Мотылёк над хищной орхидеей

Глава 5. Города

Оставшиеся две недели до назначенной встречи Конрад провёл как на иголках.

Он заранее начал откладывать деньги и просмотрел все возможные маршруты.

Можно было ехать автостопом, на автобусе или на поезде. Перелёт на самолёте он позволить себе не мог.

Экспресс шёл четыре часа, и это было в два раза быстрее, чем поездка на автобусе или вовсе непредсказуемый автостоп — но и билет на него стоил минимум девяносто фунтов, и так вот запросто Конрад не имел возможности его купить.

Был вариант заказать его заранее за половину стоимости и к тому же вернуть себе кэшбэк — но для этого требовалась дисконтная карта железных дорог или огромное везение, а он такой не имел, потому что никогда не ездил на поездах.

В конце концов Конрад решил, что отправится на автовокзал вечером первого числа и там уже решит — автобус или автостоп.

Он просмотрел все проспекты относительно намечавшейся выставки, какие только смог достать.

Прошерстил сайт Британского музея от и до.

Подобрал хостел и даже заплатил заранее за два дня вперёд.

Заодно изучил все окрестности и посмотрел виртуальный интерьер кафе Блу Доор в 3D.

К концу третьего дня он мог уже сам провести экскурсию по выставке, даже закрыв глаза.

И всё это время Охотник на связь не выходил — так что Конрад начинал уже сомневаться, в силе ли их договор.

В обычные дни зала для занятий лепкой была тем местом, где он мог проводить по много часов — если только кто-то его пускал. Здесь, даже оставаясь в одиночестве, он выражал себя на все сто.

У каждого из студентов, занимавшихся по его профилю, было что-то вроде собственной ключевой темы, в которой тот с молчаливого позволения Огилви выполнял все зачётные работы. Речь здесь шла не только о манере, стилистику которой они ещё только начинали осознавать для себя. Скорее, это был ключевой мотив — кто-то любил лепить деревья, кто-то — дома. Особенной популярностью пользовались женская фигура и лицо.

Конрад любил лепить мужское тело. Лоуренс сразу определил его в нетрадиционный лагерь, как только узнал об этом — да и ещё до школы отец всегда смеялся над ним и краснел, когда кто-то видел, что его сын лепил.

Но для Конрада красота мужского тела была абстрактной, оторванной от сексуальных подтекстов. Когда он работал, перед глазами его стояли фотографии скульптур Донателло и Микеланджело, где каждая чёрточка дышала жизнью и особой, естественной красотой.

Так и его фигуры обычно являли собой воплощённую в глине плоть. Глаз Конрада сам собой подмечал каждый нюанс, строение мускулов, изгиб пальцев или рук… Если линия не запоминалась сама собой, то иногда он ловил себя на том, что пальцами обрисовывает в воздухе зацепивший его внимание предмет, силясь запомнить его так.

Сейчас же скульптуры его всё сильнее уходили в абстракцию. Он то и дело ловил себя на мысли, что не может изобразить того, что вертится у него в голове, потому что оно не имеет плоти.

— Импрессионизм — это что-то новое для тебя, — замечал Огилви, глядя на то, что он сотворил, но Конрад лишь вздыхал.

— Я знаю. И абсолютно к этому не стремлюсь.

Стоило Огилви отступить хотя бы на шаг, как мысли Конрада снова улетали далеко.

С начала второй недели он вовсе перестал носить с собой телефон — чтобы не расстраиваться лишний раз. Поймав себя на мысли, что хочет проверить, кто ему написал, он торопливо её прогонял. Но, закончив занятия, всё равно заходил в свой профиль — и с тоской отмечал, что Охотник не появлялся в сети с тех самых пор, как пригласил его.

«Он передумал», — всё сильнее укреплялась мысль у него в голове. Но представить себе, что откажется от поездки, Конрад уже не мог. Он так чётко представлял себе её — всю, за исключением лишённой плоти фигуры, которая шествовала рядом с ним — что почти уже пережил её.

Накануне днём ноги сами понесли его к автобусной станции — но на полпути Конрад остановился и замер, думая, идти ли вперёд.

На нём была весенняя куртка, и снег на тротуарах уже стал растекаться ручьями. Ноги промокли в первые же двадцать минут, а ехать предстояло всю ночь.

Конрад представил себе, как стоит в темноте на дороге и голосует, а его никто не берёт.

Если бы Охотник соизволил появиться в сети, он мог бы предупредить его, что выедет утром — потому что назначенное время с двенадцати часов — оказывалось ни то, ни сё.

Но передоговориться он уже не мог и потому, решительно развернувшись, направился на вокзал.

Билет обошёлся ему в семьдесят два фунта, правда пришлось его взять на обычный поезд, но Конрад решил, что это стоит того.

Забравшись в поезд, он почти сразу же задремал, опустив голову на стекло, но проспал недолго: поезд едва тронулся, когда его разбудил телефон.

Тихое пилик прозвучало в шуме колёс как гром, потому что Конрад знал, что писать ему сейчас может только один человек: все друзья за последние недели основательно подзабыли про него.

«Не передумал?» — высветилось на экране.

Сердце Конрада забилось в такт торопливому стуку колёс.

«Нет, хотя и мог бы», — написал он в ответ.

«Хорошо. У меня всё готово. Буду ждать тебя в двенадцать часов».

Секунду Конрад думал, чтобы написать ответ, потому что обида всё ещё терзала его, но Охотник продолжил за него:

«Кому-нибудь рассказывал, с кем собираешься провести этот уикенд?»

Конрад даже покачал головой.

«Лоуренс съел бы меня с потрохами, если бы знал о тебе, — только и написал он. — Он и так завидует, что я увижу настоящего Караваджо, пока он будет торчать в комнате один».

«Не просился с тобой?»

«Просился… Но меня же ждёшь ты».

Конрад закусил губу и слегка покраснел, поняв, что написал.

«Я уже в поезде сижу», — тут же попытался сменить тему он.

Секунду Охотник не отвечал.

«В поезде? — спросил он затем. — Я думал, ты на автобусе. На какой приедешь вокзал?»

Конрад назвал вокзал.

«Я заеду за тобой, хорошо? Свяжись, как только поезд подойдёт. Номер какой?»

«Будет только шесть утра. Ты не проснёшься ещё».

«Всё равно. Я хочу заехать за тобой».

Конрад вздохнул, но в глубине души обрадовался тому, что ему не придётся болтаться в городе одному полдня — и тому, что Охотник заботится о нём.

«1703», — сверившись с билетом, написал он.

«Хорошо. Спи. Я буду тебя ждать».

И Конрад в самом деле уснул. Ему снился красивый брюнет в дорогом шерстяном пальто, которого он видел только раз. Во сне тот водил его по галереям Британского Музея и рассказывал про Мадонну Ролена — а может быть, что-то ещё.

Конрад плохо запомнил детали сна.

Он проснулся от того, что его трясли за плечо. Поезд уже остановился, и пассажиры столпились у выходов из вагона.

Конрад зевнул, поблагодарил проводника, закутался в шарф и взялся за телефон.

«Я выхожу на платформу», — написал он.

Охотник уже был в сети — как будто и не было тех двух недель тишины.

Конрад хотел спросить, почему тот не писал, но Охотник опередил его:

«Выходи из вокзала и поворачивай на Истборн тирас, Ford Fiesta ждёт тебя там, садись в него».

Конрад был немного разочарован. Он почему-то ожидал от Охотника более романтичной машины, чем семейный форд — хотя, с другой стороны, у него самого не было вообще никакой.

«Уже прохожу турникет, — отписал он, заходя в вокзал. — Ты позавтракаешь со мной?»

«Мы проведём вместе весь день».

Конрад приложил к терминалу билет и, покинув вокзал, огляделся по сторонам.

Широкая Кравен Род уходила налево, а узенькая Истборн Тирас ответвлялась от неё. Вся толпа спешила на Кравен Род, а Истборн Тирас была почти абсолютно пуста.

«Наверно, там легче припарковаться…» — озадаченно подумал он. Вообще Конрад в этих нюансах не понимал почти ничего, но вид пустого проулка заставил пробежать по спине лёгкий холодок.

Он решительно направился туда, продолжая держать в руках телефон.

Подняв глаза, Конрад в самом деле увидел обозначенный Форд. Он улыбнулся и помахал рукой, хотя водителя было почти не разглядеть за стеклом.

Конрад замешкался, раздумывая, с какой стороны сесть — да и вообще он бы предпочёл сначала увидеть лицо, но водитель наклонился над пассажирским сиденьем и открыл дверь — решив вопрос за него.

Конрад обошёл автомобиль и, забравшись внутрь, обернулся к водителю. Фальшивая улыбка замерла у юноши на губах. Это был крепкий мужчина с мясистым носом и широкими плечами в кожаной куртке поверх сизой водолазки — явно чей-то муж и отец.

«Ты сказал, тебе нет тридцати лет…» — вертелось на языке, но Конрад не решился высказать упрёк вслух. Покосился на дверь, подумывая сбежать — но тут же попытался успокоить себя. «Я же всё равно знаю его. Пусть и не в лицо».

Пока Конрад пытался решить для себя этот неоднозначный вопрос, смутная тень поднялась у него за спиной, и Конрад успел лишь пискнуть, когда чья-то сильная рука накрыла тряпкой его рот и нос.

Он забился, пытаясь вырваться и выскочить за дверь, но на той уже стоял блок, и открыть её не удалось.

Ещё несколько раз ударив руками по креслу и передней панели, Конрад обмяк и затих.

— Забирай его, — распорядился водитель, одной рукой доставая телефон.

Его помощник лёгким движением откинул назад спинку пассажирского кресла и перетащил Конрада на задние места.

— Всё в порядке, — сказал тем временем водитель, поднеся трубку к уху, — мы едем домой. К вечеру будем у вас.

Рей поднялся с кровати и, не одеваясь, подошёл к окну — в эту ночь он плохо спал. Проверки так и не закончились до конца, хотя идиоту было ясно, что полиция не найдёт ничего.

Он опустил руку на стекло. Далеко внизу проносились машины, и серые изгибы небоскрёбов сливались с тучами вдалеке.

Завибрировал телефон на столе, и, потянувшись за ним, Рей ответил:

— Да, Майкл.

— У нас всё хорошо. Ребята едут в порт.

— Хорошо, — Рей не чувствовал и тени этого «хорошо» внутри себя. Часто он пускал работу на самотёк — если объект его не интересовал. Но даже тогда ключевые моменты предпочитал контролировать сам.

На сей раз всё вышло наоборот. Несколько месяцев он расставлял сети — чтобы окунь был пойман без него.

— Хотел бы я сказать, что и у меня всё идёт на лад, — не удержался он.

— Да ладно, Рей. Мы оба знаем — скоро всё пройдёт.

Рей скрипнул зубами. Потянулся за рубашкой, но накинул её лишь на одно плечо и, передумав одеваться, замер так.

— Майкл, есть кое-что, что напрягает меня.

— Ну.

— Я не хочу, чтобы этим делом занимался ты. Понял меня?

Майкл молчал, ожидая продолжения.

— Чтобы ты хотя бы приближался к нему.

— А то что, Рей? — вкрадчиво спросил он.

— А то я заговорю. И ты первым пойдёшь ко дну, друг.

Рей нажал отбой и отбросил телефон. Затем провёл руками по волосам, приглаживая их.

Часы показывали седьмой час — но снова уснуть он уже не мог. И если бы проклятый Торренс зубами не вцепился в него, он уже садился бы на самолёт, чтобы самостоятельно увидеть, насколько «хорошо» всё прошло.