялся вальяжно ее грызть, не обращая внимания ни на затаившую от восторга дыхание Беату, ни на сородичей, также решивших отведать новое лакомство.

Когда пир был в самом разгаре, Беата крайне осторожно повернулась к Одже и взглядом потребовала у него присоединиться к ней. Одже неловко достал из кармана еще несколько семечек и тоже протянул руку. Пара птиц немедля перебралась к нему и принялась обедать с таким спокойствием, что Беата убедилась в правильности своих выводов.

— Обманщик несчастный! — заявила она, но полная смиренного раскаяния поза Одже не дала ей рассердиться по-настоящему. Воодушевление от столь приятного занятия выгнало все остальные чувства, кроме разве что благодарности к стоявшему рядом с ней смущенному парню. Или это была не благодарность?

Они потом стали чередовать прогулки с чтением, и Беате оставалось только поражаться, сколь много знал и умел Одже. Именно с ним она впервые в жизни увидела подснежники: до сих пор ей просто не приходило в голову наведываться в лес в столь раннюю весеннюю пору. Именно с ним узнала вкус зажаренной на костре куропатки, с которым даже лучшие сладости Айлин, казалось, не могли сравниться. Именно с Одже увидела необыкновенно красивый закат, а потом считала звезды, совершенно не опасаясь оставаться с ним ночью наедине. Слишком хорошо знала, что Одже не станет пользоваться ситуацией.

И даже крошечного шага навстречу Беате не сделает. Она проверила. Притворилась, что замерзла, пока любовалась садившимся солнцем, и принялась вздыхать и озябливо ежиться: мол, неуютно, но очень уж не хочется уходить. Что могло быть лучшим дополнением к душевному наслаждению, чем крепкие мужские объятия и ощущения тепла от рук Одже? И когда он решительно шагнул к ней, Беата уверилась, что сейчас ее желание сбудется. И даже представила, что она при этом ощутит.

Но Одже только накинул ей на плечи невесть откуда взявшийся пуховый платок. Беата разочарованно выдохнула, но сдержала резкие слова, потому что злиться на заботу было бы странно, а объяснить, на что именно она обиделась, Беата бы не смогла.

Долго молчала, понимая, что если откроет рот, то наговорит Одже гадостей, не справившись с характером, а потом будет жалеть, не зная, как помириться. Одже ведь уверится, что она его просто ни во что не ставит, и смирится с этим. А Беате без него становилось совсем уж невыносимо.

Когда она решила, что уже достаточно овладела собой, сняла платок и протянула его Одже, уверяя, что согрелась. Но он только отступил на шаг и опустил голову, пряча глаза.

— Это подарок, — ровно, но очень глубоко, проговорил он. — Если примешь.

Беата заставила себя подавить удивление и рвущийся наружу вопрос о поводе: подумает ведь, что ей это неприятно и что она ищет причину, чтобы отказаться.

— Мягкий такой, — улыбнулась Беата, заворачивались обратно. — И очень теплый!

Кажется, эти слова помогли убедить Одже, что ей понравился его подарок. И все равно не сделали даже трещинки в той стене отстраненности, которой он себя окружил.

Беата ничего не понимала. В том, что она ему нравилась, не было никаких сомнений: это читалось в его взглядах, его смущении, неизменной нежности в его голосе. Так не ведут себя с друзьями, даже если друг — единственный и довольно-таки симпатичный. И в те секунды, когда Одже срывался, делая вещи, за которые потом явно костерил себя почем зря, Беата особенно хорошо это понимала. Не могла забыть, как он смотрел на нее, когда она призналась, что скучала по нему. И как перестал дышать, когда она поцеловала его в щеку. И как замер камнем, когда она завязывала ему фартук. Значит, был в его стене слабый камень, способный ее разрушить. И Беате надо было лишь его отыскать. Ну а в упрямстве с ней вряд ли кто мог потягаться.

Иногда, правда, Беате приходила мысль, что в мире слишком много парней без подобных заморочек, которые сами сделают и первый, и второй, и третий шаг, и даже свататься придут, памятуя о том, что отец у Беаты доктор, а дядя — градоначальник.

Да только влюбится ли кто-нибудь в нее так, что будет терять дар речи при взгляде и маяться от радости ее близости, боясь себя выдать? И будет ли видеть в Беате только хорошее, убеждая ее саму, что вовсе она не такой бесполезный человек, каким привыкла себя считать? И предпочтет ли Беату, забыв о существовании других девиц и попросту их не замечая? И сделает ли для нее хоть часть того, что без всякой оглядки делал Одже?

Это случилось, когда у Беаты родились племянники, а она, пересчитав все свои сбережения, честно откладываемые еще с осени на самую благую цель, поняла, что не сможет купить им хоть сколько-нибудь приличного подарка.

— Папа за украшение палат заплатил, — вздыхала Беата, — но это еще до ярмарки было; я же не знала, что Айлин забеременеет. Спустила почти все...

Она оправдывалась больше перед самой собой, чем перед Одже, и вовсе не пыталась тем самым попросить у него денег. Потому и замахала руками, когда он попытался их предложить: еще чего не хватало!

— Ты же... и мою каморку раскрасила, Беата, — начал было возражать Одже, вряд ли подозревая, сколь оскорбляют ее подобные слова.

— За платок тебе тоже заплатить? — жестко оборвала его она. — И за имбирь?

К счастью, дальше Одже объяснять не пришлось, иначе на этом самом месте они и рассорились бы насмерть. Но Одже понял ее и вместо продолжения спора поинтересовался, что именно Беата хотела бы племянникам подарить. Она усмехнулась, понимая, что, даже имейся у нее в кармане необходимая сумма, истратить ее было бы негде.

— Лошадку-качалку, — повела плечами Беата. — У меня была такая в детстве: я с нее не слазила, пока совсем не разломала. Уверена, ребятам, когда подрастут, тоже понравилось бы.

Озвучив свое желание и поняв, что должна его осуществить, Беата потом несколько дней провела в раздумьях, как заработать денег. Все, что она умела, — это рисовать на стенах узоры. Можно было попытаться предложить Айлин расписать пекарню: у Беаты была пара идей, как сделать ее еще привлекательнее для покупателей. Но, во-первых, сестре сейчас было не до этого: она занималась детьми, а торговлю оставила на Кайю и тетю Ариану, одалживаться у которых Беата совсем уж не хотела. А во-вторых, брать деньги у Айлин, чтобы потом истратить их на подарок ее же детям...

В общем, ничего Беата не придумала, а потому шла очередным утром к Одже в гости в самых подавленных чувствах. И меньше всего на свете рассчитывала обнаружить в его каморке новенькую, пахнущую деревом игрушечную лошадь с совершенно умилительной мордой.

И Беате, конечно, надо было тогда просто броситься Одже на шею и расцеловать в благодарность за участие, а она вместо этого оскорбилась и принялась выговаривать ему, что не нуждается в подачках.

— Прости, я не подумал, — тут же стал оправдываться Одже. — Ты деньги не захотела брать, а мне эта лошадь не шнокеля не стоила.

— Как это так? — не поверила Беата. — С каких пор армелонцы стали раздавать лошадей даром?

Одже улыбнулся в вечной своей добродушной манере.

— Я нагло воспользовался полезным знакомством, — заявил он, и Беата едва не прыснула, представив себе эту «наглость». Однако сдержалась, желая услышать продолжение. — Недалеко от южной стены живет старик: у него руки золотые, да норов таков, что никто лишний раз к нему не заглядывает.

— А ты не боишься, значит? — теперь уже не спрятала язвы Беата. Одже пожал плечами, но объяснять не стал.

— Мы об обмене уговорились, — сказал он. — Он качалку вытесал, а я ворон на его огороде пострелял. А то повадились: прошлым летом весь урожай у старика попортили.

— Из лука пострелял? — зачем-то уточнила Беата. — Это же... сложно... В живую-то мишень...

Одже снова повел плечами и даже не усмехнулся самодовольно. Как всегда.

— А мне не говорил, что умеешь, — упрекнула она его.

— Зачем? — удивился Одже, и Беата осеклась. Да затем, что она хотела им гордиться! Душа так и жаждала, чтобы Одже признали другие люди и заставили наконец его поверить в себя. Беате казалось, что ему это необходимо.

Тогда-то у нее и появилась идея, осуществленная нынче на смотре армелонских войск. Но в тот момент Беату больше заботило другое. Она сбегала домой за красками, чтобы разрисовать безликую лошадь, а заодно хоть как-то расплатиться с Одже.

— За бревно, — буркнула она, всучивая ему три рольдинга и несколько мелких монет — все, что у Беаты имелось. — Остальное бесценно.

После таких слов Одже не хватило дерзости отказаться, и Беата принялась за работу со спокойной душой. И лошадка получилась на загляденье: золотая грива, спелые яблоки по бокам, ярко-алая уздечка. Когда Айлин увидела подарок, слова вымолвить не могла.

— Беата, я даже не подозревала, что ты так умеешь, — призналась она, осматривая лошадку со всех сторон и даже поглаживая осторожно, как живую. А Беата смотрела на сестру и почему-то жалела о тех годах и событиях, когда они совершенно не понимали друг друга.

— Ну... у нее морда такая была... само собой как-то получилось, — неожиданно стала оправдываться она. Айлин улыбнулась, словно почувствовала ее состояние.

— Готова поспорить, что Риана ее себе заберет, — сказала она. Беата улыбнулась.

— Тогда для Легана другую сделаем, — пообещала она. — Вороного жеребца, чтобы никакая сестрица не претендовала.

Айлин с благодарностью обняла ее — после рождения детей она стала не в меру чувствительной, — но Беата мужественно стерпела это и даже сама погладила ее по спине. В конце концов, Айлин не только не посмеялась, но даже и не удивилась, когда услышала про Одже. А Беата специально о его участии рассказала, чтобы сестру проверить. Если бы у той на лице хоть секундная неприязнь появилась, Беата навсегда бы в ней разочаровалась. Но Айлин вместо этого еще и попросила книгу Одже передать.

— «Истинные сказания»? — изумилась Беата. Их сестра берегла как зеницу ока. Ни Беате, ни Ане не давала; разве что под присмотром. И вдруг — совершенно постороннему человеку...

— Одже можно доверять, — улыбнулась Айлин, и Беата долго потом гадала, о книге ли говорила сестра или о ее выборе.

В любом случае, Беата только убедилась в нем, а когда увидела Одже в форме — сосредоточенного, подтянутого, непривычно мужественного, — поняла, что пришло время действовать самой. И озвучила наконец несколько дней не дающую ей покоя идею.

— Если обставишь сегодня в стрельбе этих обалдуев, поцелую, — с самой лукавой улыбкой поддела она Одже, явно до этого момента не собиравшегося участвовать в состязаниях. А потом переживала за каждый его выстрел так, как за сестру, рожающую близнецов, не переживала. Сжималась, даже дышать переставала, не зная, чего хочет больше: чтобы стрела попала в «яблочко» или чтобы просвистела мимо цели. Нет, Беата не собиралась отказываться от своего обещания, более того, она намеревалась поцеловать Одже даже в случае его проигрыша, чтобы утешить и убедить, что ничего в ее отношении к нему не изменилось. Просто почему-то опасалась, что победа испортит Одже. Зазнаться, возгордиться, задрать нос — это было вполне в духе знакомых Беате парней. Хедин вон на соседней площадке одной левой укладывал соперников и имел такой вид, будто все они достойны лишь камни под его ногами целовать. Девицы, правда, пищали от восторга, подбадривая любимца, но тому явно не было до них дела. Уж слишком высокого мнения был Хедин о собственной персоне, и Беата меньше всего желала, чтобы Одже стал хоть немного на него похожим.

Однако Одже уверенно клал стрелу за стрелой в цель, заткнув тем самым слышавшиеся поначалу снисходительные смешки и даже выкрики о том, где такому, как он, хлюпику место. Одже не обращал на них внимания, а вот Беата дергалась всякий раз от ненависти и невольно искала на земле камень, чтобы кинуть его в отвратительного шутника.

Но, как выяснилось, Одже не нуждался в заступничестве, делом доказав свое право стоять в рядах лучших стрелков, а потом и получить из рук градоначальника памятный приз за победу. Беата невероятно им гордилась. Даже когда отец хвалил ее за роспись госпиталя, Беата не ощущала такой радости и восторга. Они вытеснили любой страх, и, когда Одже ловко спрыгнул с помоста, где проходило награждение, Беата бросилась к нему и искренне принялась хвалить. А Одже, окончательно развеяв ее подозрения, привычно смутился, хоть и смотрел на Беату как на одарившую его благами богиню.

— Это же только твоя заслуга, Беата, — напомнил он. — Если бы ты не настояла...

— Да, я такая, — не удержала веселого тона она. — И стреляла за тебя только что тоже я. И поцелую тебя сейчас, как обещала...

Одже выдохнул и залился краской, вдохновляя Беату на подвиги.

— Ты... не обязана вовсе... если не хочешь, — предсказуемо забормотал он, но Беата была настроена весьма решительно. Вот еще! Она не одну неделю представляла, как все будет, продумывая то один, то другой вариант, и млела в предчувствии. Она однажды касалась губами щеки Одже и знала, что теперь будет в сотню раз приятнее. И без всякой стыдливости желала этого.

— Я никогда не делаю того, чего не хочу! — воинственно заявила Беата, скрывая за таким тоном собственное смятение. Все-таки поцеловать парня по-настоящему, даже догадываясь, что он сам этого желает, но только боится показать, не каждая способна. Но не в каждую и влюблен Одже. — Только... я целоваться не умею... Не пробовала ни разу...

Почему-то признаться в этом оказалось очень просто. Беата была уверена, что Одже не посмеется и не осудит. Но вот такой реакции от него никак не ожидала.

Одже вздрогнул, отступил. Сжал кулаки и заметно побледнел.

— Беата... — отвратительно спокойно проговорил он — как будто непутевую дочь отчитать собирался. — Прости, но я не стану пользоваться твоей добротой. Не след первый поцелуй кому попало дарить. Это же... настоящее сокровище... Его только самый достойный заслуживает...

Беата съежилась от его тона — словно Одже ведром ледяной воды ее окатил, и она стояла теперь посреди Главной площади мокрая, замерзшая, опозоренная настолько, что хотела упасть замертво на этом же самом месте и никогда больше такого унижения не испытывать. Добилась? Доигралась? Вот она, смелость ее, к чему привела! Видно, и не нужна она была Одже совершенно. И все, что Беата о нем думала...

— Ты прав, — оборвала она его уговоры и показательно передернула плечами. — Спасибо, что напомнил! Подожду самого достойного!

Больше на Одже она не смотрела. Не знала даже, остался ли он возле нее или ушел в свою караулку обмывать награду — ее это отныне не интересовало. Беата вглядывалась в сражающихся за последний трофей дружинников и под лязг мечей давила непрошенные слезы.

Ни за что!

Достаточно Одже над ней посмеялся, чтобы еще свою слабость ему показывать! Пусть думает, что Беата просто развлекалась. Ну, его поцеловать предложила, а будь на его месте кто другой, совсем не огорчилась бы.

И это, пожалуй, было сейчас лучшим выходом.

Беата подобралась ближе к помосту, чтобы не упустить нужный момент. А что: поцелуй с победителем поможет ей и уважение к себе восстановить, и Одже отомстить, если он все-таки что-то к ней испытывает. А если не испытывает, то тем более нет никакой разницы. А Беате нужно было отвести душу! Иначе она просто лопнет от накрывающей с головой ненависти.

Да как только Одже посмел?! Да что он о себе вообразил?! Можно подумать, каждый день ему девушки такие вещи предлагают! Да даже если бы и предлагали, разве это повод так с Беатой обращаться?!

Ну ничего, он еще горько об этом пожалеет! Воспитатель эндов! О ее чести он, видите ли, заботится! А Беата, значит, по маменькиным стопам пошла, да еще и сама себя мужчине предложила! И какому мужчине! Тьфу, и взглянуть-то не на что! Совсем себя не ценит! Да разве мало вокруг?..

— Ну что, девчата? Кто желает поздравить победителя? — раздался с помоста насмешливый голос Хедина. И Беата, обгоняя завизжавших от восторга девиц, первой бросилась к нему.