Последний король французов. Часть вторая

LX

Утром 6 ноября Дёйц явился к г-ну де Бурмону, сообщил ему, что вечером должен увидеться с герцогиней, и всячески уговаривал его присутствовать на этой встрече.

Дёйц хотел, чтобы маршала задержали одновременно с герцогиней; однако г-н де Бурмон принял решение покинуть Нант и, к счастью для себя, ничего не сказав о своих планах Дёйцу, уехал из города около пяти часов вечера, хотя болел в то время горячкой и, чтобы держаться на ногах, нуждался в дружеской руке.

Между тем власти приняли все необходимые меры, поскольку как раз в этот вечер предстояло арестовать герцогиню Беррийскую.

В назначенный час Дёйц был допущен к принцессе. На сей раз он был совершенно спокоен, и герцогиня не заметила в нем никакого волнения. В ходе их беседы в комнату вошел какой-то молодой человек и вручил герцогине письмо, в котором ей сообщали, что она предана.

Герцогиня передала письмо Дёйцу.

Негодяй настолько хорошо владел собой, что ни одна черточка в его лице не дрогнула, и он удалился, заверяя принцессу в своей преданности и верности.

Однако дом был оцеплен, и уличная дверь, затворившаяся за спиной Дёйца, тотчас же распахнулась снова, открывая проход для солдат во главе с комиссарами полиции, которые с пистолетами в руках бросились в дом.

Тем не менее дом был захвачен не настолько быстро, чтобы герцогине Беррийской, мадемуазель Стилит де Керсабьек, г-ну де Менару и г-ну Гибуру не хватило времени укрыться в их тайнике.

Когда жандармы ворвались в комнату, все четверо исчезли.

На первый взгляд казалось, что в доме никого нет, кроме сестер Дюгиньи, г-жи де Шаретт и мадемуазель Селесты де Керсабьек.

Господин Морис Дюваль тотчас же распорядился провести самый тщательный обыск дома.

Местом самых настойчивых поисков стала прежде всего комната, указанная Дёйцем как приемная герцогини.

В итоге никого так и не нашли, но, поскольку все были уверены, что герцогиня не покидала дом, было решено, что он будет занят солдатами до тех пор, пока ее не обнаружат.

В мансарде остались два жандарма; генерал Дермонкур, военный комендант города Нанта, его секретарь Рускони и префект, г-н Морис Дюваль, обосновались на втором этаже.

Герцогиня Беррийская и ее товарищи, отделенные от тех, кто их искал, простой перегородкой, незримо присутствовали на состоявшемся совете и с подлинным отчаянием услышали принятое решение.

Вскоре тайник заполнила невыносимая жара. Это двух жандармов, оставшихся караулить в комнате, начал одолевать холод и, пытаясь бороться с ним, они разожгли камин, пустив в ход пачки «Ежедневной», обнаруженные ими на маленьком столике возле окна.

Какое-то время узники все же держались; они дышали при помощи небольшого отверстия, к которому каждый из них поочередно прижимался губами; но в конце концов противостоять долее огню стало невозможно: от раскаленной докрасна чугунной доски он перекинулся на подол платья герцогини.

Мадемуазель Стилит де Керсабьек крикнула первой: — Мы выходим, уберите огонь!

Жандармы сильно удивились: им было непонятно, откуда доносится голос. Тем не менее, подчинившись приказу, они выгребли огонь из камина, и каминная доска, по которой ударил ногой г-н Гибур, распахнулась.

Еще несколько минут, и узники задохнулись бы.

Пока они покидали свое укрытие, переползая через обжигающий очаг, генерала Дермонкура известили о случившемся, и, когда он вошел в комнату, все четверо уже выбрались из тайника.

Герцогиня была одета в платье из зеленой шерстяной материи, которую называют неаполитанской; его подол, как мы уже говорили, полностью обгорел.

Поверх этого платья на ней был фартук из черного шелка. В карманах фартука и платья находилось тринадцать с половиной тысяч франков золотом, которые она поспешила отдать жандармам.

Ноги ее были обуты в плетеные домашние туфли.

Она провела в этом тайнике шестнадцать часов.

Увидев генерала, она бросилась к нему и воскликнула:

— Генерал, я вверяю себя вашей порядочности!

— Сударыня, — ответил генерал, — вы находитесь под охраной французской чести!

Через день, 8 ноября, герцогиня поднялась на борт небольшого военного брига «Капризница», находившегося под командованием капитана Молье.

Ее сопровождали г-н де Менар и мадемуазель де Керсабьек.

Все, чем принцесса владела, она несла в носовом платке.

О королева Мария Амелия, какие горькие слезы вам суждено будет пролить, когда вы узнаете, что, получив оскорбление от префекта, не снявшего в ее присутствии шляпу, ваша племянница, сноха Карла X, по настоянию которой ваш муж получил титул королевского высочества, была препровождена в крепость Блай, где ей готовился позор прилюдных родов.

Тем не менее у герцогини были и приятные минуты в крепости Блай, где она получала немало знаков преданности.

Из Женевы г-н де Шатобриан писал ей:

Эти свидетельства преданности были для нее тем более драгоценными, что у нее отняли двух ее добрых друзей, г-на де Менара и мадемуазель Стилит де Керсабьек, заменив их г-ном де Бриссаком и г-жой д’Отфор; последние тоже были ревностными роялистами, преданными слугами принцессы, но, тем не менее, их не связывали с ней настолько близкие отношения, как это было у тех, с кем ее разлучили.

Арест герцогини Беррийской произвел громадное впечатление в Париже и поставил в весьма затруднительное положение правительство, которое его осуществило.

И в самом деле, что будет делать теперь король? Отдаст ли он принцессу под суд? Призовет ли он на ее голову, повинную в том же преступлении, ту же кару, какую по его приказу обрушили на головы республиканцев?

Или же, уступая семейным соображениям и родственным связям, согласится выдворить безнаказанной на берега Италии женщину, только что поднявшую мятеж в Вандее?

В случае, если король отдаст принцессу под гласный суд, он поссорится со всеми монархами Европы.

В случае, если король отпустит принцессу, никак не наказав ее, он подвергнется справедливым обвинениям со стороны не только республиканской партии, но еще и левого крыла Палаты депутатов.

В Палате депутатов состоялось заседание, не повлекшее за собой ничего, кроме усиления распрей между партиями и угроз между противниками.

Неожиданно в Тюильри пришла телеграфная депеша; это случилось 17 января 1833 года, днем. В депеше говорилось:

Это была скверная, почти позорная возможность выйти из затруднительного положения, но все же это была возможность выйти из него.

Новость встретили с радостью.

Двадцать второго января министерские газеты сообщили, что господа Орфила и Овити отбыли в Блай, куда их вызвали в связи со случаем из области судебной медицины.

Читателей этой пугающей заметки она приводила в сильное волнение. Что это за случай из области судебной медицины, который должны удостоверить двое прославленных выразителей научного мнения?

Двадцать четвертого января господа Орфила и Овити прибыли в Блай, были приняты принцессой и в докладе, составленном ими совместно с господами Жинтраком и Бартесом, удостоверили следующее:

что принцесса, рожденная родителями, страдавшими чахоткой, демонстрирует симптомы легочного заболевания;

что она предрасположена к воспалению легких и кишок;

что почти всегда после прогулок по крепостному валу ее охватывает небольшой сухой кашель тревожного характера;

что ее здоровье требует серьезных мер предосторожности;

что она должна взять себе за правило выходить на воздух лишь около полудня, особенно в крепости, где стужа крайне сильна, а туманы, вызванные близостью реки, густы и опасны для здоровья.

Это был вовсе не тот доклад, какого ожидало правительство, и потому его упрятали в папки министерства внутренних дел, где г-н д'Аргу только что сменил г-на Тьера.

Однако пресловутая фраза «Чтобы разобраться со случаем из области судебной медицины», мелькнувшая в министерских газетах, оказала действие. «Корсар», выступая в своей роли застрельщика, решил, что он первым разгадал тайну, скрытую под этой фразой, и выдвинул предположение, что за этим случаем из области судебной медицины вполне может таиться беременность.

Уже на другой день г-н Эжен Бриффо дрался на дуэли с каким-то роялистом и получил пулю в плечо.

Наутро «Корсар» воспроизвел обвинение, причем в более утвердительной форме, и получил новый вызов на дуэль.

Однако политика запугивания была негодным средством для того, чтобы принудить к молчанию республиканскую партию, которая отличалась прежде всего безумной храбростью, толкавшей ее навстречу опасности.

И потому в тот же день «Национальная газета» и «Трибуна» пренебрежительным жестом бросили перчатку легитимистам.

Арман Каррель, в такого рода делах всегда первым бросавшийся в атаку, написал в «Национальной газете»:

«По-видимому, настал момент испытать на прочность пресловутый карлистско-республиканский союз. Что ж, сделать это нетрудно! Пусть господа верные рыцари скажут, сколько их есть; встретимся с ними один-единственный раз, и на этом все разговоры закончатся; искать себе помощников среди сторонников золотой середины мы не станем».

Одновременно Годфруа Кавеньяк, Марраст и Гардерен отправили от имени республиканской партии следующий вызов на дуэль газете «Привидение»:

«Мы посылаем вам первый список, включающий двенадцать персон, и вызываем вас не на двенадцать одновременных дуэлей, а на двенадцать последовательных поединков в те дни и в тех местах, о которых мы легко договоримся. Не надо никаких извинений, никаких предлогов, которые не в состоянии спасти вас ни от проявления трусости, ни, главное, от тех последствий, какие она за собой повлечет. Отныне между вашей и нашей партиями начата война, в которой это сражение будет первым: никакого перемирия до тех пор, пока одна из них не склонится перед другой».

Второго февраля состоялся первый из этих поединков, в котором встретились г-н Ру Лабори и г-н Арман Каррель; всегда рыцарственный до крайности, Арман Каррель не захотел никому уступать первенства.

Дуэль была на шпагах и длилась три минуты; г-н Ру Лабори получил два легких ранения в руку, а г-н Арман Каррель — серьезное ранение в правый бок.

Шпага прошла насквозь через печень.

Трудно представить себе, какое впечатление произвел этот первый поединок; г-н де Шатобриан и г-н Дюпен столкнулись у дверей дома раненого, придя справиться о состоянии его здоровья.

Было решено, что поединки продолжатся, и состоялись переговоры о выборе места дуэлей и рода оружия.