Конрад начал приходить в себя, когда во сне почувствовал непривычные ощущения, терзавшие его тело. К своему ужасу он довольно быстро понял, что ощущения эти исходят не снаружи, а изнутри.
Что-то двигалось в нём, лёгким зудом проходясь по животу и растягивая его. Именно на этой мысли сознание Конрада прояснилось достаточно, чтобы понять — где именно он натянут сильнее всего.
Конрад закричал в иррациональном ужасе, хотя в ощущении, которое он испытывал, не было боли — даже дискомфорт был достаточно слаб, и болезненное желание усилить их напугало Конрада сильнее всего.
Он попытался открыть глаза — но ничего не произошло. Вокруг царила темнота — или он попросту ослеп. Даже собственных век ощутить он не мог.
Страх стремительно перерастал в ужас, и Конрад дёрнулся, силясь ощупать лицо — но тугие ремни удержали его. Руки были прочно зафиксированы над головой, а ноги широко разведены, и щиколотки уже начали затекать.
Конрад попытался вывернуться из ремней — желание свести ноги и избавиться от позорного зуда внутри было нестерпимым, но ничуть ему не помогло.
Ком подступил к горлу, и Конрад всхлипнул — но слёз на щеках не ощутил.
Конрад не был религиозен, но в эти мгновения не нашёл ничего лучше, чем зашептать молитву, которой бабушка учила его, когда ему не исполнилось и шести лет.
Не к месту вспомнилось, как она умерла — и следом пришла мысль о том, что очень скоро, наверное, умрёт и он сам.
— Этого не может быть… — прошептал Конрад.
Стремительно вспоминались день за днём все дни прошедших недель, медленно разворачиваясь назад цепочкой событий, как в дурном кино.
Конрад думал об Охотнике. Дискомфорт, терзавший тело, не значил ничего по сравнению с той болью, которую он испытывал при мысли о своём выдуманном друге. В сравнении со смущением и растерянностью от понимания того, что Охотника не было — а если и был, то Конрад вовсе его не знал. Он всё придумал себе сам и от осознания собственной глупости захотелось плакать ещё сильней.
— Ненавижу тебя, — прошептал он.
Конрад теперь отчётливейшим образом понимал, что не было ни малейшего повода доверять человеку, который ему писал. Что никогда тот не рассказывал о себе, и все представления Конрада о нём родились у того в голове.
«Что он думал обо мне?» — родился несвоевременный вопрос.
«Ничего, — ответил тут же Конрад сам себе. — Он смеялся надо мной».
Кулаки сжались сами собой. Конрад чувствовал себя дураком — но поделать ничего уже не мог. Отчаяние захлестнуло его с головой.
— Помогите! — крикнул он, но так тихо, что не поверил бы сам себе.
Он не знал, где находится, но уже понимал, что здесь никто не станет ему помогать.
— Пожалуйста, за меня никто не… — Конрад запнулся, передумав договаривать, — пожалуйста, отпустите меня!
Ответом была тишина. Только мерно жужжал инородный предмет внутри.
Конрад обнаружил, что если не говорить, то этот предмет — с его тихим жужжанием и странным зудом — оказывается единственным, что он осязает в этой пустоте.
Мысли невольно сосредоточились на нём — и тут же Конраду показалось, что непрошенное удовольствие становится сильней.
Он снова готов был заплакать, но не нашёл слёз.
От мыслей о происходящем и тем более от ощущений, которые он чувствовал внутри, возбуждение начинало нарастать в паху.
Затем скрипнула дверь, и послышались шаги.
Конрад завертел головой, но не увидел ничего.
Кто-то протёр влажным кожу на руке и Конрад ощутил мгновенный лёгкий укол.
Подступила тошнота, и любые ощущения покинули его.
Просыпаясь второй раз, Конрад очень надеялся, что всё случившееся — сон. Но он по-прежнему не мог открыть глаза.
Он дёрнул руки — но те оказались так же крепко зафиксированы над головой, как в прошлый раз — или во сне.
Ноги тоже оставались широко разведены, но теперь он не чувствовал внутри себя ничего — напротив, анус поджимался сам собой от ощущения неведомо когда ставшей непривычной пустоты.
Конрад невольно захныкал от жалости к себе — темнота и тишина навевали на него мысли о том, что он один, а неспособность шевельнуться лишала сил и надежд.
Он замолк и дёрнулся ещё раз, но справиться с путами не смог. Конрад дёрнулся ещё и ещё — им стремительно овладевала паника, все мысли исчезли, оставив только нестерпимое желание покинуть это место любой ценой.
«Это не могло произойти со мной!» — только и повторял он, пока стук металлической двери о такой же металлический каркас не заставил его замереть.
Конрад повернул голову на звук, но не увидел, как и прежде, ничего.
— Привет, — прозвучало совсем близко. Голос был мужским, не приятным и не отторгающим — просто чужим. Если бы Конраду было с чем сравнивать, он понял бы, что слышал множество таких же голосов — но ему никогда ещё не доводилось говорить с людьми в полной беспросветной темноте, когда звук становится твоим единственным проводником.
— Где я? — спросил наконец он и тут же ощутил чью-то шершавую руку у себя на груди. Захотелось сбросить её прочь. Конрад дёрнулся — но не смог. В довершение всего он понял, что обнажён, а рука заскользила ниже к его голому животу и замерла, очертив пупок.
— Красивый мальчик, — констатировал тот, кто к нему пришёл.
— Кто ты такой?
— Зови меня Мастер. Здесь не потребуется других имён.
Конрад сглотнул.
— Мастер, — произнёс он, пробуя на вкус. Слово было не таким обидным, как господин, но всё равно навевало воспоминания о Марке Твене и неграх, трудившихся на своих «мастеров». — Что мне сделать, чтобы ты меня отпустил?
Мастер негромко рассмеялся.
— Ничего. Отсюда нет дороги назад.
— Я… — Конрад запнулся, — я что, останусь здесь навсегда? Это какой-то подпольный бордель?
— Ни в коем случае, — рука Мастера скользнула вверх, а голос стал строгим. Два пальца подхватили подбородок Конрада и потянули вверх. — Ты стоишь больше, чем может заплатить самый лучший публичный дом.
Конрад замер, боясь поверить тому, что начинал понимать.
— Вы… — сказал он и сглотнул, — вы собираетесь меня продать?
— Хорош собой, сдержан и, похоже, умён, — усмешка смазала смысл слов.
— Но зачем… — растерянно произнёс Конрад, — кому я нужен… я же… простой…
Мужчина не стал отвечать. Рука его снова заскользила по шее Конрада вниз, очертила правый сосок и направилась дальше, к животу.
— Для всех ты мёртв, — равнодушно произнёс он, и не думая отвечать на вопрос. — Попал в аварию на перекрёстке у Кингс Кросс. На твоих похоронах была только сестра.
Губы Конрада дрогнули.
«Откуда они знают про сестру?» — пронеслось в голове, и тут же он испустил яростный стон.
— Я не верю вам, — выдохнул он.
— Чем раньше ты осознаешь, что я прав — тем легче пройдёт твоя адаптация здесь. Твоя прежняя жизнь подошла к концу — забудь её. Но у тебя есть шанс. Тебя будут обучать. Ты будешь учиться. Через полгода — если всё пройдёт хорошо — ты покинешь это место и остаток жизни проведёшь в достатке и благополучии.
— Я не хочу учиться, мне это не нужно!
— У тебя есть время подумать о том, что я сказал.
Рука исчезла, а затем снова громыхнула дверь, и Конрад понял, что остался один.
«Это не могло произойти со мной», — продолжал повторять Конрад про себя — но всё отчётливее понимал, что именно «это» произошло именно с ним.
Он всё ещё надеялся вернуться домой, и теперь более всего его беспокоили глаза. Если бы удалось освободить руки, он бы ощупал их — но боли не было, значит, как он думал, ничего страшного произойти не могло.
«К тому же, зачем нужен раб без глаз»? — пронеслось у него в голове и Конрад поёжился, обнаружив, что применяет это слово — «раб» — к себе. «Но ведь так называют людей, которых можно продать, разве нет?» — подумал он.
Он рванулся из пут изо всех сил — но те, казалось, сопротивлялись тем сильнее, чем яростней он старался вырваться из них.
На сей раз никто не пришёл, как бы Конрад ни кричал и ни бился, так что в конце концов он сам устал и затих.
Только после этого — и то не сразу — скрипнула дверь.
Звук шагов приблизился, и уже знакомый голос произнёс:
— Ты готов принять мои правила? — спросил всё тот же человек, назвавший себя Мастером.
— Что с моими глазами?
— Это пройдёт — если мы решим, что тебе пора увидеть нас.
Конрад облегчённо выдохнул — слова Мастера, которому по большому счёту абсолютно не следовало доверять, подействовали лучше, чем любые попытки уговорить самого себя.
— Я хочу домой, — тихо сказал он, — мой отец заплатит за меня.
— Мы знаем о тебе всё, — перебил его мужчина, — нас не интересует ни твой отец, ни твоя семья. Только ты сам.
Рука Мастера снова легла Конраду на живот и, опустившись ниже, очертила полукругом лобок.
Живот Конрада задрожал. Он чувствовал себя неимоверно открытым и беззащитным, без всякой одежды и с широко разведёнными ногами — но, дёрнувшись, лишь сильнее прижался бы к руке.
— Ты никогда не вернёшься домой, — повторил мужчина, — но твоя новая жизнь может стать гораздо лучше той, которая у тебя была. Есть люди, которые заплатят немалые деньги, чтобы целовать тебя и ласкать. Кто-то из них обеспечит тебе кров, уют, безопасность и, может быть, даже любовь. Всё, чего ты никогда не заработал бы для себя сам.
Конрад затрясся в беззвучном рыдании.
— Отпусти меня… — прошептал он.
— Когда я поверю, что ты готов подчиняться моим правилам, я сниму путы и, может быть даже, позволю тебе увидеть меня. Ты согласен делать всё, что я скажу?
— Нет! — выдохнул Конрад и попытался сбросить его руку с себя. Он снова забился в путах, и ему наконец удалось сбросить чужую ладонь. Мужчина отступил назад, но стоило Конраду поверить в своё торжество, как хлёсткий удар прошёлся по его лицу.
От неожиданности Конрад мгновенно замолк и замер, прислушиваясь к наступившей тишине.
— Ты разочаровываешь меня, — услышал он, — если ты не понимаешь слов, в следующий раз придётся попробовать боль.
Снова раздался звук шагов, скрипнула дверь, и Конрад остался один.
Рей чувствовал себя неспокойно все последующие дни.
Проверки постепенно подходили к концу, и, казалось, дела идут на лад, но неприятное ощущение незаконченного дела зудело у него в мозгу, пока он не сдался самому себе.
Уединившись в своей женевской квартире, Рей открыл ноутбук и зашёл в скайп.
Майкл ответил почти сразу. Он выглядел невыспавшимся и, едва появившись в кадре, зевнул.
— Как дела? — спросил Рей. Напряжение, звеневшее в его голосе, не допускало и мысли о том, что это праздный вопрос.
— Всё как всегда, — Майкл, видимо, взял со стола планшет и понёс его на кухню.
— Он в порядке? Я имею в виду — никаких травм нет?
Майкл поставил планшет на кухонный стол и мрачно покосился на него. Затем засыпал кофе в кофеварку и принялся выбирать чашку в сушилке.
— Майкл! — рявкнул Рей и, тут же пожалев об этом, снизил тон, — не игнорируй меня, — уже спокойнее произнёс он, — наш друг связывался со мной, хотел уточнить срок.
— Полгода, ничего нового, Рей, — Майкл наконец нацедил кофе в чашку и, устроившись за столом, поболтал в ней маленькой ложечкой. — Абсолютно стандартный вариант.
Рею почему-то не понравились последние слова, но почему — он не знал и сам.
— Ты слишком беспокоишься о нём, — не преминул заметить Майкл и приложил чашку к губам — но только затем, чтобы вдохнуть аромат и снова отодвинуть её, — слушай, есть ещё один заказ. Не хочешь поработать над ним?
Рей не хотел, но говорить об этом сразу же после своей вспышки не стал.
— Смотри, — Майкл повозил по монитору пальцем, отправляя фото, и, раскрыв его, Рей энтузиазма не испытал.
— Девушка, — констатировал он.
— Придурок, это пацан.
Рей склонил голову вбок и пригляделся ещё.
— Где ты такого взял? — поинтересовался он. У мальчика, изображённого на фото, были светлые, почти платиновые волосы, и голубые глаза. А кожа казалась такой тонкой, что, наверное, можно было разглядеть кровеносные сосуды на просвет.
— Где взял, там уже нет.
— А куда заказ?
— На Ближний Восток.
— Я подумаю, — нехотя ответил Рей и, помолчав некоторое время, спросил: — Ты говоришь, стандартный вариант?
— Ты хочешь обсуждать это здесь и сейчас?
— Да, Майкл, — с нажимом произнёс Рей, — пока я застрял в этой чёртовой Швейцарии, я хочу, чтобы ты по крайней мере поговорил со мной и рассказал, как идут дела.
Майкл вздохнул.
— Ну хорошо, — сказал он, — это типаж А. Он не склонен к поискам выгоды и потому его сложно заинтересовать. Зато не истеричен и, думаю, не любит боль. Подчинить его будет не трудно, а затем перейдём ко второй части. Он явно не гомофоб, так что здесь тоже всё пройдёт легко. Полагаю, к лету закончим основную часть, а там посмотрим, что ему добавить ещё. Определённо, этикет.
— Искусство, — вклинился Рей.
— Что? — Майкл поднял взгляд на него.
— История искусства. Наш партнёр любит, когда спутник может поддержать разговор.
— Да?.. Я не замечал. Ну хорошо. Я пока не думал что ещё.
— Я подумаю, — сказал Рей, — обещай, что сообщишь мне, если что-то пойдёт не так.
— Само собой, — Майкл пожал плечами и сделал наконец глоток, — ладно, бывай.
Они одновременно отключили связь.