По снегу брели люди, все еще носившие платья из разноцветных шелков.
«Красильня» — извещала полузанесенная снегом вывеска, и тут, в тесном цехе, извергая клубы пара, содрогались красильные котлы.
Приближалась полночь, в ледяных облаках мерзла луна… Накануне праздников работы красильщикам было много.
От суровых, отбрасывающих тени подмастерьев бестелесные девочки подлетали к сгорбленным гладильщицам, плиссировать платья.
Но когда у них было время, они, топоча ногами, спешили к ревнивому мальчику-ученику с мучнистого цвета лицом, который настороженно караулил у кочегарки.
Они обступали его и, болтая, опасливо поглядывали в сторону кочегарки… Оттуда выскакивал грязный кочегар на кривых, коленками внутрь, ногах, изрыгая ругательства сквозь щербатые зубы, шепелявя бросал мальчику-ученику: «Хлюпик этакий», — и тотчас исчезал.
Вот любовь мальчика, мечтательная Анна пошла за водой. Наружу, в темноту. И едва она прошла мимо кочегарки, как послышалось трепетное шуршание угля на железной лопате, полыхнуло рыжее зарево, кочегар опять «показывал себя». Одну за другой откидывал он вздутые дверцы топки, пусть языки жаркого пламени окрасят в красный его до пояса обнаженное тело. Затем исподлобья бросал взгляд на манометры и многозначительно хмыкал.
Когда он видел, что на него смотрят, он издавал пронзительный звук паровым краном или гудел, как завод.
И на глаза мальчика набегали слезы, когда он краешком глаза видел, что Анна стоит, прислонясь к косяку… Кочегар хлопает дверцами топки… Уголь шуршит… Пламя окрашивает в кроваво-красный голую грудь кочегара… Анна глядит не отрываясь.
Внезапно мальчик срывает с себя рубашку, подскакивает к котлам, распахивает дверцу, но кочегар не дает выхватить у него из рук лопату.
Мальчик-ученик тоже хочет стать перед Анной кроваво-красным, пламенеющим, выше ростом и полуголым.
Но девушка быстро и бесшумно исчезает, и тут кочегар плюет на мальчика-ученика.
Рослый мальчик захватывает горсть угля, истопник отвешивает ему пощечину.
Но тут снаружи доносится рыкающий голос мастера:
— Бездельник!
И «бездельник» выбегает, получив от кочегара здоровенный пинок.
Анна же крадучись возвращается, снова опирается о косяк и смотрит, как на тело кочегара ложатся отсветы танцующих языков багрового пламени. В глазах у нее рябит, когда мышцы кочегара вспыхивают, потеют, и огонь лижет его руки. Анна содрогается.
— Если б вы меня обняли, вы бы обожгли мне талию.
И дивится она, глядя, как кочегар вразвалку ходит взад-вперед, хмыкает и проверяет то одно, то другое, свистит паровыми кранами и окунается в пламя.
Лицо ее разгорячилось, голова чуть поникла, и дурманные, легкие шорохи вырывались из груди, чтобы стать шелковыми крыльями… Пробило полночь.
Колокольный звон, словно ветерок, всколыхнул волшебные крылья Анны, они приподымают ее над землей, чтобы она могла сдвинуться с места.
Ибо там, у топки, кроваво-красной лампой горит голая грудь кочегара, голова его, шипя и дымя, пылает перед Анной, девушкой-бабочкой, которая, вздохнув, кивает:
— Летит маленький жучок, летит на свет лампы…
Кочегар закрыл дверь, обнял Анну, и все стало тьмой.
Мальчик-ученик, весь дрожа, подкрался к кочегарке и остановился перед закрытой дверью.
— Анна, ты здесь? Ты здесь, Анна?
Он открыл дверь. Рыжее пламя сочилось на переплетшихся в объятии Анну и кочегара.
Мальчик глядел во все глаза, потом встрепенулся, схватил лопату, глубоко всунул ее в недра топки.
И, очумелый, метнул на обнявшуюся пару раскаленный угольный жар.
Красный, сверкающий, искрящийся ливень обрушился на обнаженных и обжег их. Затем скатился, иссяк.
Обнявшиеся засверкали крошечными язычками пламени, засветились и, крича, вскочили на ноги.
Они метнулись к двери, и в голые спины вновь полетел трескучий жар.
На их вопли сбежались красильщики, девочки, мастер.
Поднялся крик, все стали как вкопанные. Мастер в дверях крикнул:
— Содом и Гоморра! Огненный дождь!
И все, визжа, в голос закричали:
— Эй, брось лопату!..
Снаружи доносились стоны кочегара, плач Анны. Мальчик-ученик стоял-стоял и тоже заплакал. Красильщики, яростно топая ногами, придвинулись к нему.
— Бездельник, сдавайся!
Но мальчик-ученик с полной лопатой жара лишь отступил назад.
Жар все еще рассыпался искрами на лопате, красильщики остолбенело смотрели на алые жемчужины.
Снаружи было тихо. Ослепительный снег беззвучно чиркал по звездам, дающим тепло без огня. Вдали виднелись заснеженные горные вершины, и ветерок едва слышным, потрескивающим бичом сгонял с них лунный свет.
1929
Перевод В. Смирнова.