Покровитель птиц

Глава 61 «ВЗЯЛ СВОЙ КИЙ»

— Мне сегодня поведали, — сказала Нина мужу своему капитану Ч., — что Клюзнер вышел из Союза композиторов после нелепого скандала в биллиардной. Биллиардист он был заядлый. В Доме композиторов появилась новая директорша, немолодая дама из партийных, что ли, работников. Не знаю, из каких структур, из каких коридоров власти.

— Они из разных структур возникали, — сказал капитан. — Может, старая большевичка. Или тюремно-лагерная чиновница. Может, некогда состояла бойкой секретаршей и любовницей партийного босса.

— А приличной женщиной не могла она быть? — осведомилась Нина.

— Это вряд ли. Хотя, кто знает.

— В общем, одним из первых ее приказов был запрет на курение в биллиардной, которую хотела она превратить в оазис нравственной чистоты и здорового образа жизни. Обходя свои владения, увидела она в несостоявшемся оазисе трех курящих любителей сей зарубежной игры, в их числе Клюзнера. Дама возмутилась, устроила ослушникам форменный разнос, стала и на нашего маэстро покрикивать, отчитывая, он возмутился резко ей ответил, слово за слово, влетел он в кабинет председателя Союза композиторов, да композиторский свой членский билет на стол и шваркнул, я, говорит, среди таких сволочей и хамов находиться не могу, не хочу, наконец, не желаю. С чем и ускакал, трахнув дверью.

— Узнаю брата Колю, — сказал капитан.

— Ты думаешь, это правда? — спросила Нина. — Может, сплетни? Он с начальственными персонами давно был не в ладу. Обвинял их, что никакой помощи в улучшении жилищных условий композиторам не оказывают, ругался на закупочной комиссии, помогавшей своим, а инакомыслящих державшей в черном теле, заступался за молодых, так потом было и в Москве, я помню, когда Шнитке обвиняли в том, что в опусе его царит хаос, сказал Борис, что подобный хаос может создать только настоящий мастер, — ну, и так далее. И, кстати, когда ему шепнули, что на него дело заведено, он раздавал друзьям рукописи (нам в том числе принес), спал одетым, чтобы перед теми, кто его арестовывать придет, в подштанниках не метаться (как он выразился), — ведь отдавал же он себе отчет в том, кто донос-то написал. Коллеги, конечно, собратья по композиторскому цеху, больше некому. Что, само собой, хорошим отношениям не способствовало. А потом умер Сталин, сюжет заглох. Я как-то не верю истории с биллиардной. Ругались, психанул, билет бросил, уехал…

— А я верю, — сказал капитан. — Может, то была последняя капля. Я ведь встретил его как раз в тот вечер — и он шел из биллиардной.

Капитан, встретив Клюзнера на набережной Фонтанки, в первый момент не понял, что за трость у маэстро подмышкой. Поздоровавшись, капитан спросил, куда идет Клюзнер, и тот ответил:

— Вообще-то домой, а на самом деле не куда иду, а откуда. Я вышел из Союза композиторов, ну, и Дом композиторов покинул. Дверью хлопнул. Взял свой кий и ушел к чертовой матери.

Тут капитан понял: то, что он принял за трость, а издали чуть ли не за шпагу, на самом деле — биллиардный кий.

— Мне захотелось его как-то отвлечь. У Ниночки, говорю, в издательстве зашел о вас разговор, говорили с уважением, с восхищением даже, пока один молодой автор не воскликнул: «Да о чем это вы?! Мне даже Маяковского строчка „землю попашет, попишет стихи“ кажется верхом глупости и цинизма! Пушкин, напахавшись, что написал бы? А сделать из композитора сперва кавалериста, а потом комиссара-плотника обреченного штрафбата, — всё равно что микроскопом гвозди забивать». Кажется, слова мои его развеселили, он двинулся к дому уже другой походкою.

— То ли сам ушел, то ли выгнали, — задумчиво произнесла Нина. — А ты знаешь, что особняк для Союза композиторов Клюзнер и выбрал?

— Нет, — сказал капитан.

— В 30-е годы Союз композиторов обитал на Зодчего Росси, занимал три комнаты, а после войны композиторов стало больше, председатель Соловьёв-Седой обратился с ходатайством к городским властям, получил ответ — пусть кто-нибудь из специалистов походит по городским улицам, выберет дом, рассмотрим. Поскольку Клюзнер некогда начинал обучаться архитектуре и человеком был культурным, ему и поручили. Проходя по улице Герцена, по Большой Морской, увидел он этот особняк, дом 45, дом княгини Гагариной, строил его Огюст Монферран, интерьеры проектировал муж Гагариной Максимилиан Мессмахер, легендарный директор училища Штиглица, автор здания училища с волшебным куполом на Соляном. Особняк был в запущенном состоянии, занимал его военно-морской регистр. Думаю, Клюзнера особо очаровали лестницы и антресоли, но и Дубовый зал, чудесный камин, да все, вместе взятое. Горисполком дал согласие, здание поставили на длительный ремонт, потом композиторы в него вселились. Так что в некотором роде ему пришлось свой дом покинуть…