26 декабря
К концу декабря о том, как в дом попал букет от Корреса, по-прежнему было понятно мало. Йонас сообщил, что охранники приняли цветы у курьера, потому что тот нёс заказ самого Мерсера. Даже на взрывчатку проверили лишь поверхностно — опасаясь гнева нанимателя и прекрасно зная его бескомпромиссный нрав. Цветы были оставлены в спальне Конрада согласно сопровождавшей букет карточке с инструкциями.
Конрад выполнил своё обещание — однако делать новую скульптуру не стал. У него была одна, которая подходила для подарка Рею очень хорошо — и, попросив Жака сделать красивую упаковку, он отправил стюарда с коробкой в другую часть квартиры.
— Как будто тяжело сделать по коридору десять шагов, — пробормотал тот, изрядно уставший от того, что не только выполняет в миланской квартире работу за весь обычный загородный персонал, но ещё и вынужден курсировать между двумя спальнями, передавая туда-сюда письма и поручения — как будто все они внезапно оказались в XIX веке, и ни у одного из хозяев нет ни телефона, ни e-mail-а.
То, что Конрад останется в статусе хозяина, ему стало понятно месяц назад — когда, несмотря на все перипетии в домашнем климате, Реймонд так и не убил его за попытку сбежать. Так что все последние две недели Жак размышлял, как бы поставить перед Мерсером вопрос о расширении штата, потому что он с самого начала не подписывался одевать и кормить по утрам двух предельно капризных и живущих каждый в собственном мире мужчин. «В контракте был только один господин!» — думал он, стучась в дверь к Мерсеру и после разрешения войти занося внутрь не только объёмный, но и очень увесистый свёрток.
— Что это? — приподнимаясь из-за стола и с опаской глядя на упаковку, спросил Рей, — охрана уже проверила его?
— Это от мистера Кейра, сэр, — Жак с облегчением опустил громоздкую коробку на стол, — он просил поздравить вас с Рождеством.
Рей потянул за ленточку, и золотистая обёртка легко слетела, открывая взгляду мраморную орхидею с сидящим на одном из острых лепестков мотыльком.
— Что это? — после долгой паузы спросил он.
— Простите, сэр, у меня нет информации на этот счёт.
Рей с лёгким раздражением зыркнул на него.
— Позовите Конрада ко мне, — распорядился он.
Жак закатил глаза.
— Да, сэр, — отвесив лёгкий поклон, он двинулся прочь.
— Что это? — Рей повторил вопрос, но Конрад лишь слегка поднял брови. Сложив руки за спиной, он неторопливо прошёлся по кабинету, по дуге приближаясь к столу, на котором стоял цветок.
— А ты не узнал? — спросил он. — Это твой портрет в образе цветка.
Конрад подошёл вплотную и провёл кончиками пальцев по лепестку. Рей молчал.
— Это порроглоссум. А на лепестке сидит мотылёк. Сейчас мотылёк сложит крылышки, и порроглоссум его съест.
Секунду царила тишина.
— Спасибо, — выразительно произнёс Рей.
— Счастливого Рождества. Тебе не понравилось, Рей?
Рей долго молчал, опустив глаза на цветок.
— Она будет стоять в кабинете, — наконец сказал он, — я буду смотреть на неё каждый день и вспоминать о тебе. Она очень красива, и я благодарен за неё, Конрад.
Конрад тоже опустил глаза. Ему стало стыдно за свою выходку, но Рей уже продолжал:
— У меня тоже есть подарок для тебя. Сессия уже подошла к концу?
— Да, пару дней назад…
— Хорошо. Тогда приезжай к трём часам на Виа Алессандро Тадино. Я буду ждать тебя там.
Рей направился к двери, оставляя Конрада в растерянности одного. «Почему не поехать вдвоём?» — разочарованно думал он, но Рей уже ушёл.
После недолгих сборов и такой же недолгой поездки мерседес остановился перед зданием Галереи Джи Маркони. Конрад бывал здесь пару раз — когда Грава отправлял его изучать чужие труды. В галерее выставлялись в основном известные художники, хотя среди их работ Конраду и нравилось далеко не всё — как ни пытался переубедить его Марко, Конрад по-прежнему считал, что лучше классики не найти ничего.
Охранник открыл дверцу машины, и Конрад услышал:
— Пройдёмте, сэр.
Сделав вывод, что тот разбирается в происходящем лучше него, Конрад послушно последовал за сопровождающим. Они вошли внутрь, миновали несколько залов, имевших сквозной проход, и завернули в боковой.
Конрад моргнул, не сразу сообразив, куда попал, потому как со всех сторон на него смотрели змеи и цветки, которые он ваял всю осень и которые обычно хранились у Гравы в мастерской. А в самом центре квадратного помещения, подобно тому самому Аполлону, в свете софитов возвышался глиняный Рей.
Грудь Конрада стиснула боль.
— Я не готов… — прошептал он, — не готов выставлять её…
— Хорошо, — Рей, внезапно оказавшийся у него за спиной, там, где должен был стоять охранник, опустил руки Конраду на живот, — пусть постоит, пока не закончится презентация, а потом мы её уберём.
Конрад тяжело дышал, слёзы наворачивались на глаза, счастье вперемешку с болью теснились в груди. Он так хотел этого, что боялся даже представлять этот день. И в то же время не представлял, как сможет принять такой подарок именно сейчас.
— Зал оплачен на год вперёд. Я думал о покупке собственного помещения, но это снизит статус выставки: будет лучше, если твои работы будут демонстрироваться на признанной общеизвестной площадке, а не на твоей или моей.
Конрад кивнул, признавая его правоту. Кровь шумела у него в ушах, когда он поворачивался к Рею.
— Это ничего не значит, — непонятно сообщил он, и Рей ещё пытался разобраться, что бы значили эти слова, когда губы Конрада впились в его собственные, яростно кусая и втягивая в себя.
Руки Конрада пробежали по его плечам, рассылая по телу волны дрожи, в паху тут же запылал огонь.
Реймонд плотнее вжался в Конрада, потираясь членом о его бедро, и Конрад так же приник к нему. Ладонь Рея не совсем уверенно сползла по спине Конрада вниз, чтобы стиснуть ягодицы и прижать ещё плотней.
— Это просто секс, — заявил Конрад, спускаясь поцелуями вниз и прикусывая нежную кожу у самого уха Рея.
Рей хотел возразить, отказаться, потребовать большего — но не смог.
Руки Конрада уже стягивали с него рубашку, напрочь срывая пуговицы, так что на краю сознания промелькнула мысль — как они поедут домой?
Конрада этот вопрос явно не волновал. Реймонд сам не понял, как уже наполовину обнаженный оказался на полу, а Конрад судорожно расстёгивал собственные брюки, чтобы тут же опуститься бёдрами на член Рея и стиснуть его в своей ложбинке.
Рей застонал и крепко сжал бёдра Конрада, оставляя синяки. Рывком сбросил его на пол и, накрыв собой, принялся целовать, не замечая, что теперь уже сам бессовестно вырывает пуговицы из рубашки, пытаясь освободить Конрада от неё. Добравшись наконец до плоской груди, он принялся целовать её, то и дело принимаясь за соски, покусывая их. Хотелось почувствовать Конрада одновременного всего, целиком. Целовать разом и губы, и плечи, и грудь, ласкать член и проникать в него собой, но Реймонду не хватало рук.
Мешая друг другу, они принялись судорожно смазывать узкий, отвыкший от вторжений вход Конрада слюной. Конрад тяжело дышал и то и дело впивался зубами Рею в плечи, когда тот наконец стал входить. Он будто бы забыл, как можно целовать, не причиняя боль, но Рей сейчас принял бы за ласку всё, что только Конрад мог предложить ему.
Пальцы Конрада впились ему в спину, ногти сдирали кожу, тело судорожно билось в руках Рея, силясь насадить сильней.
— Да… — шептал Конрад, — ещё…
Во время секса он обычно не говорил, но сейчас как будто плотину прорвало.
— Ты самый сильный, самый нежный, самый сладкий… самый-самый, Рей… Ещё…
Рей разрывался между желанием продлить эти краткие минуты близости и нетерпеливым желанием, которому было наплевать на всё. Бешено вбиваясь в тело Конрада, он кончил уже через пару минут, и, метнувшись рукой к его члену, обнаружил, что пальцы Конрада всё ещё бешено ласкают его, а бёдра слабо покачиваются, пытаясь продлить акт.
Наконец, закусив губу и со свистом выдохнув сквозь зубы, Конрад кончил и обмяк.
Рей приподнялся, вглядываясь ему в лицо.
Конрад был сонным и расслабленным, каким обычно бывал по утрам. Сейчас его можно было гладить и целовать сколько влезет — Конрад не смог бы пошевелить и рукой. Но Рей и сам не мог двинуться и потому просто позвал:
— Кони…
— Это просто секс… — не открывая глаз, пробормотал Конрад и рукой принялся шарить по спине Реймонда, то и дело задевая свежие царапины.
— Кони, здесь камеры.
— Хорошо.
— И нас могут увидеть.
— Угу.
— Кони, вставай. Я отвезу тебя домой.
Скорее силой, чем уговорами Рей наконец поднял его на ноги и, игнорируя смущённые взгляды охраны, старавшейся смотреть куда угодно, только не на них, повёл к машине.
Только ближе к середине пути Конрад немного пришёл в себя — но показывать этого Рею не спешил. Он думал о том, что только что сотворил, и ему не нравилось, как это могло бы выглядеть со стороны.
«Я переспал с ним за выставку», — при этой мысли Конрад косился на Рея, сосредоточившегося на дороге, и краснел. Как он ни старался, Рей, сидевший на соседнем кресле, уже не вызывал у него злость. Но разум всё же говорил, что нельзя возвращаться к Рею так легко. «Господи, да я уже три раза вёлся на него, — думал Конрад и краснел ещё сильней, — он приручает меня как хомячка, а я готов снова броситься к нему».
— Я тебя люблю, — будто услышав его мысли, негромко сказал Рей.
— Ты уже говорил, — стараясь вложить в слова всю наличествовавшую злость, ответил Конрад. Ему мучительно хотелось поверить этим словам, но он боялся ошибиться ещё.
С другой стороны, он не мог не думать и о том, что вот уже почти полгода Рей просто терпит равнодушие, не требуя от него ничего. Как терпел и до этого, хотя Конрад давно уже полностью был в его руках. «Он и в камере терпел», — напоминал себе Конрад, но тут же понимал, что, в сущности, и в камере Рей не вызывал у него злости никогда. Куда большую боль он причинил, когда оставил его. Но теперь выходило, что не оставлял.
— Рей… — осторожно позвал Конрад.
— Да.
— Если бы я захотел вернуться к тебе… ты принял бы меня?
Рей поджал губы и внимательно посмотрел на него — всего на мгновение, не имея возможности надолго отвлечься от руля.
— Да, — сказал он.
Наступила тишина. Только едва слышно шумел мотор.
— Ты всё же купил её, да? — спросил Конрад, до которого наконец дошло, в какой машине они сидят. — Это же Астон Мартин…
Рей улыбнулся краешком губ и покосился на него.
— Да, — самодовольно сказал он.
Конрад закусил губу.
— Только когда получишь права, — повторил Рей, догадавшись, что творится у того в голове.
— Это будет не раньше весны… Я же вообще никогда не сидел за рулём.
— Значит, подождёшь.
Конрад хотел спросить, почему Рей так уверен, что они будут вместе весной — но промолчал. В глубине души он и сам это знал. Преодолев желание наклониться к Рею и поцеловать, он испустил глубокий вдох и отвернулся к окну.
— Прости меня за цветок… — тихо сказал он.
— Он и правда очень красив.
— Как и ты, — Конрад закусил губу, — я вырежу для тебя что-нибудь ещё. Честно говоря… Все работы, что я сделал осенью, были о тебе.
Рей искоса посмотрел на него. Хотел промолчать, но не смог.
— Даже змея? — спросил он.
— Особенно она.
Конрад снова замолк, погружаясь глубоко в себя.
— Порой я думаю, — сказал он совсем уж тихо, как будто разговаривал сам с собой. Как будто надеялся, что Рей вообще не услышит его, — я полюбил тебя сердцем, чтобы затем полюбить руками, — он прикрыл глаза и очертил контур тела Реймонда в воздухе рукой, — чтобы полюбить глазами потом. И это так странно… Я будто вынужден выбирать, какую часть тебя люблю больше других частей.
Реймонд крепко сжал руль.
— Ты всё ещё ненавидишь меня? — спросил он.
— Я не знаю, Рей… — сказал Конрад тихо и, закрыв глаза, откинулся назад.
У самого дома Рей помог ему выбраться из машины, и Конрад не стал сопротивляться. Ему нравилось ловить те короткие мгновения, когда руки Реймонда касались его будто невзначай, и можно было делать вид, что эти прикосновения не значат ничего.
Поднявшись на свой этаж, они вошли в квартиру. Рей пропустил Конрада вперёд, а тот всё думал и не мог решить для себя, что делать теперь. Сколько бы он ни говорил себе, что ничего не случилось, сегодняшний секс выдавал его с головой.
Наконец, решившись, он оставил Реймонда позади и направился в спальню. Отличный способ помириться вертелся у него в голове, и Конрад намеревался воплотить его в жизнь.
Рей замешкался в коридоре, снимая пальто и разматывая шарф. Он едва разобрался со сложным узлом, когда услышал из глубины квартиры крик и бросился на звук.
— Чтоб тебя, — Рей выругался, чего Конрад не слышал от него никогда, и, рванув Конрада к себе, прижал к груди и закрыл ему глаза рукой, как ребёнку, — не смотри.
Конрад дрожал и трясся в его руках, одновременно пытаясь убрать закрывавшую обзор ладонь.
— Кто это? — выдохнул он.
Рей не отвечал. Будто окаменев, он замер на пороге собственной спальни, разглядывая тело молодого араба, испещрённое глубокими ранами, пересекавшими торс, на собственных шёлковых, покрытых кровью простынях.