Новеллы

КУХАРКИНА МИЛОСТЬ

Летом я подрядился возчиком к лавочнику. Доставлял покупателям уголь, картошку, муку или то же самое тоннами перевозил со станции. По домам со мной обычно ездил коротышка Анти: мы вместе грузили мешки и корзины с продуктами. И незаметно сдружились, я полюбил его. С тех пор я выкуривал сигарету только наполовину — остальное доставалось Анти. Потом он получил от меня в подарок кусок душистого мыла, которым пользовался только по воскресеньям. Как-то раз я даже пригласил его в ресторанчик на набережной Дуная; перед тем, как идти, расчесал ему волосы и подровнял сзади ножницами. А он, когда мне наскучивало править лошадью, забирал у меня поводья и погонял серую Манци. Или приходил вечерами в конюшню, чистил лошадь, поил и задавал ей корму.

Однажды мы сидели вечером в конюшне на ящике для фуража и курили. Было тихо, только сено похрустывало на зубах у Манци… и вдруг Анти заговорил, признался мне, что влюблен…

— В кого, Анти?

— В тетку Мари.

Тетка Мари была кухаркой. Необъятных размеров толстуха… страх как горяча на руку… никто не знал, вдова она или старая дева. Тетка Мари все время жарила-парила, устраивала грандиозные стирки, нам и в голову не приходило, что ей еще могут быть интересны мужчины.

— В кого? — изумленно воскликнул я. — Ты с ума сошел, Анти.

Он испуганно посмотрел на меня. Нет, ни чуточки не сошел. Тетке Мари ведь тоже кто-то нужен, только она стыдится перед домашними, боится уронить себя в их глазах. И все-таки… с ним она уже пускается в разговоры, правда, пока дело обычно кончается звонкой затрещиной.

Анти грустно покачал головой. Вот если бы он был похож на отца, все, конечно, было бы иначе. Известно ли мне, что за человек был его отец?

— Капралом служил при Франце-Иосифе! Бывало, как гаркнет на роту — солдат в дрожь бросало… девчонки были от него без ума… во время войны он медаль получил от немцев и погиб за отечество «смертью героя»… так-то вот.

А он, Анти, просто ничтожество, и терпят его только из жалости.

— Ну, кто я такой? — вырвалось у него с горечью. — Меня даже дети дразнят. — Он чуть не плакал.

— Не горюй, Анти, когда-нибудь и тебе улыбнется счастье. Ты посмотри на меня — вон я какой верзила, а что с того? Работаю возчиком. Хотя и в очках и говорить могу, как господа. И даже море видел. На самолете летал. И кем же в конце концов стал? Возчиком!..

— Это все так, — перебил он меня, — но вы — дело другое… вам стараться не надо, чтобы вас заметили, а мне надо…

Он был в отчаянии, выронил сигарету изо рта… Несчастный коротышка, он мучительно ломал голову, что бы такое великое совершить?

С тех пор я поглядывал на грозную тетку Мари заговорщицки. Иногда отпускал озорное словцо и как-то для пробы решил рассказать ей скабрезный анекдот… Трах!.. не успел я моргнуть, как она съездила меня по физиономии… Брр, вот это оплеуха!..

— Слушай, Анти, — мрачно сказал я ему вечером, — оставь ты, к дьяволу, эту тетку Мари. Глупая старая баба, она, видно, к Фюрстам в кухарки из монастыря попала.

— Что, тоже схлопотали?

Я кивнул.

…Целыми днями, погоняя лошадь, я трясся на козлах. Ничего интересного не происходило…

Но вот осенью Фюрсты, решив, что столовая им велика, затеяли перенести ее в пристройку. Все в целости и сохранности было доставлено на новое место, еще бы — ведь тетка Мари следила за нами, как неусыпный Аргус. Только с люстрой вышла загвоздка. В прежней столовой потолок был высокий, она висела там на длинной стеклянной трубке, и укрепи мы ее так на новом месте, все оббивали бы об нее колени. Озабоченная тетка Мари бросилась за хозяйкой, потом позвала господина Фюрста, стали держать совет; наконец папаша Фюрст нашел выход: ножку люстры нужно укоротить на полметра.

Женщины бурно запротестовали, но хозяин уже крикнул Анти… тот, чертяга, куда-то запропастился, и за стекольщиком пришлось бежать мне. Еще по дороге стекольщик стал намекать: работа, мол, эта — все равно что хирургическая операция… искусство! — он вскинул хмурые клочковатые брови — во всем городе не найдется и двух стекольщиков, которым под силу такое выполнить. Я шел рядом и согласно кивал.

…Люстра лежала на столе в тряпках; солнце преломлялось в ветвистом каркасе и граненых подвесках, рассыпая кругом снопы радужных искр. Это было красиво. Я тоже заволновался: удалось бы обрезать.

Господин Кемень, стекольщик, постучал по трубке, достал стеклорез, слегка царапнул и с многозначительным видом обратился к господину Фюрсту: — Hochprima…[2] — и как человек, которому спешить некуда, поинтересовался, хорошо ли идут дела у него и у соседа, что держит лавку напротив, похоже, тот скоро прогорит. — Ja[3], — и расплылся в улыбке: таких домов, как у Фюрстов, во всей округе поискать… а что касается этой работы, то случай необычайно сложный и редкостный. По счастью, он знает, как с этим справиться, не новичок в своем деле, он человек бывалый.

Госпожа Фюрст недоверчиво посмотрела на мастера:

— Уж не знаю, что тут сложного — отрезать, и все, окажись здесь стекольщик-словак, он сделал бы это за рюмку рома.

— Но позвольте, сударыня… ведь эта люстра даже по нынешним трудным временам стоит… — Он подался вперед, задумался и воскликнул: — Тысячу пенгё! Даже если в виде исключения я запрошу подешевле, это будет семьдесят пенгё…

Пришлось мне бежать за другим стекольщиком. Этот угостил меня по дороге сигарой и доверительно поинтересовался, сколько запросил Кемень.

— Пятьдесят пенгё, — соврал я, чтобы и за сигару отблагодарить, и хозяина не оставить в накладе.

В общем… он запросил шестьдесят пенгё.

Небось, — подумал я, — этот Штайнер хочет сплавить работу Кеменю, самому ему с ней не справиться. Слушаю я, как они торгуются да препираются, и тут чувствую: меня дергает за руку Анти.

— О чем речь? — вскинув брови, моргает он.

Я отмахивась, молчи, мол, и тотчас забываю о нем, поглощенный разгоревшимся спором. Вдруг вижу: Анти стоит уже перед хозяином: — Я отрежу, господин Фюрст… я отрежу, — горячо повторяет он, дерзко поглядывая на тетку Мари.

— Брысь отсюда, — гонит его господин Фюрст, — а не то я тебе…

— Клянусь, я смогу отрезать, — упорствует Анти.

Стекольщик Штайнер хватается за живот:

— Это вы-то, о, господи… вы?

Но коротышка Анти будто рому хлебнул, петушится: — Я, — скрестив на груди руки, с вызовом поворачивается он к Штайнеру, — вот именно, я.

От такого наглого бахвальства все на мгновение лишаются дара речи, тетка Мари приходит в гнев… хватает Анти за шкирку и отшвыривает его метра на три.

Торг продолжается… Анти исчез, и вдруг вижу, опять идет — в своей большой шляпе, в руке — огромный разделочный нож; твердым шагом направляется прямиком к кухарке… ну, думаю, умом повредился наш Анти, как бы его схватить, чтобы самому не порезаться?

— Тетя Мари, — начинает он, — не бойтесь, я вас не трону… вот вам нож, если я не обрежу люстру, можете отрезать мне голову… честное слово, можете, я расписку вам дам.

— Откуда ты знаешь, как это делается? — пораженный, кричу я.

— Отец научил, я и ножницами могу стекло резать, под водой.

— Еще чего! — негодует Штайнер. — Ножницами стекло под водой резать… ну, сказал!

А господин Фюрст не сводит глаз с Анти, который все еще протягивает тетке Мари огромный нож. Та не знает, как быть: может, отвесить ему затрещину?

— Вот что, милый герр Штайнер, — после долгого размышления говорит господин Фюрст, — я заплачу вам пять пенгё… а вы присмотрите за моим человеком, пока он резать будет, ты же, Анти, посмей только не сделать… я прикажу тебя вздернуть.

Штайнер разводит руками.

— Согласен, дорогой господин Фюрст, платите пять пенгё, но гарантий я не даю.

— Зачем же тогда платить? — вмешивается возмущенная жена Фюрста.

— Доверь это мне, дорогая, пусть господин Штайнер присмотрит.

Анти смахивает сейчас на лунатика. Уж не этим ли ножом собирается он резать стекло? Нет… нож он сует изумленной тетке Мари, лезет в карман штанов и извлекает метровый обрывок шпагата. Господин Штайнер хихикает.

— Еще нужен стакан воды, — говорит Анти.

Я бегу за водой, мне не верится — шпагат и стакан воды?..

Возвращаюсь и что же вижу? Ножка люстры уже перехвачена шпагатом, один конец держит Анти, другой — тетка Мари, и под команду Анти — раз-два, раз-два — они «пилят» стекло…

Штайнер что-то нашептывает на ухо господину Фюрсту, показывая ему свой стеклорез. — Резать люстру бечевкой… — говорит он и презрительно машет руками.

Я стою со стаканом воды и едва не молюсь: господи, помоги бедолаге Анти, не допусти, чтобы он только куражился из желания хотя бы минуту побыть в глазах тетки Мари важной персоной… не допусти, чтобы все это кончилось для него пинком под зад!

Я по-прежнему не верю в успех, и вдруг… стеклянная трубка будто вспыхивает, из-под шпагата вырывается струйка дыма, огненный ободок сверкает все ярче… — Воду! — кричит Анти. Я протягиваю стакан, Анти наклоняется над шпагатом, точно принюхивается, но вот стакан дрогнул в его руке, блеснула вода и расплескалась о трубку, послышался нежный хруст, верхняя половинка трубки дрогнула… Анти осторожно взял ее пальцами и движением фокусника отделил от остальной части…

Обрезок он подносит сперва господину Фюрсту, потом помахивает им перед носом Штайнера и, наконец, с гордым видом подходит к тетке Мари: — Теперь можете резать меня, тетя Мари.

…Уже вечер. Электрик давно подключил люстру; она сверкает огнями в новой столовой, а мы с Анти, поглядывая на окно, любуемся ее радужным блеском. В столовую входит тетка Мари с дымящейся супницей и улыбается. Разговор, наверное, зашел об Анти, потому что все качают головами, точно хотят сказать: ну кто бы подумал?

Анти приваливается ко мне плечом… и вдруг раздается голос господина Фюрста: — Анти, зайди-ка!

Он стоит в столовой, гордо смотрит на люстру, моргает и улыбается… мне не слышно, о чем они говорят, — господин Фюрст похлопывает Анти по плечу, подносит ему большую «гавану» и дает прикурить. Анти попыхивает, ухмыляясь. А потом получает еще пять пенгё серебром, и они вместе с теткой Мари выходят…

Анти неторопливо вышагивает с сигарой в зубах, рядом с ним семенит толстуха кухарка, они вместе скрываются в кухне… позднее я, ради забавы, — будто ищу свечу, — захожу к ним… Анти сидит за столом, тарелка полна мясных остатков, рядом слойки и апельсин, и черный кофе дымится, нос у него перепачкан жиром, в коротких пальцах все еще горит «гавана».

— Ты просто король, Анти! — подмигиваю я ему.

Он достает из-под стула бутылку вина.

— Ваше здоровьице, Андраш! — и, отпив, протягивает мне.

Я пью за здравие достославного стеклореза и громко рассказываю тетке Мари, какой знаменитый капрал был отец Анти, огромный, как колокольня, и что погиб он за подину смертью героя. Посмеиваясь, я пью за здоровье тетки Мари, нашей добрейшей поварихи. И от чистого сердца желаю ей долгого-долгого счастья.

На секунду ее охватывает стыдливое женское негодование, но вот она уже снисходительно улыбается, а затем закатывается веселым брызжущим смехом.

Анти то и дело прикладывается к бутылке, он уже плохо соображает, что происходит вокруг него. Тетка Мари мне тоже наливает кофе и дает кусок сахара для моей лошади Манци.

— Анти, — шепчу я ему на ухо, — не пей больше, слышишь, для этого дела ведь нужно соображать…

— Точно, — отвечает он, тихо икая.

Я выхожу во двор и сажусь на камень перед конюшней. Свет в доме гаснет… сначала люстра, потом лампа в комнате у приказчиков, наконец и ночник в спальне Фюрстов. Только в кухне еще светло. Но вот в окне появляется чья-то огромная тень, осматривается по сторонам и задергивает занавески. Я откидываюсь на спину, чтобы меня не заметили. И лежу до тех пор, пока кухня не погружается в темноту.

А потом достаю из кармана сахар, что дала мне тетка Мари, и несу его лошади…

1931

Перевод В. Середы.