В середине мая Конрада отвезли в местную клинику, и, осмотрев его лицо со всех сторон, врач дал добро на возвращение к прежней жизни. — Хотя прыгать с парашютом я бы всё же не спешил, — заметил он. Конрад кивнул, поблагодарил и первым делом, вернувшись домой, принялся за доработку имеющихся скульптур. Теперь он знал, как рассчитывать вес, и работа пошла быстрей, но график всё равно намечался плотный — две крупные работы нужно было доделать к середине июня, чтобы хотя бы за пару недель представить их организаторам. И то Бастьен обещал организовать небольшое заступничество — все другие работы утверждались уже сейчас. С Реем в эти дни Конрад почти не виделся — да и тот в шато бывать почти перестал, только звонил по скайпу каждый вечер — насколько Конрад знал, у него чередой шли встречи, и он планировал расширить бизнес за пределы Европы. Откуда такой ажиотаж — Конрад спрашивать не стал, решив, что удивляться тут нечему — Рей и так до сих пор много времени проводил с ним. К тому же у него и у самого не оставалось возможности думать о чём-то, кроме работы. Помимо собственного портрета, который требовал особой тщательности и потому не допускал вести работы сплошняком, он взялся сделать пару небольших скульптур попроще — Бастьен советовал взяться за вазы: не слишком трудоёмкий и гарантированный вариант для начала. — Тебе же важно просто прочувствовать процесс на себе, — говорил он, — а вазы к тому же обязательно купит какой-нибудь миллионер, чтобы украсить сад. Конрад только улыбался. Вопрос денег беспокоил его сейчас меньше всего. Умом он понимал, что должен бы хоть немножко переживать, что живёт за чужой счёт, но на самом деле сам факт отсутствия этого беспокойства и то беспокоил его больше, чем то, что Рей обеспечивал его всем. — У Микеланджело тоже были меценаты, — говорил он, разглядывая самого себя в зеркале с утра. «И далеко не такие красивые, как мой», — мысленно добавлял он про себя.
Однако покровительство Рея не могло решить всех проблем, и вскоре Конрад понял это очень хорошо. Отправившись в деканат, он немного волновался — за прошедший год это был едва ли не первый раз, когда он выходил куда-то один и по собственной инициативе. Во время всех прогулок его сопровождали Йонас или Рей, а после нападения Рей ещё более усилил контроль, и теперь без Йонаса ему нельзя было выходить вообще никуда. — Я не знаю, кто слил информацию о том, что мы едем в Шотландию, — так объяснил это Рей, — точно знаю только, что не Йонас и не я. Конрад вовсе не испытывал желания нарушать правила безопасности и предпочёл бы, чтобы и сейчас его сопровождал кто-то из этих двоих, но Рей был на очередной встрече, а Йонас — занят где-то в Греции. В колледже никто их освобождения ждать бы не стал. Охрана, впрочем, и сейчас следовала за Конрадом по пятам, но он всё равно не мог избавиться от ощущения, что погружается во враждебную среду. Сделав глубокий вдох, он всё же вошёл в деканат и в результате недолгого разговора обнаружил, что документы, которые он принёс, годятся только для поступления на первый курс. — Я могу что-нибудь досдать… — растерянно сказал он, но в ответ получил лишь очень вежливый, но категоричный отказ. Вежливость, с которой говорили все вокруг, начинала его доводить. Вечером, добравшись до своей спальни и устроившись на кровати с ноутбуком, Конрад пожаловался Рею на то, что произошло. Он был полностью разбит. — Три года, Рей… Я теряю три года. К тому времени, когда я выпущусь из этой чёртовой школы искусств, мой возраст уже будет подходить к тридцати. Я разругался с отцом, чтобы поступить в Эдинбургский Университет — и вот теперь у меня нет ни отца, ни Университета, ничего. И в двадцать два я буду поступать в школу во Франции как полный новичок. Меня будут считать дауном из-за того, что я с пятого на десятое понимаю их язык — и можешь ничего не говорить мне про толерантность, я прекрасно знаю, как на иностранных студентов смотрели у нас. Я буду два года проходить то, что давно уже знаю, и ещё год — то, что мне уже показал Бастьен. Я буду, наверное, старше их всех на несколько лет, и маловероятно, что найду там новых друзей. Я уже ничего не хочу, Рей. Он подтянул к себе колени и уткнулся в них лицом. Потом подумал и чуть повернул его вбок, так, чтобы видеть на экране Рея. У того был странный взгляд, плохо сочетавшийся с твёрдым изгибом губ. Затравленный — так бы сказал Конрад, и ему стало стыдно за собственные слова. — Я не пытаюсь убедить тебя отпустить меня в Шотландию, — Конрад вздохнул, — за ту пару недель, что тебя здесь нет, я чуть не сошёл с ума. Так что не знаю, как смог бы жить там. Тем более что Лоуренс и все остальные… они ведь уже выпустятся. Я всё равно вынужден буду учиться в лучшем случае на год позади них. И это если мне позволят досдать экзамены за третий год… Рей долго молчал, и лицо его стало ещё мрачней. — Я бы хотел приехать и попробовать помочь тебе, — сказал он, — но я не думаю, что смогу что-нибудь поменять. Конрад покачал головой. — Я ничего у тебя не прошу. Я бы и правда хотел, чтобы ты приехал — но для того, чтобы меня обнять, а не для того, чтобы идти ругаться в деканат. Конрад не понимал, что происходит, потому что после этой фразы на лице Рея отразилась ещё большая боль, и он уже начинал жалеть, что вообще заговорил об этом. — Ладно… — начал было он, намереваясь увести разговор в сторону, но Рей его перебил: — Кони, я люблю тебя. Прости меня за всё. Я не хотел причинять тебе боль. Конрад моргнул, и вдруг до него дошло. — Я не виню тебя, Рей, — поспешил ответить он, — ты спас меня от куда худшей жизни. Если бы не ты, я бы вообще ни о каком колледже сейчас не помышлял. Рей поджал губы. — Всё дело в благодарности, да? — спросил он. — Что? — Конрад снова озадаченно замолк. — Рей, не могу понять, кто из нас сегодня не в себе. Но, по-моему, у меня для этого больше причин. — Да, — Рей снова поджал губы. — Кони, я очень тебя люблю и очень скучаю по тебе. Надеюсь закончить здесь до выходных, а потом давай уедем куда-нибудь на пару недель. — Я ещё не закончил нашего «галла»… — пробормотал тот. — Кого? Конрад растерянно улыбнулся, когда понял, что Рей об античном шедевре не знает ничего. — Я постараюсь успеть, — просто сказал он, — буду ждать тебя, Рей. Уже более мирно они закончили разговор, и вместо того, чтобы отправиться спать, Конрад встал, снова оделся и направился в мастерскую. Он работал до утра, чтобы на следующий день уже заняться отливкой форм. К выходным работы — автопортрет и две вазы — он передал на попечение Бастьена. Конрад всё ещё хотел поучаствовать в процессе работы над выставкой сам, но отказать Рею не мог. К тому же неудача с документами привела его в состояние апатии, и проще всего сейчас было поддаться тому, что советовали окружающие его. В итоге участие в подготовке к выставке ограничилось подписанием нужных документов, уже через пятнадцать минут после которого Конрад отправился собирать вещи, а через два часа начальник его охраны — Улле Форсберг — связался с ним и сказал, что они выезжают в аэропорт. Улле был в команде человеком довольно новым, хотя Йонас и ручался за него. Предшественник его Сигге Аккессон только в самом начале позволял себе разговаривать с Конрадом в командном тоне, но стал вежлив, едва пошли слухи о том, что Конрад ладил не только с Шефом, но и с самим Норгом — как называли Йонаса за глаза. Потому Конрад не преминул его осадить, но вдаваться в пререкания не стал, потому как больше всего хотел сейчас просто увидеть Рея и упасть ему в объятия, чтобы не думать более самостоятельно ни о чём.
Так он и сделал, миновав все кордоны. Рей в этот раз взял джет, на котором обычно летал только на деловые встречи, и Конрад в первый раз оказался на его борту. Не обращая внимания на охрану, к которой давно привык, он стоял, прижимаясь к груди Рея щекой, и разглядывал окружающий интерьер. Спрятанную, под пологом, полукруглую кровать, в изножье которой висел монитор, ещё какие-то сенсорные панели на стенах по обе стороны от неё и прочую, так любимую Реймондом, ерунду в стиле хай-тек. Море вопросов роилось у него в голове, начиная от того, сколько человек прошло через эту стерильную на вид постель, которой Рей наверняка любил блеснуть — кто же ещё может устроить любовнику трах над уровнем облаков? И заканчивая вопросом о том, как тот всё-таки решился снять с него браслет, транслировавший пульс Конрада и всё остальное Рею на мобильный телефон. — Куда мы летим? — вместо этого спросил он. Впервые с начала лета, когда уехал Рей, Конрад почувствовал себя спокойно и уверенно. Рядом с Реем он обретал опору и уверенность, которых никогда не испытывал, если был один — и никакие занятия по тай-бо не могли здесь помочь. Конрад предпочитал функционировать в комфортной среде, не любил конкурировать и враждовать, но когда он находился рядом с Реем — в этом было нечто большее, чем комфорт. Он будто чувствовал, как сила любимого переливается в него, и сам готов был решиться на всё. — Я предлагаю Ниццу. Хотя, если хочешь, можем куда-нибудь ещё. Только теперь Конрад осознал, что в самом деле может предложить любой маршрут — у них не было билетов, которые ограничивали бы их планы. «Как автостоп, только быстрее в двадцать раз», — подумал он, и усмешка поселилась на его губах. — А может, в Италию? Хочу посетить Капитолийский музей Рима и показать тебе кое-что, чтобы ты потом смог сравнить. Рей закатил глаза. Как Конрад давно уже понял, музеи он не любил. — Там будет обнажённая натура, — попытался соблазнить его Конрад. — Надеюсь, ты имеешь в виду себя. Конрад едва заметно покраснел. — Ладно, можно и туда, — согласился Рей, — но после экскурсии мы вернёмся на самолёт и полетим туда, где песок и лазурная гладь. И можно не делать ни-че-го.
Договор он выполнил целиком. Музей не то чтобы поразил Рея — он был здесь уже несколько раз, причём по большей части в рамках ознакомительных экскурсий в ходе разного рода конференций и круглых столов. Зато потом они всё-таки отправились на Лазурный берег, так что Рей получил возможность упасть на шезлонг, притянуть Конрада поближе к себе и замереть, закрыв глаза. Он очень хотел остаться в этом дне навсегда. Просто обнимая того, кто заполнил его вселенную собой. Но выходные могли продлиться не больше нескольких дней. Чтобы выполнить то, что он задумал, нужно было сейчас все силы направить на то, чтобы развести две части своего бизнеса как можно дальше друг от друга и насколько возможно расширить легальную часть. Осенью, собрав последний урожай, Рей собирался продать Дубайский отель. Как быть с Майклом — он пока не знал. Тот был прав — бросать его одного в паутине криминальных связей было бесчестно, тем более что именно Рей впутал его в них. Но сам Рей не видел на этом фронте особых перспектив для себя. «Двадцать девять лет, — думал он, — а я так и не добился ничего». В последние дни им владела собственная, непонятная до конца, тоска, как будто поджимал срок и впереди намечался невидимый, но очень важный рубеж. И до рубежа этого оставалось всего ничего.
Вернувшись, Конрад ещё успел поучаствовать в предшествовавшей выставке суете и потрепать себе нервы, выясняя отношения с организаторами относительно того, почему его работа оказалась в самом тёмном углу. За плод своего труда было обидно до слёз, хоть Конрад и понимал, что не стоит ожидать большего, когда выставляешься в первый раз. Вазы стояли по обе стороны от неё, и в конце концов, уже в последний день приехавший Рей долго смотрел на скульптуру, прежде чем сказать: — А я узнал. Это как тот дикарь, которого ты показывал мне неделю назад. Но твой намного лучше. Как живой. Если бы я не знал тебя, то влюбился бы в него. — Он и есть я! — уставший после длительных споров и бюрократических перипетий Конрад уже не имел сил что-либо объяснять и потому просто прижался к Рееву плечу. — А почему он в самом тёмном углу? Конраду захотелось побиться о стенку головой. — Так вышло, — просто сказал он. — Вообще-то свет должен падать со стороны левого плеча. — Эдди! — окликнул Рей охранника, — организуйте нам пару прожекторов. — Рей! Разговор прервал зазвонивший в кармане у Реймонда телефон. — Объяснишь им, куда ставить. А я пока отойду. И он оставил Конрада одного.
В результате ряда перестановок и после того, как Рей внёс небольшое пожертвование в казну музея, «галл» оказался освещён в два раза ярче, чем стоявшие по обе стороны от него работы признанных мастеров, в частности, и самого Бастьена. Особенно стыдно Конраду стало, когда он обнаружил, что в итоге журналисты, мелькавшие на выставке тут и там, по большей части подходят к нему. Немного смущаясь, Конрад улыбался одним краешком губ, от чего на щеке у него образовывалась симпатичная ямочка, и легко отвечал на большинство вопросов, стараясь ненавязчиво привлекать внимание и к работам Бастьена и то и дело упоминая, что это именно француз обучил его, хотя это было не совсем так — всё, чему научил Конрада Бастьен, осталось лежать дома. Относительно же выставленных работ тот лишь помог ему определиться с материалом и показал базовую технику отливания в гипсе, всё остальное Конрад задумал и сделал отдельно от него. В тупик его поставил лишь один вопрос, который был задан, когда первый день выставки уже близился к концу. — Месье Кейр? — Да, это я, — улыбка Конрада уже стала к тому времени усталой и дежурной, а голова давно уже перестала работать. — Замечательная работа, можно считать, что ваш дебют состоялся вполне успешно. — Благодарю. — Скажите, какую роль сыграл в нём Реймонд Мерсер? — Что?.. — Конрад замешкался и в первый момент вообще подумал, что его спрашивают о Бастьене, но потом до него наконец стало доходить, однако журналист уже задавал следующий вопрос: — Ходят слухи, вы знакомы с сыном Дэвида Мерсера весьма хорошо. Могли бы вы рассказать что-нибудь о расследовании, которое в прошлом году возбудил против него Интерпол? Конрад побледнел. Заготовленное «Рей помогал мне ставить свет» явно потеряло актуальность, разговор нёсся где-то далеко впереди него. — Рей Мерсер имеет весьма условное отношение как к расследованию, так и к этой выставке, — появившийся ниоткуда Рей прижался к Конраду плечом, так что тот мгновенно почувствовал себя на порядок спокойней. Рей тем временем отобрал у журналиста микрофон. — Я предлагал Конраду провести отдельную выставку в Париже уже несколько раз, но он сказал, что это не подходит для него. Ещё один вопрос, месье… — Рей бросил взгляд на бейджик, — Перрен, и расследование будут вести уже в отношении вас. Интервью оказалось стремительно свёрнуто, а Конрад уткнулся лбом Рею в плечо и испустил едва слышный стон. — Я уже ничего не хочу, — пробормотал он, — боже, при чём тут ты? Я не хочу сказать, что… Рей осторожно приподнял его лицо, заставляя посмотреть на себя, и едва заметно поцеловал в висок — большего здесь позволить себе было нельзя. — Кони, как бы много ты ни сделал, тебе всегда будут задавать вопрос, как связан с твоими достижениями я. Особенно до тех пор, пока твоё имя не звучит так громко, как моё. Поэтому нет смысла пытаться что-то доказать себе или им. Продолжай работать. Это всё, что должно тебя волновать. Про то, что персональная выставка уже внесена в годовой план, он решил не говорить, хотя и очень хотел — опасался, что что-то может сорваться в последний момент. Конрад снова прижался к его плечу, но через некоторое время вскинулся и пристально посмотрел Рею в глаза. — А что против тебя имеет Интерпол? Ты что, неудачно припарковал перед Лувром самолёт? Рей усмехнулся. — Что-то вроде того. Не бери в голову. Скоро и эта проблема будет решена.