Последний король французов. Часть вторая

LXXVI

Мы подошли к 15 февраля 1848 года, и потому, начиная с этого момента, нам предстоит отслеживать события день за днем.

15 февраля. — Сто семь депутатов записались на участие в банкете.

Уверяют, что г-н Салландруз делегирован торговым сообществом к его величеству Луи Филиппу, дабы от имени парижских промышленников просить его не придавать губительной значимости манифестации, которая должна состояться 20 февраля.

Утверждают, что король прервал г-на Салландруза во время его речи, поинтересовавшись у него, хорошо ли продаются ткани.

Поговаривают, что из опасения бунта парижский банкет перенесут в Сен-Дени или Корбей, но слух этот почти сразу же опровергают; однако банкет будто бы состоится в частном имении; уверяют, что целые батальоны национальной гвардии вызвались сопровождать депутатов.

16 февраля. — Становится известно о данных Венсену приказах круглосуточно изготовлять боеприпасы и отправлять в Военную школу пушки, зарядные фуры и телеги с военной техникой.

Говорят, что в Венсенском замке ведутся приготовления на случай осады, и по городу ходит копия следующего письменного приказа герцога де Монпансье:

«Срочно выдать из артиллерийских складов Венсена и без задержки отправить в парижскую Военную школу нижеперечисленные боеприпасы и технику:

две батареи полевой артиллерии, зарядные фуры, двадцать фур с патронами, триста ящиков с картечью, четыреста петард и фуру с факелами для ночной службы.

В Палате депутатов разгорается дискуссия. Господин де Лессепс запрашивает военного министра, что стало с пушками, предназначенными для фортификаций Парижа. В Бурже этих пушек нет. Господин Аллар утверждает, что они находятся не в Париже, а в Дуэ, Страсбурге и Тулузе.

Господин Трезель отказывается давать разъяснения.

Войска приблизились к Парижу.

Все соседние гарнизоны в состоянии выступить в поход. Благодаря железным дорогам, 20 февраля вокруг столицы могут быть сосредоточены от шестидесяти до восьмидесяти тысяч солдат.

По мере того как новые полки прибывают к Парижу, командиры корпусов, одетые в штатское платье, являются в сопровождении штабных офицеров столичного гарнизона, тоже одетых в штатское платье, в те места города, которые в случае штурма должны занять их корпуса. Часть войск находится на казарменном положении в Париже и в пригородах. В казармы привезены боеприпасы, запасы продовольствия и дрова, которых хватит на пять или шесть дней.

В Тулузе продолжается судебный процесс брата Леотада, но им перестали интересоваться.

17 февраля. — Реформистский банкет 12-го округа, который должен был состояться в воскресенье 20 февраля, перенесен на начало следующей недели.

Из Лиона, Шалона и Перонны оппозиционным депутатам поступают письма, где их просят рассчитывать на содействие сторонников реформы, проживающих в этих городах. Подобные письма приходят также из Сен-Кантена, Сен-Жермена-ан-Ле, Орлеана, Амьена и Сент-Омера.

Герцог д'Аркур, граф д'Альтон-Ше и маркиз де Буасси, члены Палаты пэров, заявляют, что будут присутствовать на этом реформистском собрании.

18 февраля. — Общая комиссия по организации реформистского банкета 12-го округа приняла решение, что манифестация состоится незамедлительно и будет иметь место в следующий вторник, 22 февраля, в полдень.

Собрался совет министров, чтобы обсудить, какие меры следует принять в связи с намеченной на вторник 22 февраля манифестацией.

19 февраля. — Оппозиционные депутаты, подписавшие обязательство присутствовать на банкете, собрались, дабы обдумать решение, которое им предстоит принять в ходе манифестации в защиту свободы собраний, оспариваемой правительством.

Собравшиеся признали, что теперь, как никогда прежде, необходимо каким-либо законным масштабным действием выразить протест против мер, противоречащих принципам конституции и букве закона. И потому было решено, что в следующий вторник они сообща отправятся к месту манифестации.

Национальная гвардия разразилась во дворе Тюильри криками «Да здравствует реформа!».

Это происшествие сильно взволновало обитателей дворца, и в штаб национальной гвардии были отправлены приказы, имеющие целью предотвратить в будущем подобные манифестации.

Распоряжения, принятые комиссией по организации банкета, были изложены в следующем виде:

«Днем проведения банкета по-прежнему остается вторник 22 февраля; начало назначено на полдень; местом банкета в итоге и окончательно выбрано принадлежащее г-ну Нито земельное владение, находящееся на улице Шайо.

Во вторник, около половины двенадцатого утра, депутаты и пэры Франции, заявившие о своем участии в банкете, сообща отправятся с площади Мадлен и по пути присоединятся к другим подписчикам, местом встречи которых будет назначена площадь Согласия.

Как только эта смычка произойдет, все собравшиеся незамедлительно двинутся в путь по направлению к месту банкета, проходя между двумя шеренгами, которые будут образованы от Вандомской площади до заставы Звезды десятью тысячами национальных гвардейцев, облаченных в мундиры, но без оружия, и выстроившихся отдельными взводами под началом своих офицеров.

Прибыв к месту манифестации, сотрапезники ограничатся тем, что будут изображать видимость застолья, на скорую руку и исключительно для формы пробуя блюда, поставленные на стол.

Только один тост, "За реформу и свободу собраний!", будет провозглашен г-ном Одилоном Барро, который сопроводит его лишь несколькими короткими размышлениями.

Сразу же после этого сотрапезники удалятся, не забыв на обратном пути призвать национальных гвардейцев спокойно разойтись и никоим образом не потревожить общественный порядок».

На другой день «Национальная газета», остающаяся органом комиссии по организации банкета, должна будет, как говорят, опубликовать на своих страницах призыв к населению держаться в самых строгих границах законности и сдержанности.

Добавляют, что газета «Реформа» резко отстранилась от этой комиссии, хотя вначале заверяла ее в своем содействии.

Число депутатов, письменно взявших на себя обязательство отправиться на банкет, к четырем часам пополудни достигло семидесяти семи. Господин де Ламартин находится среди них.

Число подписчиков и приглашенных составит около полутора тысяч.

Впрочем, все озабочены исключительно этим банкетом и говорят лишь о тех мерах, какие принимает правительство, чтобы помешать его проведению, вплоть до необходимости прибегнуть к демонстрации силы. Беспокойство усиливается. На протяжении последних трех или четырех дней кассовые сборы театров, этот термометр общественного спокойствия, почти свелись к нулю.

20 февраля. — Общая комиссия, которой поручено организовать банкет 12-го округа, сочла своим долгом напомнить, что манифестация, назначенная на ближайший вторник, имеет своей целью законное и мирное осуществление конституционного права — права на политическое собрание, без которого представительная форма правления будет всего лишь насмешкой:

«Так как правительство объявило и заверило с трибуны, что практическое использование этого права подчинено прихоти полиции, оппозиционные депутаты, пэры Франции, бывшие депутаты, члены общего совета, магистраты, офицеры, унтер-офицеры и солдаты национальной гвардии, члены центрального комитета оппозиционно настроенных избирателей и редакторы парижских газет приняли поступившее им приглашение участвовать в манифестации, дабы, в соответствии с законом, выразить протест против неправомерных и самоуправных требований.

Поскольку естественно предположить, что это изъявление общественного протеста может стать причиной большого стечения граждан, и поскольку следует ожидать также, что национальные гвардейцы Парижа, верные своему долгу, свободе и общественному порядку, пожелают в данных обстоятельствах исполнить этот двойной долг, что они пожелают защищать свободу, присоединившись к манифестации, чтобы оберегать порядок и самим своим присутствием не допускать любые столкновения, то в предвидении многолюдного собрания национальных гвардейцев и граждан представляется уместным сделать распоряжения, которые устранят всякие причины беспорядков и смуты.

Комиссия решила, что манифестация должна произойти в столичном квартале, где ширина улиц и площадей позволяет людям скопиться так, чтобы в итоге не случилось давки.

С этой целью депутаты, пэры Франции и другие лица, приглашенные на банкет, соберутся в следующий вторник, в одиннадцать часов утра, на обычном месте совещаний парламентской оппозиции, на площади Мадлен, у дома № 2.

Подписчиков на банкет, входящих в состав национальной гвардии, попросили собраться перед церковью Мадлен и сформировать две параллельные шеренги, между которыми поместятся приглашенные.

Возглавят процессию высшие офицеры национальной гвардии, которые явятся, чтобы примкнуть к манифестации.

Сразу же вслед за приглашенными и сотрапезниками встанут в ряд офицеры национальной гвардии.

Позади них построятся национальные гвардейцы, сформировав колонны в соответствии с номерами легионов.

Между третьей и четвертой колоннами поместятся, под водительством назначенных ими комиссаров, молодые люди из различных учебных заведений.

Затем, в указанном выше порядке, расположатся другие национальные гвардейцы Парижа и пригородов.

Процессия двинется с места в половине двенадцатого и, следуя через площадь Согласия и по Елисейским полям, направится к месту банкета.

Комиссия, убежденная в том, что эта манифестация будет тем более действенной, если она пройдет спокойно, тем более важной, если она избежит малейшего повода для столкновения, призывает граждан не кричать и не нести ни знамен, ни опознавательных знаков; комиссия призывает национальных гвардейцев, которые примут участие в манифестации, явиться на нее без оружия. Речь здесь идет о законном и мирном протесте, сила которого должна состоять прежде всего в численности присоединившихся к нему граждан, а также в их непоколебимом и спокойном образе действий.

Комиссия надеется, что в этих обстоятельствах любой явившийся на манифестацию человек будет считать себя должностным лицом, которому поручено соблюдать общественный порядок; она доверяется присутствию национальных гвардейцев, она доверяется благородным чувствам парижского населения, которое желает общественного мира в сочетании со свободой и знает, что для того, чтобы надежно сохранить свои права, оно нуждается лишь в мирной демонстрации, как и подобает умной, просвещенной нации, сознающей неотразимую власть своей моральной силы и уверенной в возможности отстоять свои правомерные чаяния посредством законного и мирного выражения своего мнения».

Этот манифест произвел сильное впечатление, настолько сильное, что он пробудил обидчивость в префекте полиции, который в тот же день приказал расклеить на улицах следующую прокламацию:

«Жители Парижа!

На протяжении нескольких последних дней в головах людей царит беспокойство, наносящее вред работе и делам; оно проистекает из готовящейся манифестации. Правительство, побуждаемое более чем справедливыми мотивами сохранения общественного порядка и используя право, которое предоставляют ему законы и которое постоянно и неоспоримо применялось, запретило банкет, объявленный в 12-м округе.

Тем не менее, поскольку правительство заявило перед лицом Палаты депутатов, что по вопросу такого рода следует принять юридическое решение, оно, вместо того чтобы силой воспротивиться проведению этого частного собрания, решило всего лишь удостоверить правонарушение, позволив сотрапезникам войти в банкетный зал и надеясь, что у них достанет мудрости удалиться по первому требованию, дабы не превращать простое правонарушение в проявление мятежа. Это единственная возможность разобраться с возникшим вопросом перед лицом высшей власти кассационного суда.

Правительство настаивает на своем решении; однако манифест, обнародованный этим утром оппозиционными газетами, объявляет о другой цели, о других намерениях; он создает какое-то надуманное правительство рядом с настоящим правительством страны, которое учреждено в соответствии с Хартией и опирается на большинство в обеих Палатах; он призывает к открытой манифестации, опасной для покоя города; он созывает, в нарушение закона 1831 года, национальных гвардейцев, заранее расставляя их в ряды по номерам легионов и с офицерами во главе. И в этом не может быть никакого сомнения для любого честного человека. Нарушены самые ясные и понятнее всего сформулированные законы. Правительство способно заставить уважать их; они составляют основу и гарантию общественного порядка.

Я призываю всех честных граждан придерживаться этих законов и не присоединяться ни к каким сборищам из опасения дать повод к прискорбным волнениям. Я взываю к их патриотизму и разуму, выступая от имени наших социальных институтов, общественного покоя и самых значимых интересов нашего города.

Париж, 21 февраля 1848 года.

Пэр Франции, префект полиции

21 февраля. — При открытии Палаты депутатов и в течение почти всего заседания скамьи ее левого крыла полностью пустуют. Лишь около шестидесяти членов министерского большинства и несколько представителей правого крыла занимают свои места и предаются оживленным беседам. Дискуссия по проекту закона, касающегося Бордоского банка, проходит в обстановке общей и явной невнимательности; чувствуется, что все споры идут о другом.

В половине пятого появляется вся оппозиция, войдя в зал по левому коридору; члены министерского большинства входят по правому коридору и рассаживаются по своим местам.

Между г-ном Одилоном Барро и министром внутренних дел завязывается горячая дискуссия по поводу опубликованного накануне манифеста.

Господин Одилон Барро настаивает на том, что оппозиция всего лишь воспользовалась правом, предоставленном ей Хартией. Господин Дюшатель утверждает, что этот манифест нарушает все законы страны, на которых зиждется спокойствие и общественный порядок. По его мнению, нарушен закон о сборищах, поскольку этот манифест подстрекает к сборищу; по его мнению, нарушен закон о национальной гвардии, поскольку этот закон созывает национальную гвардию, которая должна получать приказы только от своих командиров. По его мнению, этот манифест являет собой попытку создать самодельное правительство рядом с законным правительством, учрежденным согласно конституции. И потому г-н Дюшатель заявляет, что, облеченный полномочиями сохранять общественный порядок, он будет сохранять его всеми средствами, какие имеются в его распоряжении.

Эта угроза завершает дискуссию. Председатель предлагает вернуться к проекту закона о Бордоском банке. Со всех сторон несутся крики: «Нет! Нет! Отсрочим до завтра!» Так что дискуссия отложена на 22 февраля, на двенадцать часов дня.

Вечером оппозиционные депутаты передают газетам следующую ноту, само собой разумеющимся следствием которой является предложение о привлечении правительства к суду:

«Сегодня должна состояться большая и торжественная манифестация в защиту права на собрания, оспариваемого правительством. Были приняты все меры для того, чтобы обеспечить порядок и предотвратить смуты любого рода. Правительство было уведомлено о принятых мерах еще несколько дней тому назад и знает, в какой форме пройдет эта протестная акция. Ему известно, что депутаты сообща отправятся к месту проведения банкета, сопровождаемые гражданами и безоружными национальными гвардейцами.

Оно заявило о намерении не чинить никаких препятствий этой демонстрации, если только не будет нарушен порядок, и ограничиться протокольным удостоверением того, что оно рассматривает как правонарушение, а оппозиция — как исполнение долга. Как вдруг, используя в качестве предлога оповещение, единственная цель которого состояла в том, чтобы предотвратить беспорядки, способные проистечь от такого большого стечения граждан, правительство сообщает о своем решении силой воспрепятствовать любым людским скоплениям в общественных местах и запрещает как населению, так и национальным гвардейцам всякое участие в планируемой манифестации. Это запоздалое решение правительство уже не позволяет оппозиции изменить характер демонстрации; оппозиция оказалась поставлена перед выбором: или спровоцировать столкновение между гражданами и силами правопорядка, или отказаться от законной протестной акции, которую она решила провести.

В этих обстоятельствах члены оппозиции, лично защищенные своим депутатским званием, не могут сознательно подвергать граждан опасностям, которые воспоследуют из борьбы, губительной для порядка в той же степени, что и для свободы. Посему оппозиция полагает, что она должна воздержаться от участия в манифестации и уступить правительству всю ответственность за принятые им меры. Она побуждает всех честных граждан последовать ее примеру.

Отсрочив таким образом осуществление законного права, оппозиция берет на себя обязательство перед страной отстаивать это право всеми конституционными путями. Оппозиция не изменит этому долгу и будет с настойчивостью и с еще большей энергией продолжать борьбу, которую она затеяла против продажной, насильственной и антинациональной политики.

Отказываясь от участия в банкете, оппозиция совершает важный поступок, свидетельствующий о ее сдержанности и человеколюбии. Она знает, что ей остается совершить важный поступок, свидетельствующий о ее твердости и справедливости».

Вследствие этого решения, принятого оппозицией, вопрос о привлечении кабинета министров к ответственности будет немедленно поднят большой группой депутатов, в число которых войдут господа Одилон Барро, Дювержье де Оранн, де Мальвиль, д'Арагон, Аббатуччи, Бомон (из Соммы), Джордж де Лафайет, Буассель, Гарнье-Пажес, Карно, Шамболь, Друэн де Люис, Фердинан де Ластери, Авен, де Курте, Вавен, Тарной, Марки, Жувансель, Тайяндье, Бюро де Пюзи, Люно, Сент-Альбен, Камбасерес, Моро (из Сены), Берже, Мари, Бетмон, де Тьяр, Дюпон (из Эра) и другие.

Слухи о всех этих решениях циркулируют в Париже и к вечеру вызывают явное возбуждение. Заводятся горячие споры о том, что сделали депутаты, и о том, что им следовало сделать как членам оппозиции и как подписчикам на банкет; одни хвалят их за то, что сознание своего права они принесли в жертву страху столкновения; другие, напротив, хотели бы, чтобы, вооруженные этим самым правом, они довели сопротивление власти до последней крайности.

Все предвидят, что следующий день будет грозовым.

Утверждают, что та уверенность, какую, по-видимому, испытывает правительство, проистекает из враждебных настроений, приписываемых армии в отношении буржуазии.

Говорят, что маршал Бюжо, отвечая на вопрос короля, что, по его мнению, следует теперь делать, будто бы сказал:

— Пусть ваше величество предоставит мне командование войсками в Париже, и я заставлю парижан проглотить саблю Исли по самую гарду!

Отмечают, что лавки закрываются раньше обычного. Пока лавки закрываются, оппозиция в замешательстве удаляется к г-ну Одилону Барро; она совещается, как делала это все последние семнадцать лет каждый раз, когда ей надлежало действовать. Господин Тьер, помня об угрожающих словах министра, предлагает воздержаться от участия в банкете. Господин Барро колеблется, уступая вначале тяге к сопротивлению, но затем возвращается к мнению г-на Тьера и привлекает на свою сторону бо́льшую часть присутствующих членов оппозиции.

И тогда в собрании происходит раскол: небольшая группа отделяется от него и уходит к г-ну де Ламартину.

Там все публично и энергично заявляют, что на следующий день, несмотря на штыки, они пойдут к месту проведения банкета, чтобы своим присутствием поддержать право на собрания.

Пока длилось это совещание, общественное беспокойство усилилось. Распространяется циркуляр префекта. Говорят о стратегических мерах, заблаговременно принятых на пути, по которому должно проследовать шествие. У гостей г-на де Ламартина проявляется легкий оттенок нерешительности. И тогда он произносит:

— Пусть даже площадь Согласия будет пуста и все депутаты отступят от своего долга, я один пойду на банкет, не имея других спутников, кроме собственной тени.

В полночь официально сообщают, что уполномоченные по организации банкета устранили все приготовления к собранию и что те, кто явится к назначенному месту встречи, окажутся перед закрытой дверью.

22 февраля. — Известно, что на протяжении трех последних дней происходили большие передвижения войск вокруг Парижа. Двадцать семь тысяч солдат были размещены на казарменном положении в самом городе, сорок тысяч сосредоточены у его ворот, один гарнизон занимал Венсен, другой — Мон-Валерьен. Подкрепления могли прибыть одновременно через Тронную заставу и через заставу Звезды.

Официальный перечень войск, составлявших гарнизон Парижа, включал тридцать семь батальонов пехоты, батальон Орлеанских егерей, три инженерных роты, четыре тысячи городских стражников и унтер-офицеров ветеранных рот, двадцать эскадронов кавалерии и пять артиллерийских батарей.

Одна из этих батарей должна была с шести часов утра стоять с зажженными фитилями в Сент-Антуанском предместье.

Все караульные посты были укреплены; бойницы, пробитые в толще стен и заложенные гипсом, были открыты снова.

Так что министры могли быть спокойны, а королевская власть могла безмятежно спать.

Старшая ветвь Бурбонов пала, как все говорили, захваченная врасплох; Бурбоны младшей ветви уже издалека видели приближение мятежа, и мятеж застал их подготовленными.

На протяжении всего вечера Париж имел странный облик; до тех пор, пока расклеенные прокламации префекта полиции можно было читать при свете какой-нибудь открытой лавки или горящего газового фонаря, вокруг этих прокламаций толпились кучки людей. С приходом ночи огни везде гаснут, и все расходятся по домам. Внешне Париж спокоен, однако Париж не спит: Париж ждет!

По самым густонаселенным кварталам разъезжают верхом ординарцы; навстречу им попадаются люди в блузах, которые останавливаются, чтобы посмотреть, как они проезжают мимо; те и другие не обмениваются ни словом, однако чувствуется, что от них исходит обоюдная угроза.

Выехав из Тюильри, ординарцы и возвращаются в Тюильри. Они не видели никаких проявлений сопротивления, если не считать сопротивления мысли; они не слышали никаких других звуков, кроме боя часов, и могут сказать лишь одно: «Париж спокоен».

Наступает рассвет; небо затянуто облаками, дует влажный западный ветер, в воздухе тепло, утренние улицы пусты.

Около десяти часов утра народ, народ грядущих мятежей, который так легко распознать, рука об руку подтягивается из дальних кварталов; он знает о мерах, намеченных правительством, он знает о его желании привести их в исполнение, и, тем не менее, он оказывается на нужном месте встречи, которое никто ему не назначал.

В то же время зеваки, которых легко отличить от тех, кого мы только что назвали, стекаются по трем главным артериям Парижа — бульварам, улице Сент-Оноре и набережным.

В десять часов квартал Сен-Жермен, обычно столь спокойный, внезапно просыпается от звуков «Марсельезы» и «Хора жирондистов». Это студенты, собравшиеся на площади Пантеона, спускаются затем по улице Грес, идут по улице Арфы, улице Медицинской школы, улице Дофина, Новому мосту и приходят в итоге на площадь Мадлен, вливаясь в плотную толпу, исполненную любопытства, но сдержанную и, видимо, не принявшую еще никакого решения.

Там эти песни возобновляются, притягивая к себе из толпы всех, кто является рабочим. Те, кто носит куртку и блузу, отделяются от тех, кто носит сюртук, присоединяются к студентам, занимают место в их рядах, и эта колонна, увеличившись почти вдвое, совершает круг по площади Мадлен, распрямляется и растягивается в направлении к площади Согласия. У входа на мост Революции колонна наталкивается на взвод городских стражников, которые опускают ружья и штыками преграждают ей путь.

Голова колонны хочет остановиться, но идущая сзади толпа напирает и толкает ее на штыки. И тогда какой-то молодой человек расстегивает свой сюртук и обнажает грудь.

Штыки поднимаются, и колонна проходит.

Спустя какое-то время ее видят зажатой между двумя парапетами, затем она растекается и ударяется о контуры фундаментов Бурбонского дворца, переваливает через решетчатую ограду, взметается на перистиль и врывается в соседние сады.

Первые уже бегут по коридорам, ведущим к балконам дворца, в то время как другие еще находятся у подножия Луксорского обелиска.

В эту минуту ворота казармы на набережной Орсе распахиваются, оттуда выезжает эскадрон 8-го драгунского полка, выстраивается повзводно, рысью трогается с места и с саблями наголо устремляется к толпе. Подъехав к ней, каждый из драгун одной рукой останавливает свою лошадь, а другой вкладывает саблю в ножны; затем, суровые и молчаливые, они ограничиваются тем, что, двигаясь шагом, рассекают людские массы грудью своих лошадей.

Народ кричит: «Да здравствуют драгуны!» Драгуны приветствуют народ.

Вслед за кавалерией ускоренным шагом подходит пехотный батальон, который занимает позицию на площади Бурбонского дворца; впереди него идет комиссар полиции, готовый отдать толпе обычный предупредительный приказ разойтись.

В ту же минуту со всех сторон внезапно появляются пикеты пехоты, кавалерии, егерей, драгун и городских стражников, которые располагаются во всех проходах, ведущих к Палате депутатов; одновременно две полевые пушки устанавливаются в боевое положение на Бургундской улице.

Мимо, в сопровождении офицеров своего штаба, вихрем проносится какой-то генерал в шляпе с развевающимся плюмажем, крича по пути командиру караула, охраняющего дворец:

— Можете быть спокойны, мост под охраной, его не захватят даже лучшие войска Европы!

Это был генерал Перро.

И в самом деле, Палата депутатов была хорошо защищена, настолько хорошо, что даже сами депутаты с трудом могли бы войти в нее. Никак нельзя было подумать, что подобное развертывание войск сочли необходимым для защиты людей, намеревавшихся обсуждать проект закона о Бордоском банке.

С высоты перистиля Палаты депутатов можно было разглядеть вначале умелое стратегическое расположение войск. За предмостным укреплением взгляд упирался в огромную плотную толпу, не совершавшую никаких других движений, кроме тех колыханий, какие видны на поверхности нивы, когда по ней проносится ветер. Однако над этой людской равниной местами высились группы тех, кто цеплялся за статуи, столбы освещения, чаши фонтанов, пока еще не работавших, и, наконец, над ней амфитеатром возвышался портик церкви Мадлен, видневшийся на горизонте и соответствовавший портику Палаты депутатов.

Внезапно эта толпа вскипает. Только что она едва могла двигаться, а теперь бежит. Видно, как среди нее сверкают сабли и каски городских стражников, которые бороздят ее. Какая-то старуха убита, какой-то мужчина ранен. Людские массы отступают, площадь очищается, и на ней не остается никого, кроме трех десятков человек, которые, изо всех сил теснимые лошадьми и саблями солдат, спрыгнули в рвы площади Согласия и теперь один за другим выбираются оттуда, чтобы убежать по улице Риволи и Королевской улице.