Последний король французов. Часть вторая

LXXII

Однако в итоге эта последняя обида была проглочена, кабинет министров Тьера пал в удобный для короля момент, все успокоилось внешне, если и не в глубине, притупилось, если и не забылось, и в своей речи по случаю Нового года, отвечая на выступление г-на Созе, Луи Филипп не побоялся произнести такие слова:

— Мы надеемся, что этот долгий путь мира, пройденный нами столь превосходно, не будет прерван и, напротив, продлится так, что отчизне ни о чем не придется сожалеть ни в вопросах чести, ни в вопросах достоинства.

После чего интересы опускаются из высоких сфер политики, куда вознесся год 1840-й; год 1841-й влачится среди второразрядных законодательных вопросов: голосуют о кредите для помощи иностранным беженцам; обсуждают закон о фортификациях Парижа; запрашивают обе Палаты по поводу договора от 29 октября 1840 года с Буэнос-Айресом; докладывают о петиции обитателей берегов Ла-Платы; издают законы в отношении общих вопросов собственности и ее отчуждения для государственных нужд; дают писателям подачку в виде тридцатилетнего авторского права; занимаются, и в данном случае вопрос делается более серьезным, хотя и остается неизученным, детским трудом на мануфактурах; пополняют конским составом кавалерию; заключают договор с Голландией; голосуют по вопросам дополнительных кредитов и бюджета.

Между тем, посреди всего этого, продолжается борьба между оппозиционным духом и правительством. Ламартин поворачивается лицом к оппозиции, Кине и Ламенне продолжают затеянную борьбу и поддерживают ее. Судебные процессы против печати становятся еще более ожесточенными, чем прежде. В один прекрасный день «Французская газета» публикует письма герцога Орлеанского, написанные им в эмиграции, письма, которые мы упоминали выше, письма, в которых принц-изгнанник просит у Испании разрешения служить против Франции и высказывает Людовику XVIII свое мнение о Наполеоне, мнение, совершенно отличное от того, какое прозвучало с депутатской трибуны в тот день, когда было объявлено о переносе праха императора.

Двадцать четвертого января «Франция», в свой черед, публикует статью под названием «Личная политика Луи Филиппа, изложенная им самим». На сей раз это уже не письма принца-изгнанника, который просит разрешения служить против Франции или выражает свое мнение об императоре накануне его падения, это письма короля Луи Филиппа, свидетельствующие о его полной преданности Англии, письма, где можно прочитать следующие строки:

И кому же адресованы эти письма? Какому-нибудь другу, посвященному в самые сокровенные мысли государя, который приберег для него тайную мысль, какую нельзя было доверить никому другому?

Нет, они адресованы лорду Стюарту Ротсею, английскому послу.

И потому уже на другой день, 25 января, в «Вестнике» появилось такое сообщение:

«Несколько газет опубликовали отрывки писем, заведомо ложно и преступно приписываемых королю. В ответ на это только что было приказано предъявить иски по обвинению в подлоге и оскорблении особы короля».

И в самом деле, 4 февраля г-н Люби, главный редактор газеты «Франция», и г-н де Монтур, ее ответственный секретарь, были одновременно арестованы и после допроса судебным следователем, обвиненные в подлоге и оскорблении особы короля, помещены в Сент-Пелажи в предварительное заключение.

Однако, когда 24 апреля того же года г-н де Монтур предстал перед судом присяжных, обвинение в подлоге отсутствовало; это указывало на то, что письма действительно принадлежат Луи Филиппу, и теперь г-н де Монтур привлекался к ответственности лишь за оскорбление особы короля.

В итоге, после часовых судебных прений и защитительной речи г-на Беррье, г-н де Монтур был оправдан.

Вечером того же дня, оценивая этот судебный процесс и сообщая об оправдательном приговоре, «Французская газета» писала:

«Последствия подобного вердикта не нуждаются в подробном разъяснении; общественность осознала их и почувствовала всю их серьезность».

За эти три строчки «Французская газета» была в свой черед привлечена к ответственности.

В тот же вечер, сообщая, со своей стороны, об оправдании г-на де Монтура, правительственная газета добавляла:

«… Однако легитимистской партии, какой бы небоязливой она ни была, не следует преисполняться веры в себя. Ей не следует мечтать о безнаказанности в будущем. В руках у правительства есть законы, которых достаточно для того, чтобы призвать к порядку и усмирить нескольких вздорных смутьянов».

И действительно, «Французская газета» оказалась менее удачливой, чем «Франция». 30 апреля она была заочно приговорена к штрафу в пять тысяч франков, и 21 мая того же года суд присяжных подтвердил этот приговор.

Таким образом, вместо того чтобы успокоиться, рознь в обществе только усилилась. Власти надеялись придушить оппозицию посредством тюремных заключений и денежных штрафов, однако находились люди, наперегонки готовые рискнуть своей особой и своими деньгами за возможность сказать правительству слова проклятия. За брошюру, носящую название «Правда о демократической партии», Торе был приговорен к году тюремного заключения и штрафу в тысячу франков.

Такое же самое наказание отбывал в это время в Сент-Пелажи г-н де Ламенне.

Такому же наказанию предстояло вскоре подвергнуться Эскиросу за его «Народное евангелие».

Но это еще не все; «Национальная газета» опубликовала по поводу договора с Ла-Платой следующую статью:

«Мы надеялись, что Палата пэров, взяв на себя инициативу парламентского запроса по поводу договора с Ла-Платой, открыто начнет серьезную дискуссию, в которой честь Франции будет достойно защищена. Откровенно говоря, эта надежда нам улыбалась: увидеть старых генералов, вновь обретших энергию национального чувства; услышать сановников, бывших магистратов, людей, опытных в ведении государственных дел и требующих для нашей страны положения и влияния, которые ей подобают, — такому зрелищу мы рукоплескали бы, ибо при том гнусном положении, в каком пресмыкается сегодня государственная власть, наше презрение утомлено, наше негодование истощено, и малодушие общественного мнения поощряет растление правительства.

Мы пришли в Палату пэров со слабой надеждой, но вышли оттуда так, как выходят из больницы для неизлечимых больных; нет, жизнь никогда не проникнет в этот могильник; не может быть энергии там, где нет независимости. Эта видимость Палаты, которую создало своеволие монарха, умирает в атмосфере, куда не проникают ни свет, ни тепло. В этом зале стоит неясный запах одряхления, который расхолаживает вас и удручает. Кажется, что это некая конституционная комедия, разыгранная мертвецами, нечто вроде механического привидения, бегство которого все торопились увидеть, опасаясь, что пружинки в нем вот-вот сломаются».

«Национальная газета» была вызвана в суд Палаты пэров, и, хотя ответственный секретарь издания был болен и его интересы представлял там поверенный, его приговорили к месяцу тюремного заключения и штрафу в размере десяти тысяч франков.

Затем имел место более серьезный судебный процесс: 29 октября 1840 года король снова едва не стал жертвой покушения на его жизнь; покушавшийся, Аннемон Мариус Дармес, был приговорен 29 мая 1841 года к смерти как отцеубийца и казнен 31 мая.

Спустя три дня после этой казни король отправил матери Дармеса, томившейся в глубочайшей нищете, вспомоществование в размере тысячи двухсот франков.

Казнь Дармеса произошла в промежутке между крещением графа Парижского и смертью Гарнье-Пажеса.

Эта смерть послужила тому, что Ледрю-Роллен стал членом Палаты депутатов.

Изложение убеждений, сделанное Ледрю-Ролленом в начале его политической карьеры, стоило ему штрафа в размере трех тысяч франков и четырехмесячного тюремного заключения.

Между тем 13 сентября 1841 года, в тот момент, когда герцог Омальский, вернувшийся из Африки, во главе 17-го полка легкой пехоты совершал в сопровождении герцога Орлеанского и герцога Немурского торжественный въезд, произошло покушение, странное, как и все немотивированные преступления; раздался пистолетный выстрел, и на мостовую упала убитая лошадь.

Выстрел этот произвел некто Кениссе, по прозвищу Папар; 23 декабря того же года он был приговорен к смертной казни вместе с Бразье и Коломбье, которых суд признал его сообщниками.

Именно в связи с этим судебным процессом главный редактор «Народной газеты», г-н Дюпоти, был обвинен в моральном пособничестве и приговорен к тюремному заключению.

Подобный приговор был вынесен впервые в истории юстиции.

Газеты выступили с протестом.

В разгар этих протестов завершается 1841 год, при том что никто не знает, что будет со смертными приговорами, вынесенными Кениссе и двум его сообщникам.

Впрочем, этот год был изобильным по части смертей известных людей.

Второго января, в возрасте пятидесяти лет, в Лондоне умерла баронесса де Фёшер.

Тринадцатого января, в возрасте восьмидесяти пяти лет, в Тарбе умер Барер, бывший член Конвента, тот, кого современники прозвали Анакреонтом гильотины.

Двадцать восьмого апреля, в возрасте семидесяти восьми лет, в Болонье умер князь Баччокки, муж принцессы Элизы Бонапарт.

Девятнадцатого мая, в возрасте сорока шести лет, в Кёльне умер Эрнст Шиллер, младший сын немецкого Шекспира.

Четвертого июня в Париже умер герцог де Дудовиль.

Тринадцатого сентября, в возрасте семидесяти четырех лет, в Париже умер г-н Бертен, главный редактор «Газеты дебатов».

Второго октября в Париже умер Онорато V, князь Монако.

И, наконец, 13 декабря, в возрасте семидесяти восьми лет, в Париже умер г-н де Фрессину, епископ Гермопольский.