Последний король французов. Часть вторая

LXXV

Благодаря уступкам, которые мы сделали Англии в Тихом океане и в Марокко, мир, так удачно названный миром любой ценой, был сохранен. Сохраняя его с таким упорством, король пренебрегал двумя опасностями: во-первых, он рисковал лишиться популярности, а во-вторых, что было опасностью более серьезной, он рисковал опорочить этот мир самим своим упорным желанием сохранить его.

В своей речи на открытии парламентской сессии 1845 года король заявил о сохранении добрых отношений с Англией, отметил развитие национальной промышленности и расширение внутренней и внешней торговли и сообщил о браке герцога Омальского с дочерью принца Салерно, дяди правящего короля Неаполя.

Так что, с грехом пополам, Луи Филипп привил ветви своего рода к монаршим домам Европы.

Состоявшаяся в Палате депутатов дискуссия по поводу приветственного обращения к королю разгорелась по двум вопросам:

о денежном возмещении миссионеру Причарду;

о выводе войск из Могадора без назначения денежного возмещения и даже ранее установленного срока.

В Палате открыто говорили, что денежного возмещения Причарду и вывода войск из Могадора потребовала Англия.

Однако по всем этим вопросам кабинет министров Гизо, которому даже своими победами предстояло вести монархию к гибели, получил поддержку большинства депутатов.

Во французском языке даже появилось новое слово, которым стали называть подобных снисходительных депутатов, всегда готовых поддержать единодушным голосованием любые действия министров, как правильные, так и дурные.

Их стали называть причардистами.

Второго мая г-н Тьер обратился к правительству с парламентским запросом по поводу религиозных конгрегаций.

Его замечания касались того, что конгрегация Иисуса, уничтоженная в 1763 году, была восстановлена Римской церковью в 1814 году; восстановленное таким образом, это общество вновь проникло во Францию. В годы Реставрации иезуиты вернулись во Францию вначале как частные лица, затем как религиозная община, и вскоре попытались захватить такую область, как воспитание молодежи; однако уже в те времена жаловаться на это стали так сильно, что в 1828 году правительству пришлось своими указами отнять у них право заниматься вопросами воспитания; тем не менее они остались во Франции, причем остались в качестве религиозной конгрегации. Сегодня, по словам г-на Тьера, эта конгрегация преуспевает и стала настолько мощной, что разделилась на две провинции — Лионскую и Парижскую; она насчитывает двадцать семь обителей, и численность ее членов, принесших обет, в пять или шесть раз больше признанной; ее скрытое существование сменилось существованием признанным и юридически засвидетельствованным. Так что эта организация существует вопреки законам страны.

Министр духовных дел признал справедливость утверждений г-на Тьера. Он подтвердил, что правительство имеет в качестве оружия против иезуитов несколько законов, посредством которых можно распустить их конгрегацию; но как раз из-за этого мощного оружия, находящегося в распоряжении кабинета министров, разумно проявлять беспокойство. К тому же хорошо ли выбран момент для того, чтобы спровоцировать какое-нибудь серьезное столкновение, и не окажемся ли мы, прибегнув к мерам подобной строгости, под угрозой религиозной войны? Нет, опасность еще не представляется настолько серьезной, чтобы пускать в ход такие меры. Но в тот день, когда иезуиты перейдут в государстве пределы отправления культа, право на которое предоставлено им в силу свободы вероисповеданий, в тот день, когда они станут внушать недоверие к правительству, в тот день, когда они хоть как-то поставят под сомнение общественную безопасность, правительство будет во всеоружии и воспользуется своим правом.

В итоге министр призвал депутатов отложить поднятый вопрос, и 3 мая подавляющим большинством голосов такая резолюция была принята.

Господина Тьера, уже давно слывшего политическим смутьяном, обвинили теперь и в религиозном смутьянстве.

Тем не менее нечто вроде глухого гула, напоминающего ту почти неощутимую дрожь, какая предшествует землетрясениям, заставляло людей дальновидных все время возвращаться к одним и тем же вопросам: предложению о запрете совместительства, предложению об избирательной правоспособности.

Предложение о запрете совместительства было представлено г-ном де Ремюза, которого определенно нельзя было обвинить во враждебности к правительству.

Господин Гизо воспротивился этому предложению, и оно даже не было поставлено на обсуждение.

Предложение об избирательной правоспособности было представлено г-ном Кремьё.

В штыки встреченное министром внутренних дел, оно было большинством в двадцать восемь голосов отклонено Палатой депутатов в результате открытого голосования.

Господин Анри де Ларошжаклен отверг данное предложение, используя довольно странный предлог, будто это станет новой привилегией, пусть даже она коснется только интеллигенции.

Другой депутат пошел еще дальше.

Господин Ледрю-Роллен для очистки совести предложил отменить ценз избираемости и выплачивать ежедневное денежное пособие каждому члену Палаты депутатов в качестве жалованья.

Однако это предложение не дошло даже до чтения.

Палата депутатов собиралась сорок два раза в составе своих комиссий и сто сорок пять раз на общих заседаниях.

Она учредила семьдесят две комиссии, и все они, за исключением двух, представили свои доклады.

Ей пришлось изучить, включая принятые к рассмотрению повторно, сто девять законодательных проектов, не считая проекты местного значения, в количестве девяноста четырех, причем все они были проголосованы.

Она утвердила шестьдесят шесть проектов; восемь проектов были отозваны, двенадцать отклонены, двадцать два оставлены в состоянии обсуждения, и к ним можно было вернуться на следующей сессии.

Только один проект даже не был зачитан, и, как мы сказали, это была законодательная инициатива г-на Ледрю-Роллена.

Между тем в Алжире произошло все то, что многие уже давно предвидели.

Султан Марокко увидел в выводе наших войск из Могадора не доказательство нашего великодушия, а свидетельство нашей слабости. Вместо того чтобы сослать Абд эль-Кадера на берега Атлантического океана, как это было предусмотрено договором, он оставил его на границе с Алжиром. В итоге 31 января 1845 года шестьдесят арабов, по виду безоружных, проникли во французский лагерь, расположенный в семидесяти двух километрах к югу от Орана, убили часового и нескольких беспечных солдат, но те своими криками подняли тревогу, и все шестьдесят арабов, от первого до последнего, были убиты сами.

Однако это нападение имело свои особенности; оно было приписано фанатичной секте Даркавия, и, хотя оно обошлось нам в два десятка убитых и раненых, все очень быстро снова впали в беспечность, из которой эта атака нас вывела.

И напрасно; многочисленные эмиссары Абд эль-Кадера разъезжали по деревням, пробуждая всюду, где они появлялись, арабский фанатизм и ту ненависть к христианам, что порой дремлет, но никогда не умирает.

Захват лагеря на дороге из Тенеса в Орлеанвиль и нападение на конвой возле Шершеля явились сигналом к всеобщему восстанию.

И в самом деле, самые известные приверженцы эмира уже выступили в поход; Бен-Салем, Бу-Шареб и Бель-Кассем рыскали по провинции Оран и разжигали мятеж в горах Кабилии.

Две французские колонны немедленно направились к Сетифу и Медеа.

Той, что двигалась к Сетифу, командовал генерал д'Арбувиль, а той, что двигалась к Медеа, командовал генерал Маре.

Семнадцатого июня они соединились возле крепости Бордж-Хамза, а 19-го со всей силой атаковали врага, засевшего в мощных укреплениях, откуда после трех часов боя он был полностью выбит.

Двадцатого июня два племени, бени-яла и ксерма, изъявили покорность.

Одновременно были сформированы еще три колонны для действий в трех различных точках.

Эти три колонны, находившиеся под командованием полковников Ладмиро, Сент-Арно и Пелиссье, должны были выйти из Орлеанвиля и его окрестностей.

Полковнику Ладмиро предстояло действовать самостоятельно к востоку от Тенеса, а Сент-Арно и Пелиссье должны были действовать совместно в предгорьях Дахры.

Господин де Сент-Арно вышел из Тенеса, имея приказ преодолеть горный хребет, тянущийся вдоль всего морского побережья.

Со своей стороны, полковник Пелиссье должен был спуститься вдоль Шелиффа вплоть до Уарсениса, оттуда подняться к бени-зентесам и завладеть с западной стороны горным хребтом, который г-ну де Сент-Арно следовало захватить с востока.

Полковник Пелиссье предпринял набег на бенизентесов, а затем предъявил улед-рийа требование покориться. Часть племени согласилась на это, а часть самым решительным образом отказалась.

Полковнику пришлось атаковать.

Улед-рийа были разгромлены и укрылись в неприступных пещерах, куда они заранее отправили своих жен, своих детей, свой скот и все свое богатство.

Полковник Пелиссье приказал обложить пещеры; во время этой операции несколько солдат погибло, но пещеры были обложены.

Полковник попытался вести переговоры с арабами, но те открыли огонь по парламентерам.

Один из парламентеров был убит.

Тем не менее переговоры начались.

Арабы потребовали, чтобы французы сняли лагерь, и при выполнения этого условия обещали выйти из пещер и покориться.

К сожалению, невозможно было доверять обещаниям арабов; французы, со своей стороны, брали на себя обязательство не брать никого из них в плен и ограничиться их разоружением.

Пока длились все эти переговоры, французская колонна получила приказ стаскивать хворост, солому и дрова ко входу в пещеры, дабы убедить арабов, что если они не примут наши условия, то с ними будут вести войну на уничтожение.

Однако арабы наотрез отказались принять их.

И тогда, черпая силу в приказе генерал-губернатора, полковник Пелиссье, который не мог оставаться в бездействии у пещер до тех пор, пока арабы не согласятся сдаться, и не мог отступить от пещер, поскольку это дало бы арабам чрезмерное представление об их неприступности, принял решение бросить в пещеры подожженные связки хвороста и всякого рода легковоспламеняющиеся материалы, сложенные у входа.

Пятьсот тридцать арабов вместе с их быками, козами и овцами погибли в этих пещерах, задохнувшись.

Между тем изгнанный из Дахры шериф Бу-Маза, которого мы позднее видели в Париже, начал приобретать известность, подстрекая к беспорядкам улед-ситтенов.

Как раз тогда произошло страшное побоище у Сиди-Брагима.

Все знают об отчаянном сопротивлении и героической гибели небольшой колонны, которой командовали г-н де Монтаньяк и г-н Фроман-Кост.

При известии об этом побоище Франция затрепетала от гордости, как она затрепетала бы при известии о победе.

Парламентская сессия 1846 года открылась 27 декабря 1845 года.

Ни в какую эпоху после 1830 года, то есть на протяжении шестнадцати прошедших лет, оппозиция не задавала столько раз и с таким упорством вопросы по поводу действий кабинета министров, но и, надо сказать, никогда прежде оппозиция не насчитывала такого количества своих поражений.

В ходе обсуждения приветственного обращения к королю Палате депутатов пришлось шесть раз высказываться в отношении политики кабинета.

Поправка г-на Одилона Барро о необходимости заклеймить позором злоупотребления на выборах была отклонена большинством в сорок два голоса.

Поправка г-на Фёйяда-Шовена о необходимости верно и честно исполнять законы, направленная против указа хранителя печати о государственном совете, была отклонена большинством в двадцать пять голосов.

Поправка г-на Грандена по поводу махинаций с акциями железных дорог была отклонена большинством в сорок девять голосов.

Поправка г-на Беррье, имевшая целью осудить поведение правительства в его взаимоотношениях с Соединенными Штатами, была отклонена большинством в семьдесят восемь голосов.

Поправка г-на де Ремюза о независимой политике в вопросах, касающихся Старого и Нового света, была отклонена большинством в шестьдесят восемь голосов.

Поправка г-на Бийо о праве на обыск жилища была отклонена большинством в семьдесят три голоса.

С другой стороны, разумно забыв о разногласиях между большинством и меньшинством, Палата депутатов сплотилась, чтобы проголосовать за отмену дополнительного налога, обременявшего переписку деревенских жителей; одновременно она облегчила пересылку денег, прежде такую дорогостоящую для военных и рабочего класса.

Рассмотрев обширный проект, предложенный военно-морским министром, она без всякого противодействия, движимая общим чувством национального величия, проголосовала за кредит в девяносто три миллиона франков.

Наконец, проект закона, касающийся трудовых книжек рабочих, был одобрен Палатой пэров, поступившей так, несомненно, в силу инстинктивного понимания незримого, но ощущаемого движения к общественному прогрессу.

Между тем были предприняты два новых покушения на убийство короля.

Шестнадцатого апреля 1846 года, в тот момент, когда карета короля крупной рысью катила вдоль одной из стен парка Фонтенбло, раздались два выстрела, прозвучавшие с интервалом в несколько секунд.

Пули пробили бахрому, украшавшую верх шарабана. Один из пыжей упал к ногам королевы, но король не был задет.

Убийцу задержали. Им оказался некто Леконт, бывший главный смотритель коронных имений.

Леконт был приговорен к смерти как отцеубийца и казнен 8 июня.

Спустя три месяца, в тот момент, когда, стоя на балконе Тюильри, король приветствовал собравшуюся толпу, какой-то человек, спрятавшийся позади статуи, с довольно большого расстояния дважды выстрелил в него из пистолета.

Человека этого тотчас же задержали, и он заявил, что его зовут Жозеф Анри.

Он был приговорен к каторжным работам.

Год 1846-й был одним из тех роковых годов, какие наступают время от времени, чтобы предвестить еще более роковые года.

Помимо двух упомянутых покушений на убийство, из случившегося в этом году следует отметить:

21 марта — катастрофа на Руанской железной дороге;

27 апреля — массовое убийство французских пленных в дейре Абд эль-Кадера;

5 мая — катастрофа на железной дороге из Нима в Алее;

20 июня — волнения в Нанси, вызванные дороговизной хлеба;

8 июля — катастрофа на Версальской железной дороге;

30 сентября — беспорядки в Сент-Антуанском предместье;

и, наконец, 18 и 19 октября — наводнение на Луаре.

Из других важных событий должны быть упомянуты:

свадьба герцога де Монпансье с доньей Луизой, испанской инфантой;

визит тунисского бея в Париж;

свадьба герцога Бордоского;

побег принца Луи Наполеона, который покинул крепость Ам, переодевшись рабочим и прикрывая лицо доской, лежавшей у него на плече.

Таким образом, все тяжким бременем легло на этот год: наводнение, нехватка продовольствия, политические затруднения, покушения на убийство, страшные несчастные случаи. И потому в обществе распространилась смутная тревога, как это всегда бывает накануне великих катастроф.

Была созвана новая Палата депутатов; она насчитывала сто двадцать новых членов.

Оппозиция полагала, что она может рассчитывать на бо́льшую часть этих новых депутатов.

Одно из важных событий сессии произошло в момент ее открытия. Господин Дювержье де Оранн внес предложение об избирательной реформе.

Уже в третий раз этот страшный вопрос, которому предстояло низвергнуть монархию, поднимался в Палате депутатов.

В 1842 году с законодательной инициативой выступил г-н Дюко, но его предложение об избирательной правоспособности было отклонено большинством в сорок семь голосов.

В 1845 году г-н Кремьё повторил предложение г-на Дюко, но оно было отклонено большинством в двадцать три голоса.

Наконец, 6 марта 1847 года г-н Дювержье де Оранн в свой черед поднялся на трибуну и внес новое предложение. В нем, помимо того, что предлагали г-н Дюко и г-н Кремьё, содержались еще три изменения:

1° предлагалось снизить избирательный ценз до ста франков, приняв за основу один лишь главный налог;

2° сосредоточить выборы в одной избирательной коллегии во всех городах Франции, избирающих более одного депутата, за исключением Парижа;

3° и, наконец, увеличить число депутатов с четырехсот пятидесяти девяти до пятисот тридцати восьми.

Прения начались 23 марта.

Господин де Гольбери, г-н Льядьер и г-н д’Оссонвиль воспротивились представленной реформе.

Предложение принять ее к рассмотрению было отклонено большинством в девяносто восемь голосов: оппозиция подала сто пятьдесят четыре голоса «за», а консервативная партия — двести пятьдесят два голоса «против».

Таким образом, г-н Гизо в очередной раз опроверг свою знаменитую программную речь в Лизьё, в которой он заявил:

— Все партии обещали вам прогресс, но только консервативная партия вам его даст.

Правда, это был последний раз, когда ему предстояло ее опровергнуть.

Однако и оппозиция в свой черед добилась триумфа. Господин Эбер, вице-председатель Палаты депутатов, был приглашен в состав кабинета министров, и его место занял г-н Леон де Мальвиль, кандидат от оппозиции, победивший с перевесом в один голос г-на Дюпра́, правительственного кандидата.

Поскольку общество все больше и больше приближалось к катастрофе, признаки нравственного разложения проявлялись все чаще и чаще. Характерная черта правительства Луи Филиппа всегда состояла в подмене чувств государственной чести и национального самолюбия сознанием материальных интересов; от этого сознания, доведенного до определенной степени, оставался всего лишь один шаг до забвения законов чести и порядочности.

И шаг этот проделали люди, занимавшие настолько высокое общественное положение, что Франция пришла в ужас, видя с какого уровня спустились 8 июля 1847 года обвиняемые, чтобы занять место на скамье подсудимых в Палате пэров.

Генерал Депан-Кюбьер!

Господин Тест, бывший министр общественных работ!

Господин Пармантье, поверенный!

Четвертый обвиняемый, г-н Пеллапра, банкир, сбежал.

Господин Тест, признанный виновным в том, что, будучи в 1842 и 1843 году министром общественных работ, он одобрял сделанные ему предложения и получал деньги и подарки за исполнение действий, которые входили в его должностные обязанности и не подлежали дополнительной оплате, был приговорен к денежному штрафу в размере девяноста четырех тысяч франков и к трем годам тюремного заключения.

Господин Депан-Кюбьер, с которого сняли обвинение в мошенничестве, был признан виновным в подкупе государственного министра с целью получения концессии на соляные копи и приговорен к поражению в правах и денежному штрафу в размере десяти тысяч франков.

Господин Пармантье, признанный виновный в таком же преступлении, подвергся такому же наказанию.

И почти сразу же, напоминая один из тех странных и невнятных криков, какие издает в ночи невидимый дух тьмы, разнеслась над высшим парижским обществом пропитанная кровью весть:

«Герцогиня де Прален, урожденная Себастьяни, только что убита своим мужем, герцогом де Шуазёль-Праленом, возведенным в достоинство пэра Франции 6 апреля 1845 года».

На сей раз речь шла уже не о поражении в правах, денежном штрафе и тюремном заключении.

Речь шла о гильотине.

Ибо здесь не было возможности сослаться на смягчающие вину обстоятельства: комната, залитая кровью от пола до потолка; обои, замаранные кровью от кровати до двери; изувеченное тело, перерубленная шея, отрезанные руки — все это свидетельствовало о страшной борьбе, об отчаянном сопротивлении.

Убийство произошло 18 августа; в тот же день г-н де Прален был изобличен судебными медиками как убийца, но, поскольку он имел звание пэра Франции, лишь 21 августа, в пять часов утра, его смогли арестовать по приказу канцлера Паскье.

Двадцать четвертого августа герцог де Прален умер, отравившись большой дозой мышьяка.

Обождите: у вас уже налицо подкуп, вы только что видели убийство, теперь вам предстоит увидеть самоубийство.

Второго ноября 1847 года граф Брессон, наш посол в Неаполе, был найден мертвым в своей спальне.

Он перерезал себе горло бритвой.

В предыдущем году вы видели катастрофы на железной дороге.

В этом году обратите свой взгляд в сторону океана.

Череду кораблекрушений начала «Этна»: она затонула в начале года.

На берега Сенегала был выброшен «Караиб».

На протяжении всего нескольких месяцев погибли «Гренландия», «Эридан» и «Папен».

Фрегат «Слава» и корвет «Победоносный» потерпели кораблекрушение в архипелаге, расположенном у западных берегов Кореи.

Корвет «Колыбель» вместе со всем своим экипажем пошел ко дну между островами Бурбон и Мадагаскар.

И, наконец, трагедия с яхтой «Граф д'Э», команда которой обварилась кипятком парового котла.

Обождите, сейчас мы отступим назад во времени и взглянем еще кое на что, ибо бедствия рокового 1847 года, последнего года монархии, следуют одно за другим столь быстро и столь тесно, что мы упустили несколько из них, причем весьма страшных.

По департаментам прокатился бунт.

И что за бунт? Бунт, вызванный голодом и сопровождавшийся грабежами.

В Бюзансе, в округе Шатору, несколько домов были ограблены, а один землевладелец, г-н Шамбер-Юар, убит.

Спустя пять или шесть дней, среди бела дня, было совершено еще одно убийство: в результате вооруженного нападения в Белабре был убит г-н Робен-Тайо.

Следствием двух этих убийств и искуплением за них стали три смертных приговора, четыре приговора к пожизненным каторжным работам, восемнадцать приговоров к срочным каторжным работам и лишь один оправдательный приговор.

Алжир, впрочем, по-прежнему был нашим лучезарным ореолом; те крохи славы, что еще оставались у Франции, приходили к ней оттуда, и потому король Луи Филипп решил сделать из него вице-королевство для своего сына.

Генерал Бюжо подал в отставку, и герцог Омальский, в ожидании лучшего, занял пост генерал-губернатора Алжира.

Едва заняв этот пост, он отправил французскому правительству неожиданное известие. Подвергаясь преследованиям на территории Марокко и предпочитая сдаться сыну короля Луи Филиппа, а не сыну султана Абд ар-Рахмана, эмир Абд эль-Кадер вошел в шатер герцога Омальского, оставив перед этим свои сандалии у входной двери, и обратился к нему со словами:

— Мне лучше было бы сделать раньше то, что я делаю сегодня. Но я ждал часа, назначенного Богом. Генерал Ламорисьер дал мне слово, которому я доверился, и у меня нет опасений, что оно будет нарушено сыном такого великого короля, как король французов.

Провидение привело Абд эль-Кадера униженным, побежденным и изъявившим покорность к той самой мечети Сиди-Брагим, где он убил четыреста пятьдесят французов.

Но, хотя он был униженным, побежденным и изъявившим покорность, следовало соблюсти данное ему обещание.

Нельзя было нарушить слово, данное этому человеку, под тем предлогом, что он нарушил слово, данное нам.

Не следовало отправлять его пленным во Францию, коль скоро ему обещали отправить его свободным в Александрию или в Сен-Жан-д’Акр.

Странное дело! Подобно тому, как дей Алжира, вступив на европейскую землю, смог увидеть падение тех, кто низверг его самого, эмир, прибыв во Францию, смог увидеть падение своих победителей.

Пленение Абд эль-Кадера явилось последней милостью, оказанной утомленным Провидением этому человеку, который, если бы он был убит Фиески, Алибо или даже Леконтом, считался бы одним из самых великих королей, когда-либо царствовавших во Франции.

Затем, дабы завершить год одним из тех великих несчастий, какие уже дважды постигали короля Луи Филиппа, 31 декабря скончалась принцесса Евгения Луиза Аделаида Орлеанская, любимая сестра изгнанника, принца и короля.

Год 1848-й начался под знаком серьезной озабоченности избирательной реформой, которая, впрочем, с того времени, когда было отклонено предложение г-на Дювержье де Оранна, стала предметом озабоченности всей Франции.

Но ничто не открывало глаза королю — ни общественные беды, ни личные несчастья.

Несмотря на свои семьдесят четыре года, несмотря на смерть принцессы Аделаиды, своей сестры и ближайшей советчицы, несмотря на последовательную смену шести или восьми кабинетов министров, во главе которых стояли Лаффит, Казимир Перье, Сульт, Тьер, Моле, Бройль и Гизо, он по-прежнему похвалялся, что всегда придерживался и будет придерживаться неизменного образа мыслей.

Поставленный в 1830 году перед выбором и имея возможность быть союзником монархов или представителем народа, он впал в ошибку, совершенную его предшественниками, и высказался в пользу монархов. События 5 и 6 июня 1832 года, 10 апреля 1834 года и 12 и 13 мая 1839 года не открыли ему глаза; покушения Фиески, Алибо, Мёнье, Дармеса, Леконта и Анри, стрелявших в него, не просветили его; он увидел во всех этих посягательствах на его жизнь не предостережение со стороны Провидения, а покровительство со стороны Бога и пришел к тому, что в своем ослеплении начал бороться не против отдельных партий, а против большей части Франции. Опираясь на двух человек из числа его доверенных лиц, Гизо и Дюшателя, он борется против реформы, поднимает на смех демонстрации в провинции и заявляет, что воспротивится, пусть даже силой, проведению реформистского банкета на Елисейских полях, намеченного на 22 февраля 1848 года.

Вот почему при виде образа действий короля и, в то же самое время, поведения оппозиции, возглавляемой Одилоном Барро, во всех головах начинает зарождаться тревога.

Эта тревога доходит до кабинета министров, и он принимает одновременно оборонительные и наступательные меры.

Средний класс, тот класс, с которым г-н Гизо считал себя связанным если и не симпатиями, то хотя бы интересами, средний класс объединяется в пятидесяти важнейших городах и открыто возражает против действий правительства. Бо́льшая часть Франции полагает, что реформа необходима.

Однако это не мешает Луи Филиппу произнести в своей тронной речи фразу, оскорбительную для меньшинства в Палате депутатов:

— В разгар волнения, возбуждаемого вражескими или слепыми страстями, меня ободряет и поддерживает убеждение, что в лице конституционной монархии и союза главных ветвей государственной власти мы имеет надежное средство для того, чтобы преодолеть все преграды и удовлетворить все нравственные и материальные интересы нашей дорогой отчизны.

И вот в разгар этих политических тревог, становящихся день ото дня все более серьезными, мы подходим к 15 февраля 1848 года.

Уже 13 февраля в «Конституционалисте», во «Французском курьере», в «Веке» и в «Национальной газете» составили ноту.

Четырнадцатого февраля она была опубликована; вот ее текст:

«Этим утром более ста депутатов, принадлежащих к различным фракциям оппозиции, провели собрание, чтобы совместно решить, какой линии поведения им подобает следовать после голосования по поводу последнего параграфа в приветственном обращении к королю.

Вначале собрание обсуждало политическое положение, в какое его поставил этот параграф. Собрание признало, что обращение в том виде, в каком оно было утверждено в результате голосования, представляет собой со стороны большинства явное и дерзкое нарушение прав меньшинства и что правительство, вовлёкши свою партию в столь чудовищное дело, тем самым отреклось от одного из самых священных принципов конституции, нарушило, в лице их представителей, одно из самых существенных прав граждан и мерами по спасению кабинета министров дало стране губительный повод для раздоров и беспорядков. В подобных обстоятельствах оппозиции представляется, что ее долг делается еще более важным, еще более настоятельным и что в разгар событий, потрясающих Европу и заботящих Францию, ей непозволительно ни на минуту отлучаться от охраны и защиты национальных интересов; оппозиция останется на своем посту, дабы беспрестанно наблюдать за контрреволюционной политикой, безрассудность которой вызывает сегодня тревогу во всем государстве, и бороться с ней.

Что же касается права граждан на собрание, права, которое правительство намерено подчинить своей прихоти и отобрать в свою пользу, то собрание, единодушно убежденное в том, что это право, присущее всякой свободной конституции и к тому же формально закрепленное нашими законами, приняло решение добиваться его сохранения и подтверждения при помощи всех законных и конституционных средств. Вследствие чего была назначена комиссия для того, чтобы договориться с избирательным комитетом Парижа и совместными усилиями обеспечить содействие депутатов банкету, который готовится в качестве протеста против притязаний самоуправства. Это решение было принято без ущерба для призывов, которые депутаты оппозиции намерены в других формах адресовать избирательному корпусу и общественному мнению.

Собрание полагает, что кабинет министров, извратив истинный характер королевской речи и приветственного обращения, дабы превратить его в акт, посягающий на права депутатов, поставил оппозицию перед необходимостью выражать при каждом возможном случае свое порицание подобному превышению власти. И потому оно единодушно решило, что ни один из его членов, даже те, кто по жребию войдет в состав парламентской депутации, не будет принимать участия в подношении приветственного обращения».

Вследствие этого собрания было решено в принципе, что банкет состоится и что члены оппозиции будут на нем присутствовать.

Решение было принято единодушно.

Комиссия по организации банкета, состоявшая из депутатов от Парижа, представителей левых фракций, по трое от каждой из них, делегатов центрального комитета и нескольких главных редакторов, была созвана на другой день, чтобы изыскать способы проведения этой манифестации в пользу реформы и права на собрание.

В тот же день г-н Эмиль де Жираден, депутат от департамента Крёз, в предыдущем году посчитавший своим долгом выйти из рядов большинства и вступить в ряды меньшинства, направляет Палате депутатов заявление о своей отставке, составленное в следующих выражениях:

Тем временем проходит слух, что у старших сержантов всех рот 10-го легиона национальной гвардии, в обход капитанов и батальонных командиров, потребовали по шестнадцать подписанных бланков служебных приказов, чтобы они хранились в мэрии и в случае необходимости были выданы такому же числу надежных людей.

Причем уверяют, что, узнав об этом незаконном распоряжении, командиры корпусов выразили горячий протест главному штабу, а старшие сержанты отказались выдать подписанные бланки.

По всей вероятности, точно такой же прием был пущен в ход и в других легионах, и это дало основание обвинить правительство в намерении спешно создать таким путем поддельную национальную гвардию, которую, когда в этом возникнет нужда, оно сможет использовать по своей воле.

Известия, приходящие из Италии, все сплошь о свободе.

Сицилия полностью изгнала неаполитанские войска. Неаполь, со своей стороны, добился обещания предоставить ему конституцию, и в данный момент ее разрабатывает новый кабинет. Карл Альберт торжественно заявил, что он готов признать законодательство, отвечающее духу времени, и в качестве опор своих административных реформ пойти на реформы и гарантии политического толка. И потому его министры разошлись, заявив, что форма правления в Пьемонте отныне будет представительной и что хартия, которую король дарует своему народу, составлена по образцу французской хартии 1830 года.

Герцог Модены, напротив, приказал арестовать и бросить в тюрьму всех достойных уважения людей, чей ум внушал ему опасения, и не только не скрывает, что карает их за ум, но и провозглашает это. Вот последний указ герцога, направленный против трех его подданных:

«Принимая во внимание сведения, переданные губернатором Реджо в отношении доктора Пьетро Меноцци, хирурга Чиро Берселли и Кампаны, и полагая,

1° что доктор Меноцци одарен талантами и познаниями, мы приговариваем его к восьми месяцам тюремного заключения;

2° что хирург Берселли наделен талантами и познаниями в меньшей степени, мы приговариваем его к четырем месяцам тюремного заключения;

3° что Кампана наделен талантами и познаниями в еще меньшей степени, мы приговариваем его к двум месяцам тюремного заключения».