Мотылёк над хищной орхидеей

Глава 16. Последний шаг

— Почему он продолжает заниматься историей искусств? — поинтересовался Майкл через несколько дней, когда они с Реем ужинали на веранде вдвоём.

— Майкл, — Рей опустил в рот креветку, отложил прибор и, только тщательно прожевав, посмотрел на него, — мне не нравится твой тон. Такое чувство, что ты хочешь контролировать то, что делаю я. Но я что-то никак не пойму причин.

— Причин?

— Да. Причин того, что ты считаешь возможным что-либо спрашивать с меня.

— Не меняй тему, Рей.

— Ты задал её.

Рей встал и прошёлся по веранде. Ненадолго замер, разглядывая парк. Солнце в данный момент касалось скал, а часы уже показывали половину восьмого. У Конрада наверняка закончился урок, но сейчас идти к нему не было смысла — все последние три дня тот пребывал в усталой апатии, а после занятий и вовсе наверняка слишком устал.

Рей подумывал о том, чтобы пересмотреть их график — он предпочёл бы навещать Конрада по вечерам, когда сам пребывал в усталой неге и хотел расслабиться.

Конрад, лишённый солнечного света, времени суток не различал, и потому был ласковым и податливым всегда, когда бы Рей ни пришёл к нему.

Визит Кагерта, впрочем, гнетуще подействовал на него — Рей заметил это, несмотря на то, что не видел его глаз, и несмотря на то, что сам Конрад о своих впечатлениях молчал. Рей ощущал эмоции своего ученика в вибрациях его тела, в медлительности движений и ласк… сам не зная, как.

Подумав об этом, Рей необычайно живо представил себе, как гибкое тело Конрада скользит по его собственному. Руки мальчика связаны за спиной, но это не пугает его — оба знают, что это только игра. И собственное тело Рея плавится от этих прикосновений, целиком утопая в желании.

Отодвинув в сторону накатившую волну ощущений, Рей заставил себя повернуться к Майклу лицом.

— Я бы мог ответить на твой вопрос, — сказал он, — но видишь ли, Майкл, я не вижу ни единой причины давать тебе отчёт.

Майкл шумно выпустил воздух и тоже встал. Приблизился к Рею — но не настолько близко, чтобы угрожать.

— Я беспокоюсь, Рей. Я знаю тебя так хорошо, как никто. И мне кажется, это дело слишком тебя увлекло. Ты же отдаёшь себе отчёт в том, что мальчика придётся продать?

Рей помолчал. Он смотрел мимо него. Наконец он произнёс:

— Я помню про танцы, Майкл. Они в программе Конрада тоже есть. Думаю, не станет хуже, если он освоит более широкий диапазон наук.

Майкл поймал его лицо одной ладонью и развернул к себе.

— Мы давно не отдыхали вместе. Может, стоит выбраться куда-нибудь?

Губы Рея дёрнулись. Лицо Майкла было слишком близко — настолько, что начинало раздражать.

— Не думаю, Майкл, — сказал он, — сначала нужно закончить дела. Хотя, честно говоря, эта жара уже стала мне надоедать. Как только закончим сделку, отправлюсь в горы на пару недель.

Он выскользнул из рук Майкла. Взял со столика бокал, осушил его залпом и неторопливо побрёл прочь, в дом.

А Майкл остался стоять. Сверху вниз глядя через бортик веранды на лабиринт кипарисовых аллей, он видел, как Рей, сняв белую рубашку и переодевшись в чёрную футболку, в каких ходили охранники и мастера, направляется ко входу в подземный этаж.

Конрад и в самом деле куда более отчётливо осознал своё положение, когда покупатель воочию появился перед ним.

Этот мужчина не был ни слишком плох, ни слишком хорош. Он не был уродом и не был слишком стар, не выглядел слишком жестоким или «слишком» ещё что-нибудь. Пытаясь представить себе возможные варианты событий, возможных «хозяев», Конрад не видел в нём никаких особых недостатков. Он просто был не тем человеком, с которым Конрад хотел бы жить. Не тем, кого он хотел бы обнимать, и тем более не тем, кому Конрад хотел бы подарить свою первую ночь.

К месту или нет в памяти его тем же вечером всплыло старое «просто не хочу». Но теперь никого не интересовало, хочет он или нет. Впору было пожалеть о том, что он не дал Лоуренсу то, чего тот так долго искал — но Конрад не жалел. Делать это с Лоуренсом было бы так же отвратительно, как и с покупателем или с кем-то ещё.

«Наверное, я всё-таки не гей», — подумал Конрад, но тут же память услужливо подкинула гибкое, стройное и сильное тело Мастера, и член предательски потяжелел.

Конрад, устроившийся на своей новой широкой кровати в ожидании покупателя, перевернулся на другой бок.

Физически он был уже готов. Новая комната имела небольшой закуток, где можно было самостоятельно принять душ и сходить в туалет — и подготовить себя, чему Мастер успел его научить. Конрад не стремился испытать на себе насилие и боль, и потому, когда последний сказал ему «будь готов», решил не выделываться и выполнить приказ.

Он ждал и ждал, вздрагивая от каждого шороха, даже если тот попросту мерещился ему, но покупатель так и не пришёл.

Конрад уснул, а наутро его навестил мастер и вёл себя так, как будто ничего не произошло.

Конрад хотел было спросить, как решилось дело с его будущим владельцем — но что-то останавливало его. «Обида», — понял он уже потом. Конраду вообще не хотелось ни о чём говорить с человеком, который собирался его продать.

Да, надеяться на что-либо было глупо, но пока он не увидел Кагерта своими глазами, всё происходящее в сумраке камеры, лишенной окон, до какой-то степени оставалось сном, а всё, что говорили ему мастера, могло быть ложью.

Но теперь Конрад видел, что это не игра. Его в самом деле собирались продать — мужчине, который даже имени его не собирался запоминать.

Ни фильмы, которые Конраду ставили теперь немного чаще, ни занятия по танцам, которые начались на следующий день после того, как Кагерт оставил его, не вызывали у Конрада интереса. Он не хотел ничего.

И Мастер, казалось, видел это, потому что задания его в эти дни были предельно просты, и большую часть он делал сам.

Визиты мастера чередовались с другими уроками, которых теперь становилось всё больше, и потому, когда закончился очередной урок по дизайну, Конрад устало устроился на опостылевшей кровати, не глядя на мельтешащий на стене экран, где фрески Да Винчи чередовались со скульптурами Микеланджело. Он не думал, что его в этот день (если это, конечно, вообще был день) ожидает что-то ещё, когда негромкий голос диктора внезапно смолк, свет притух, и в наступившем полумраке Конрад услышал привычное:

— Надень маску.

Конрад вздрогнул, огляделся по сторонам, хотя и привык уже, что его преподаватели общаются с ним через динамик. Потом собрался с мыслями, взял с пола оставленную рядом с кроватью маску и надел.

В наступившей темноте негромко щёлкнул дверной замок, и послышались шаги.

Конрад сидел, напряжённо ожидая, что будет теперь. Раздеться Мастер не приказал и позу, в которой следовало его встречать, не назвал.

Рей неторопливо приблизился к нему и провёл рукой по щеке, как не позволял себе делать уже давно.

Конрад задрожал и вскинулся, то ли подставляясь под ласку, то ли силясь сквозь маску разглядеть того, кто вошёл.

— Это я, — сказал Рей.

— Я узнал, — Конрад накрыл его ладонь своей рукой.

— Я не разрешал.

Конрад быстро убрал ладонь и в молчании стал ждать, что ему велят.

Рей медленно опустил руку, оглаживая скулу и дальше — острое плечо. Голова Конрада всё ещё была запрокинута навстречу ему, а губы чуть приоткрыты. Всё последнее время Рей представлял, как касается поцелуем этих губ.

Клиент ничего не говорил про поцелуй. И наверняка Конрад не был девственником настолько, чтобы поцелуй Мастера мог что-то в нём поменять.

Скорее Рей опасался, что этот поцелуй поменяет что-то в нём самом.

— Разденься, — приказал Рей и, отступив на шаг, стянул собственную футболку.

Конрад неторопливо, слегка прогибаясь в спине, чтобы продемонстрировать себя со всех сторон, стянул спортивную рубашку, которая была на нём.

Соскользнул на пол и потянул за шнурок на штанах, так что те легко сползли на пол вдоль бёдер.

Рей закусил губу, разглядывая его. Член юноши был уже немного напряжён, будто тот так же, как и сам Рей, предвкушал то, что сейчас произойдёт.

Рей шагнул вперёд и погладил его бёдра легко-легко, наблюдая, как послушно поднимается член.

Затем подтолкнул Конрада назад, роняя на кровать, и когда тот распростёрся под ним, широко раскрывшись, сам навис сверху и, сняв маску, принялся целовать — плечи, грудь. Кожа Конрада была нежной и немного солоноватой на вкус, он не успел принять душ. В другое время неряшливость партнёра разозлила бы Рея, но сейчас ему было всё равно. Он целовал и покусывал один сосок за другим, и на грани сознания слышал музыку стонов и долгих вздохов, заполнившую тишину.

— Что я должен делать? — спросил Конрад, неподвижно лежавший под ним и осмелившийся лишь крепко сжимать бёдра Рея в тисках своих ног. Его напряжённый член прижался к члену Рея и изредка, когда Конраду не хватало терпения, потирался о него.

Рей опомнился и отстранился, глядя на ученика сверху вниз. Всё, что он делал пока никак не походило на урок, а Конрад должен был понимать, что Рей не развлекаться пришёл.

— Заставь меня кончить, — подумав, шепотом приказал он и рывком перевернулся на спину, а Конрада усадил на себя верхом, — можешь целовать всё что угодно, только не член. Это же касается рук.

Конрад едва заметно улыбнулся — задание было простым. Иногда Мастер хотел, чтобы Конрад довёл его, не используя рук совсем.

Он чуть покачнулся, потираясь обнажённой промежностью о жёсткую джинсу и, наклонившись, принялся целовать Мастера — сначала грудь, потом живот.

Когда-то ему казалось, что прикасаться к мужскому телу будет противно — но сейчас он с удовольствием вдыхал его аромат.

«Абсолютно точно не гей», — подумал Конрад, насмехаясь над самим собой.

Спустившись ниже по телу Мастера, он зубами расстегнул ему джинсы, выпустил на волю тугой напряжённый член. Конрад ни разу не касался его ни губами, ни языком, но сейчас любопытство одолело его, и он носом провёл по стволу.

Мастер негромко зашипел.

— Ты не запрещал, — на всякий случай произнёс Конрад и, отодвинувшись чуть-чуть, принялся кружить вокруг него. Он стянул джинсы мастера ещё чуть-чуть, и теперь покрывал поцелуями нежную кожу на внутренней поверхности бёдер.

Свободную руку Конрад протянул у себя между ног и, нащупав анус, принялся ласкать его, разминая по чуть-чуть. Без слюны делать это было не слишком эффективно, но Конрад опасался, что если возьмётся облизывать пальцы, мастер заметит его игру.

Рей наблюдал за своим мальчиком, и его собственные чувства полностью переставали существовать. Реальным было только гибкое тело между его ног, лёгкие прядки отросших волос, щекотавшие кожу, лицо такое чистое и порочное в то же время.

Конрад пододвинулся вверх, снова принимаясь целовать живот Рея, грудь… шею и чувствительную венку у уха. Бёдра его покачивались у самого паха Рея, вызывая нестерпимое желание, которое скоро должно было пролиться наружу.

Поцелуи Конрада обволакивали таким жаром, какого Рею не мог подарить никто другой, и он плавал где-то в невесомости, напрочь забыв, зачем сюда пришёл, когда резкое оглушающее удовольствие тисками стиснуло член, и Рей резко выдохнул. Распахнул глаза, которые закрылись сами собой, и двумя руками ухватил Конрада за бока. Бёдра Конрада задёргались резче, тот с силой до предела насаживался на него. Он был почти сухим, узким и обжигающе горячим. Нужно было столкнуть его, отодвинуть — но Рей только крепче вцеплялся в его бока и ещё сильнее насаживал на себя. Подбрасывал бёдра, силясь вбиться глубже, туда, где не был ещё никто.

Конрад обмяк в его руках, превращаясь в тряпичную куклу, он больше не двигался и не пытался направлять, и Рей перевернул его на спину, навалился сверху и продолжил вбиваться в покорное тело уже сам.

Конрад стискивал его — бёдрами, коленями, ступнями, руками. Ногтями впивался в спину до боли и стонал.

— Чёрт! — выдохнул Рей, кончая в него.

Конрад тихо всхлипнул и кончил себе на живот.

Тяжело дыша, Рей висел над ним, не желая покидать сладкое нутро.

— Какого чёрта ты это сделал? — выдохнул Рей, немного собравшись с силами и все-таки догадавшись не закричать.

Конрад, распростёртый под ним, покрытый испариной, дрожащий и горячий, как раскалённая на солнце каменная глыба, устало рассмеялся.

— Я хотел с тобой, — сипло пробормотал он.

«Теперь он не купит тебя», — хотел было сказать Рей, но понял, насколько глупо это будет звучать, потому что Конраду, в отличие от него, абсолютно всё равно.

«Теперь ты не сможешь меня продать», — думал тот, но вслух тоже не сказал ничего.