Последний король французов. Часть вторая

LXVIII

Роковым предстал во французских анналах 1836 год, целиком заполненный казнью Фиески, покушением Алибо, дуэлью Карреля, заговором в Страсбурге и смертью Карла X.

Всем известны подробности смерти Карреля. Смертельно раненный в честном поединке с г-ном Эмилем де Жираденом, он скончался утром 24 июля, прошептав три слова: «Франция, друг, республика».

Вся его жизнь заключалась в этих трех словах.

При каждом случае он предлагал свою жизнь Франции, своим друзьям и республике.

Несчастье Карреля состояло в том, что он умер вне политики.

Но как глава партии, скажем это с грустью, ибо говорить такое всегда печально, Каррель умер вовремя. Останься Каррель в живых, он не утратил бы своей репутации человека честного, что было невозможно, но, возможно, утратил бы свою репутацию человека способного.

Далеко не всем посчастливилось умереть вовремя; посмотрите на Лафайета и Луи Филиппа — и тот и другой упустили такую возможность.

Лафайету следовало умереть 5 июня 1832 года.

Луи Филиппу следовало умереть 28 июля 1835 года.

Впрочем, среди важных событий 1836 года мы забыли назвать гонения кабинета министров на Швейцарию, а также предложенную лордом Палмерстоном военную интервенцию в Испанию, которая вначале была запрещена, затем разрешена лично королем, что вылилось в отправку иностранных легионов, и, наконец, вопреки мнению герцога Орлеанского, запрещена бесповоротно вследствие острой стычки между г-ном Тьером и г-ном де Монталиве.

Мы были неправы, забыв сказать об этом последнем событии, ведь именно оно вызвало падение кабинета министров г-на Тьера.

Так что его министерство, длившееся семь месяцев, имело две совершенно отличные фазы.

В течение первой фазы, уповая на брачный союз с монаршими домами Пруссии или Австрии, г-н Тьер отдалился от политического союза с Англией и сблизился с континентальным альянсом.

В течение второй фазы, утратив надежду на брачный союз с Пруссией или Австрией, он вернулся к политическому союзу с лордом Палмерстоном.

В конечном счете г-н Тьер подал в отставку, которая была принята, и уехал в Италию, оставив пост председателя совета министров г-ну Моле.

Вот каким образом был составлен новый кабинет министров: председателем совета министров и министром иностранных дел стал г-н Моле,

министром юстиции и духовных дел — г-н Персиль,

министром внутренних дел — г-н Гаспарен,

министром военно-морского флота — г-н Розамель,

министром финансов — г-н Дюшатель,

министром народного просвещения — г-н Гизо,

военным министром — г-н Бернар,

министром торговли и общественных работ — г-н Мартен.

Как раз в период этого министерства произошла попытка мятежа в Страсбурге.

Второго ноября 1836 года в «Вестнике» появилось сообщение о том, что накануне днем принц Луи Наполеон Бонапарт предпринял попытку взбунтовать гарнизон Страсбурга, однако попытка эта провалилась.

Вот каким образом развивались события.

Я уже давно говорил — и читатель может удостовериться в справедливости этого утверждения, прочитав в моей книге «Впечатления от путешествия в Швейцарию» то, что я написал в 1834 году, иными словами, за два года до описываемого события, — о замыслах принца; уже давно, повторяю, принц поддерживал тайные сношения со своими сторонниками во Франции. Однажды, под конец жизни Лафайета, он, проезжая через Англию, встретился с генералом, но их свидание закончилось ничем. Позднее он переправился через Рейн, приехал в Страсбург и, устроив совещание со своими друзьями, прощупал почву, на которой намеревался предпринять свою рискованную попытку. Друзья принца, даже самые отважные, даже самые заинтересованные в успехе этого предприятия, выразили сомнение в том, что его можно осуществить, и он вернулся в Арененберг, отложив исполнение своих замыслов, но не отказавшись от них.

Он написал письмо генералу Вуаролю, командующему войсками в департаменте Нижний Рейн, и попросил его о встрече.

Генерал Вуароль не ответил ему, но, хотя и воздержавшись от ответа, оставил письмо в секрете.

Тем не менее он поговорил с префектом департамента Нижний Рейн, г-ном Шоппеном д’Арнувилем, о замыслах, которые, по его предположению, вынашивал молодой принц.

— Я располагаю кое-кем в его окружении, — ответил префект, — и меня осведомляют о каждом его шаге.

Однако это не все: не ограничившись письмом к генералу Вуаролю, принц посвятил в свои планы капитана Рендра, а тот сообщил о них своему командиру, г-ну де Франквилю.

Господин де Франквиль доложил о планах принца генералу Вуаролю.

С этой минуты дело стало казаться генералу довольно серьезным, и, в подтверждение доклада, он отправил министру письмо принца Луи.

То было время, когда заговоры подпитывали, вместо того чтобы предотвращать, иными словами, предпочитали задушить ребенка в момент его рождения, вместо того чтобы вызвать выкидыш.

Министр предоставил событиям идти своим ходом.

Двадцать пятого октября 1836 года принц покинул замок Арененберг, выставив предлогом участие в охоте, и отправился в Великое герцогство Баденское, где должны были находиться несколько важных лиц, на помощь которых он мог рассчитывать.

Однако тех, кого он надеялся увидеть на месте встречи, там не оказалось.

Три дня он тщетно ждал их, а по прошествии этих трех дней отправился в Страсбург.

Луи Наполеон более всего полагался на двух людей — полковника Водре и майора Паркена.

Полковник Водре сделал все от него зависящее, чтобы помешать принцу попытать счастья в этой опасной затее. Думая убедить таким образом полковника, принц показал ему документ, посредством которого он обеспечивал ежегодной рентой в десять тысяч франков каждого из двух его детей. Однако полковник разорвал этот документ, заявив принцу:

— Монсеньор, я отдаю свою кровь, но не продаю ее.

После того как полковник предложил свою кровь безвозмездно и это предложение было принято, никаких возражений он более не высказывал.

Уговорить майора Паркена было намного легче. Я хорошо знал его лично; это был один из людей эпохи Империи, полностью преданный традициям того времени, твердый и честный, как его сабля, но, как и его сабля, годный лишь на то, чтобы служить орудием.

Позднее, уже находясь в тюрьме, Паркен опубликовал два тома своих мемуаров, которые он прислал мне и в которых лагерное остроумие, единственное, какое было ему доступно, проявилось в высшей степени.

Двадцать седьмого октября, в восемь часов вечера, принц собрал своих приверженцев на совет, на котором было решено, что мятеж состоится 30-го числа.

Заговорщики рассчитывали воспользоваться чарующей силой имени императора, которое, по их мнению, должно было оказать действие на солдат.

Войсками, составлявшими гарнизон Страсбурга, были: три пехотных полка, три артиллерийских полка и один инженерный батальон.

Принц и его сообщники обеспечили себе поддержку со стороны артиллеристов. Командир 4-го артиллерийского полка входил в заговор.

Они рассчитывали на понтонеров, так как имели среди них своих людей.

Пехота была менее надежной.

Однако ключи от арсенала были у полковника Водре.

И потому было предложено следующее:

взбунтовать вначале артиллерию, выйти на учебный плац и нацелить пушки на казармы пехоты, после чего пехота либо присоединится к восстанию, либо будет уничтожена.

Это предложение было отвергнуто.

Верх взял другой план:

обратиться вначале к солдатам 4-го артиллерийского полка, размещенным в Аустерлицкой казарме, и взбунтовать их, что было нетрудно и даже не вызывало никаких сомнений;

оттуда двинуться к казарме Финкматт и попытаться поднять на бунт 46-й пехотный полк, а по пути захватить ратушу, префектуру и штаб военного округа.

Однако эта попытка провалилась; она провалилась прямо у пехотной казармы, прежде чем восстание приобрело в городе тот размах, какой оно должно было получить и какой оно получило бы, если бы город пробудился от грохота пушек, катящихся по улицам и выстраивающихся в боевом положении на площадях, вместо того чтобы пробудиться всего лишь от крика: «Да здравствует император!»

И пресек эту попытку простой лейтенант, та песчинка, о которой говорит Писание и которая останавливает и опрокидывает колесницу завоевателя.

Этот лейтенант, по имени Пленье, бросился к принцу и, подняв на него руку, крикнул:

— Вы не Луи Наполеон! Вы племянник полковника Водре! Вы присвоили себе имя, носить которое не имеете права! Я беру вас под арест!

Одновременно разнесся слух, что восстание было легитимистским.

Противопоставить что-либо этому новому отпору не представлялось возможным.

Во-первых, имя принца Луи не подняло полк на бунт.

Во-вторых, человек, который называл себя принцем Луи, не был принцем Луи.

И, наконец, человек, который не был принцем Луи, являлся роялистским агентом!

У принца, по правде сказать, была только одна возможность доказать лживость подобных обвинений — сдаться, и он сдался.

Вспомним, что именно это едва не случилось с Бонапартом 18 брюмера: без Люсьена он бы погиб.

Однако у Луи Бонапарта не было своего Люсьена; он был арестован и препровожден в крепость.

В тот же самый день сержант по имени Брюйан попытался взбунтовать свой полк в Вандоме; это был тот самый гусарский полк Шартра, который принадлежал герцогу Орлеанскому.

Брюйан был приговорен к расстрелу.

Именно я спас ему жизнь, прибегнув к посредничеству герцога Орлеанского.

Что же касается принца Луи, то единственным наказанием, которому он был подвергнут, стала отправка его в Америку.

Двадцать первого ноября принц Луи покинул Францию.

За пятнадцать дней до этого умер Карл X; в самый день Святого Карла он тяжело заболел в Гориции, в Штирии, и 6 ноября, в четверть второго ночи, отдал Богу душу последнего Бурбона, царствовавшего во Франции.

И, скажем это с глубоким убеждением, последнего Бурбона, душа которого будет в ней царствовать.

Тело Карла X покоится во францисканском монастыре Граффенберг («Графская гора»), в гробнице, отличающейся чрезвычайной простотой.

Могильный камень, который покрывает тело этого государя, лишенного одновременно и трона, и усыпальницы своих предков, несет на себе следующую простую надпись:

Эта смерть произвела слабое впечатление во Франции; Карл X прошел там путь от непопулярности к забвению, и послышался лишь один голос, причитавший над его могилой, словно Давид над мертвым телом Саула.

Стихи остаются прекрасными, поступок был мужественным. И стихи, и поступок принадлежат Виктору Гюго.