Новеллы

ОБИДА

Мальвинка уже окончила первый класс, ей и лотерейные билеты уже присылали, и даже список новых книг из библиотеки; она и в кино ходит, и по телефону умеет разговаривать. А на днях дедушка-нищий смиренно снял перед ней шляпу и сказал: «По-кор-но про-шу, ба-рыш-ня…» Голос у него дрожал, будто тоненькая струна в груди была натянута, и кто-то тихонько и робко тронул ее.

Когда Мальвинка услышала слово «барышня», сердечко ее подпрыгнуло, будто кузнечик, лицо, тельце так жаром и обдало от радости… и она отдала нищему маленький, красный, с золотым замочком кошелек со всем его содержимым — шестнадцатью филлерами. Потом Мальвинка пошагала дальше, и обе косички мотались за спиной у нее влево и вправо, а она гордо поглядывала по сторонам и сама у себя спрашивала:

— Куда ехать изволите, барышня? Пересадочный билет прикажете?

Подружке ее Агнешке всего пять с половиной лет, и, когда Мальвинка читает ей плакаты, она вечно делает вид, будто и так понимает, что на них написано.

— Понимаю, понимаю, — говорит она. — Бешеные собаки, карантин тридцать дней.

И, между прочим, она тоже умеет говорить по телефону.

Выходит, обе девочки уже совсем большие, все знают, есть-пить умеют, правила приличия им известны, за чем угодно их послать можно, — они и газету купят, и хлеб, и сахар, и овощи, так что совсем напрасно бакалейщик так медленно отсчитывает им в руки сдачу. Чего уж тут, ведь на деньгах цифры написаны.

Когда тетя Цина — подруга Мальвинкиной матери пригласила девочек в пусту[13], родители сначала побаивались отпускать их одних, но те только отмахивались:

— Ой, ну что вы…

И когда их стали предупреждать, чтобы они остерегались лошадей, не дразнили быка и не подходили слишком близко к коровам, они только переглядывались меж собою. «Эти родители как маленькие, будто не знают, право, с кем имеют дело».

— Бешеные собаки. Карантин тридцать дней, — заявила Агнешка.

Родители только глаза удивленно округлили: что сие значит? И тогда Агнешка от всего сердца пожалела их: вот ведь, бедняги, даже плаката прочитать не могут.

Но родители все же очень волновались. В день отъезда они проснулись с первыми лучами солнца, подошли к окну и начали укладывать кукол, ракушки, в которых шумит море, а также чернила, перо и почтовую бумагу, которые Мальвинка повезет с собой, чтобы писать письма. И не только от своего имени, но и от Агнешкиного.

Тетя Цина прислала за ними из пусты одну даму-родственницу, и у девочек с этой дамой сразу отношения не заладились. Сладкой она прикинулась, будто ее в меду выкупали, а у самой взгляд острый такой.

— А шлепки малышкам дают? — так мило поинтересовалась она.

— У нас, извините, — ответил папа Мальвинки, — для этого птица Янчи имеется.

«Напрасно, — подумала Мальвинка, — не стоило этой тете про Янчи рассказывать».

У них в доме и в самом деле была птица Янчи; правда, Мальвинка никогда ее не видела, но имела возможность убедиться, что она и правда существует. Как-то раз, когда Мальвинка вымазала все мамины румяна на свои щеки, а нос облепила маминым ночным кремом, папа тут же вышел в соседнюю комнату и там обсудил происшествие с птицей Янчи. И Янчи сразу полетел к родителям Агнешки, а оттуда пришла горничная и сказала, что, к сожалению, птица Янчи пожаловалась на Мальвинку, и сегодня Агнешка не придет с ней играть. Птица слетала и к тете Гизи, где маленькую Мальвинку всегда угощали пирожными, когда она приходила в гости… Теперь и к тете Гизи нечего было ходить, Янчи и там наябедничал. А эта тетя из провинции только головой затрясла и сказала:

— Это, конечно, прекрасно, птице Янчи мы тоже скажем, но, простите, у нас и шлепки полагаются.

— Шлепки? — спросила Мальвинка. — Благодарю. — И она вздернула плечи. — Тогда, пожалуй, мне не так уж и хочется ехать.

— А как же билеты на поезд? — спросила тетя из провинции. — Их что, в окно выбросить?

— В окно? — повторила Мальвинка. — Зачем же, можно и в дверь.

И обе девочки ужасно расхохотались, словно тысячи колокольчиков зазвенели у них в горле. Тетя из провинции покраснела, папа потребовал соблюдения тишины и порядка, на что тетя, прибывшая за девочками, заметила:

— Скорее правил приличия, сударь, правил приличия.

Сударь! Как тут было снова не рассмеяться. Ой-йой-йой! Со смехом они выскочили из комнаты, бросились в траву, зарылись в нее лицом и ну смеяться.

— Сударь, сударь…

Даже слезы из глаз покатились.

Но вскоре им тяжко пришлось — мыться заставили; тетя из провинции, к сожалению, их уши проверила, а потом как схватит щетку, как начнет ею орудовать, волосы им расчесывала, трясла их, словно они не девочки вовсе, а грязные рубашки в руках пьяной прачки.

— Идите, пожалуйста, в ногу, — говорила тетя из провинции. — И не глазейте, пожалуйста, по сторонам, ни вправо, ни влево. Мы с вами в Пеште находимся.

— Это вы из провинции, тетя, — сказала Мальвинка. У нее отпала всякая охота путешествовать, ей и на горе Шваб неплохо, и Сигет сойдет, не так уж и важно увидеть «прекрасную пусту», как выразилась тетя Цина в письме, приглашая их приехать посмотреть «разгуливающих в ярком блеске солнца златошерстых барашков» и «кротких коров на склонах холма». Мальвинке уже не хотелось и в имении на лодке по озеру кататься, где «кишмя кишат веселые рыбки-барчуки и рыбки-барышни»… Если б она осмелилась, то побежала бы обратно, по крайней мере, хорошая была бы шутка. Как бы бросились за ней папа, мама и все остальные.

Так они добрались до дымного вокзала, где Мальвинку неожиданно охватила жажда путешествия. Здесь работали поршни, пускали пар паровозы, стучали по колесам слесари, бегали туда-сюда пассажиры, носильщики; и моторные тележки, везущие багаж, чуть всех не передавили. И этот крик: «Объявляется посадка на пассажирский поезд, следующий до станции Ясароксаллаш какой-то, Шомодь и так далее».

Полагалось бы заплакать, растроганно слать родителям воздушные поцелуи, но Мальвинка и Агнешка едва смогли дождаться, покуда поезд наконец тронется.

— Где мы сейчас? — очень взволнованно спросила Мальвинка тетю, когда поезд на секунду остановился у сортировочной станции.

— На железной дороге, — с достоинством ответила дама и взглянула на Мальвинку. — Поменьше задавай вопросов, если не хочешь быстро состариться.

Фу! Ну и штучку выудили! С такой ведьмой ехать, тысячу замечаний услышишь. Вот опять: «Не высовывайся, тебе столбом голову снесет…»

— Мне? — спросила Мальвинка. — Тетя, мне снесет голову?

— Мне снесет голову? — повторила и Агнешка.

— Вам обеим, — сказала тетя. — А теперь будьте добры сесть. И довольно!

«Чего довольно? — думала Мальвинка. — Ведь мы ничего и не делали».

А как бы хорошо побегать по вагону с криком: «Мы едем, едем…» Билеты проверять, распоряжаться, визжать… Но длинная тетя тотчас подняла палец:

— Попрошу сидеть спокойно, попрошу вести себя прилично, как подобает порядочным, благородным детям. И никуда не ходить.

Они сидели и смотрели на проносящиеся мимо поля и телеграфные столбы.

— Слушайте меня внимательно, — сказала тетя. — Вы будете сидеть за большим столом. Пожалуйста, завязывайте на шее салфетки, не чавкайте, не опрокидывайте стаканы, словом, мы хотим, чтобы вы за едой держали себя прилично.

Мальвинка подняла на нее глаза. Ангешка тоже. Больше девочки ничего не говорили, сидели молча, и тетю стало даже беспокоить такое долгое безмолвие. Она спросила:

— Ты не больна? Не больна?

Обе девочки ничего не ответили, возможно, они уже заболели.

— Пожалуйста, разрешите нам пошептаться, — попросила Мальвинка.

И они зашептали что-то друг другу.

— Ай-яй-яй! — сказала тетя. — В обществе неприлично шептаться.

Услышав это, барышни совсем приуныли, и, когда поезд вбежал на станцию и тетя Цина встретила их с большой радостью и ликованием, они остались такими же тихими. Молча побрели со станции, молча сели в господскую коляску, не глядя по сторонам ни вправо, ни влево.

— Вы проголодались? — спросила тетя Цина.

Обе промолчали.

— Хотите молочка? — спросила тетя Цина и велела принести им по стакану.

Мальвинка только языком лизнула и тотчас вернула стакан.

— Плохое молоко, — решительно произнесла она.

Тетя Цина заглянула в стакан, попробовала молоко.

— Вкусное молоко, — ласково сказала она.

Теперь и Агнешка протянула стакан обратно.

— Плохое молоко, тетя.

— Если молоко плохое, не пейте его, — сказала родственница, которая привезла их.

Тетя Цина на мгновение задумалась.

— Пойдемте, малышки, я вам покажу хлев.

Мальвинка взяла маленькую Агнеш за руку, и они пошли словно приговоренные к смерти.

— Это корова, — сказала тетя Цина. — Она дает вкусное молочко.

Мальвинка посмотрела на Агнешку.

— Гадкая корова.

— Гадкая, — повторила Агнешка.

Начался обед. Мальвинка и Агнешка быстро завязали салфетки, взяли ложки.

— Вы любите гороховый суп?

Девочки ничего не ответили. Неужели они кажутся детьми, которые могут чего-то не любить? К тому же гороховый суп! Да он весь из зеленых шариков, яичной лапши, и даже сахар в нем есть! Тетя Цина думает, что ей прислали двух скверных детей, которые не умеют ни есть, ни пить, ни обращаться с вилкой и ножом.

Девочки попробовали немного супа — так деликатно, словно были принцессами из сказки, — но увы! — что поделать, если гороховый суп всюду хорош, а здесь ужасно невкусный.

— Плохой суп, — сказала Мальвинка.

Она оттолкнула от себя тарелку и скривила губы, будто желчи глотнула.

Тетя Цина хотела было возразить, но та, другая дама оказалась упрямой, она сделала знак, мол, оставьте, пожалуйста, малышки и сами перестанут бастовать.

— Что вы хотите делать? — спросила тетя Цина.

— Дома мы обычно ходим гулять, ложиться после обеда вредно для здоровья, — заявила Мальвинка.

— Тогда идите гулять, — сказала тетя Цина, — и они пошли за околицу, где было очень красиво, было много зеленой травы и много бабочек. Вдали гнал свиней и играл на рожке свинопас.

— Давай заблудимся, — предложила Мальвинка, и маленькая Агнеш согласилась. Они долго ходили, блуждали, прилегли разок под деревом, а потом побрели дальше.

— Теперь-то они напугались, — сказала Мальвинка. Наступил вечер, пять-шесть человек с желтыми фонарями обходили поля и кричали:

— Мальвинка! Агнешка!

Девочки слышали их голоса, видели фонари, но нарочно даже не шевельнулись.

— Пусть попугаются, — сказала Мальвинка. — Я барышня. Мы с тобой большие девочки.

— Да, — маленькая Агнеш прижалась к Мальвинке.

— Я письмо домой напишу, как здесь плохо, — разгневалась Мальвинка. — Гороховый суп невкусный, корова гадкая, и молоко плохое.

Их нашли и отвели домой. Светила луна. Мальвинка грызла ручку и писала, что место здесь плохое, что им связали ноги, просто беда, Агнеш кашляет, комаров много, блох много и бык взбесился…

— Ты можешь заплакать? — шепотом спросила Мальвинка у Агнеш.

— Могу, — сказала Агнешка и только подумала о маме, как слезы тотчас полились у нее из глаз, а Мальвинка подставила письмо, чтобы слезы накапали на него, и приписала: «Это мы плачем. Мальвин».

— Подпиши, — сказала она Агнеш и принялась водить ее рукой.

— У дяди доктора я умела есть, в гостях умела, всюду умела. — Она забегала взад и вперед. — Только тут не умею!

— Не ложись в кровать, — приказала она маленькой Агнеш. И, снова схватив перо, приписала: «Мама, здесь и кровати плохие».

Потом обе улеглись на пол, как два разгневанных ангела, и сдвинули золотистые головки.

1940

Перевод Е. Тумаркиной.