Что-то произошло, это Даниела поняла еще перед отъездом. Когда она чуть-чуть задержалась, Рамон сделал ей замечание, чего никогда прежде не бывало. Карлос с ними не едет, он полетел на вертолете. Причины Рамон не назвал, видимо, не имел права. Вообще она всегда ценила его сдержанность, нередко даже восхищалась его чувством долга, но на сей раз он, по ее мнению, преувеличивал. Что бы ни произошло, после вчерашнего вечера он мог бы ей сказать. Конечно, он был любезен, как обычно, угостил ее орешками, спросил, хочет ли она сесть за руль. Но от вчерашней доверительности, от готовности выполнить любое ее желание не осталось и следа, и его молчание обижало ее. После долгой паузы она сказала:
— Ты думаешь, я не понимаю, что у нас что-то произошло?
— Точно. Высадилось несколько «червяков»; Карлос бросился в погоню за ними.
Вот оно что. И все же не только в этом дело, этого мало, это не может объяснить перемены в его поведении. Ну, высадилась горстка контрреволюционеров, что из того? Через несколько часов, самое позднее — завтра их схватят, накроют бомбами или перестреляют. С тех пор как Карлос создал специальную команду, четвертый взвод, такие высадки неопасны.
— Ты знал уже... вчера вечером?..
— Да, конечно.
— И это не испортило тебе аппетита?
— Нет.
Хотя в голосе ее слышался упрек, Рамон смотрел на нее дружелюбно; он настолько хорошо воспитан, что не может быть невежливым, а его односложность — что-то новое и необъяснимое для нее. Даниела сняла солнечные очки, начала вертеть их в руке. Нет, выглядит он как обычно: воротник рубашки блестит после глажки, волосы тщательно расчесаны. И вообще она в последнее время не замечала в нем никаких перемен. В ее присутствии Рамон всегда оживлялся, он достал себе новую портупею, ходил в чистых брюках и вместо старой, застиранной, начал носить накрахмаленную рубашку светло-зеленого цвета. Он чем дальше, тем больше нравился ей, и она начала тоже обращать внимание на свою собственную униформу и застегивать ремень на одну дырочку потуже. Все стало почти как дома, где она прежде подолгу раздумывала, как одеться и причесаться.
Когда они проезжали Мантанеас, ей вспомнился Педро, командир 4-го взвода. Ее удивило, что она лишь теперь подумала о нем. Может, он уже бьется с «червяками», а ведь они опасны, янки муштруют их, как настоящих убийц. Как он там, что с ним? Педро считал, что любит ее, и никогда не уставал уверять в своем чувстве, не упуская случая прижать ее к себе; он был сильным, этот сын крестьянина из сьерры, крепче Рамона, жаль только, не так умен. Ради нее он пойдет в огонь и в воду. Есть еще красавец Антонио, хрупкий, мечтательный юноша, который вырезал ей из дерева ножи для разрезания книг и деревянных лошадок, сплетал бусы из бобов и вообще часто дарил что-нибудь: раковину, цветок, закладку для книги. Если его или Педро переведут из Эсперансы, она огорчится. Оба признались ей в любви и оба потребовали шепотом, чтобы она сделала выбор; странное требование — они оба ей нравятся, неужели нельзя остаться друзьями?
Рамон — другое дело. Он гордый и сдержанный. Сейчас ей даже казалось, что он предпочел бы обращаться к ней на «вы».
При всем при том вчера был момент, когда ей показалось, что он ей объяснится.
— Ладно, нечего говорить о такой ерунде. Просто я немного не в себе, — сказал он вчера, она все еще слышала эти слова.
Знал ли он, что без объяснения в любви ничего не бывает? Женщина всегда ждет этих немногих слов, даже если и не отвечает взаимностью, даже если такое объяснение поставит под вопрос все их отношения.
В Ховельяносе остановились перед кафе.
— Перекусить не желаешь?
Он сразу заплатил, выпил кофе и с бутербродом в руках вернулся к машине, сел за аппарат радиосвязи. Обычно он оставался рядом с ней у стойки бара, бросал монету в пять сентаво в музыкальный автомат и наслаждался коротким отдыхом... Что со мной, удивилась она, меня стало так легко обидеть. Она на морщила лоб, посмотрела на свое отражение в кофейном автомате. Что-то не так. Вчера вечером, в Ведадо, он ничего вокруг не замечал от счастья, а сегодня?..
— Компаньера, вы не через Росалес едете? — Двое мужчин сошли с соседних табуретов и подошли к ней. Один из них — мастер с сахарного завода, другой — его помощник, это она поняла из их разговора и вспомнила о маленьком сахарном заводике между Росалесом и Эсперансой.
— Нет, — ответила она, — но теньенте наверняка подбросит вас до Эсперансы.
Машина стояла не перед полупустым кафе, а на некотором от него расстоянии — там, очевидно, прием лучше. Когда они подошли, Рамон снял наушники.
— Пропуска у вас есть? — спросил он и углубился в их документы, как полицейский. К ее удивлению, он несколько погодя крикнул: — Садитесь, мы довезем вас до самого места.
Даниела села за руль.
— Как так, прямо до места? Ты что, хочешь ехать через Росалес?
Он не решался ответить: мастер перегнулся к ним и мог услышать каждое слово. Минут пятнадцать спустя Рамон наклонился к ней:
— Сверни направо. И выезжай на приморское шоссе. Карлос нашел яхту янки...
Еще полтора часа спустя они добрались до Крокодильего полуострова, увидели солдат и вышли из машины. Часовые из 4-го взвода мастера с помощником задержали. Без встречного ветра, обдувавшего их во время езды, было невероятно душно, пахло водорослями. С моря не доносилось почти ни звука, оно мерцало сквозь присыпанные песком прибрежные кусты. Лицо Даниелы начало гореть, в пальцах появился какой-то зуд, а пилотка, которую она засунула под левый погончик, начала давить, как тяжкий груз. В двухстах шагах в воде лежали обломки моторной яхты, у бортов которой взбивалась морская пена. Нос яхты наклонился в сторону суши, и Даниела видела, как люди Педро ее разгружали. «Чертов конек», — прочел Рамон.
Под ногами постоянно трещало: то она наступала на рыбьи кости, то на скорлупу устриц. Море гнало мелкую волну, покорно приползавшую к ногам Даниелы, будто ничего не произошло. Вода теплая, она приносит с собой водоросли, с которых крупные капли воды лениво капают на песок. Даниела наклонилась к воде, пропуская мокрые водоросли сквозь пальцы. Значит, в этом пустынном уголке, каких на Кубе тысячи, они и высадились. Она удивилась: как буднично выглядит все вокруг. Вон идет Антонио, он тащит на себе мешок и кричит что-то. Все ведут себя, как обычно, и тем не менее это произошло здесь. Подошел Педро и доложил: .
— Мы выступили сразу, вчера вечером, и искали всю ночь, только много западнее! — он указал за спину, где пляж делал крутой изгиб; над водой высилась плоская вершина предгорья, она расплывалась в раскаленном солнцем воздухе, можно было подумать, что это там крейсер стоит на якоре. — Нам же сказали: у Двойного рифа, — закончил он недовольно.
— Я знаю, — ответил Рамон. — А дальше что? Куда ведет след?
— Следа нет. Мы нашли предметы снаряжения, целый мешок консервов, а следа нет. Пляж здесь был весь истоптан, но, как мы ни смотрели, сказать, трое их было или дюжина, нельзя. А за шоссе след пропадает, даже собаки-ищейки ничего не нашли. И Карлос на вертолете пока тоже.
— Может, они прошли часть пути по шоссе? Вы не проверили обочины?
— Еще бы! На несколько километров в обе стороны!.. Даниела уставилась на обломки яхты. Она чувствовала, что ее присутствие нервирует мужчин, но не могла и не хотела уйти: при виде разбитой яхты у нее сжалось горло. Здесь «червяки» сползли на сушу, вчера, в тумане; представив себе происшедшее, она поняла, какая большая разница — услышать такую новость и оказаться на месте высадки. Они уже пробились внутрь острова, и мы не знаем куда! Каких трудов стоит охранять побережье — две или три тысячи километров. А сколько незащищенных ячеек есть еще в их сети? Враг не оставит своих попыток высадиться...
— Ты не можешь ехать в Росалес без охраны. «Кадиллак» — удобная мишень. Довольно легкомысленно с твоей стороны приехать ко мне так, безо всякого!..
— Ты о нас не заботься, — посоветовала она, — ищи лучше «червяков»...
В конце концов он уговорил их взять с собой двух человек — Ласаро и красавца Антонио, который, садясь в машину, умудрился оказаться рядом с ней.
Машину вел Рамон. Она шла беззвучно. Было жарко и тесно, черная кожаная обивка сидений почти расплавилась на солнце. Шины шелестели по шоссе, рессоры скрадывали любую неровность или выбоину. Сзади со взведенным карабином, между мастером сахарозавода и его помощником, сидел Ласаро. Он был не солдат, а милиционер, из той милицейской части, которая придавалась для усиления 4-му взводу. Недавно он сам еще работал на сахарной мельнице, куда направлялись мастер с помощником, и хотя он донельзя устал, между ними не замедлил завязаться разговор.
Даниела почти не прислушивалась к нему, следя за левой стороной дороги. Меры Педро дали ей понять, что враг рядом. Фразы, доносившиеся сзади, как-то успокаивали: там говорили о ленточных транспортерах, о сахарном тростнике, о выбросе мелассы. Ей почудилось, что рядом запахло сладковатым паром! Она мысленно увидела грохочущие маховики, блестящие после смазки, которые приводили в движение эти чудовищные прессы, перемалывающие сахарный тростник. Она однажды побывала на мельнице, чтобы доставить удовольствие Ласаро, который непременно хотел показать ей свое старое рабочее место. После непонятной для нее системы из котлов, зубчатых передач, приводных ремней, отводных паровых труб и железных лестниц она едва перевела дух на дворе, преисполнившись уважением к людям, чьим трудом обеспечивается богатство Кубы.
Она ощутила легкое, едва заметное прикосновение к своей руке — Антонио! Он улыбался, как всегда, грустно и лукаво; потом сунул ей что-то, опять какой-то подарок, на ощупь гладкий, Обкатанный водой голубой камень с белой звездочкой. Мальчик с ума сошел! Не имея времени вырезать что-нибудь из дерева, отыскал для нее красивый камешек. Он смотрел на нее, сияя: неужели он и сейчас ни о чем другом думать не в состоянии?
— Это твой талисман, Даниела, — прошептал он ей на ухо. — Никогда не расставайся с ним, идет, да?
— Ты большой ребенок, Тони, — сказала она. — Когда ты наконец повзрослеешь? Считается, что вы ищете «червяков», а ты... вместо этого... подбираешь гальку. Возьми его себе!
— Ты не хочешь взять его? — спросил он с горечью.
Она покачала головой. Конечно, это невежливо с ее стороны, он так мил; ей даже стало жаль Антонио, но дальше так продолжаться не может. Как он может флиртовать — в такой ситуации!
Он сунул камень в нагрудный карман и немного отодвинулся от нее. Они пролетели мимо щита с плакатом «Смерть интервентам!». Чуть погодя он сказал:
— Ладно, я найду тебе другой, покрасивее.
Даниела невольно рассмеялась — он неисправим. Смех принес ей некоторое облегчение; Тони тоже улыбался. Рамон, который вел машину на непривычно высокой для себя скорости, оторвал на секунду взгляд от шоссе.
— Боишься? — спросил он, и Даниела поняла, что он ее раскусил.
Дорога поворачивала на север, мягко уходя налево, она вела , в горы. Они проехали километров тридцать и удалились от побережья. Раньше им попались навстречу три или четыре военных грузовика из команды Педро, но теперь шоссе было совершенно пустынным. Ни машины, ни человека. Наверное, Педро рассчитал, что до этого отрезка шоссе банда добраться не успела бы, если она вообще пошла в северном направлении... Она оглянулась и удивилась огромному хвосту пыли, который тянулся за «кадиллаком». Дорога ухудшилась, иногда попадались песчаные участки, по обочинам рос бурьян. Сидевшие сзади больше не переговаривались, они закрыли глаза, и сильный встречный ветер обдувал их лица.
Они проехали мимо нескольких костров для выжигания угля, угольщики помахали им вслед. Даниела с облегчением помахала им в ответ. У перелеска они увидели деревянные времянки, вокруг лежали инструменты и пустые мешки. Здесь бетонка еще не готова. Рамон убавил скорость. Слева — огромная сейба, под ее кронами — крестьянское подворье. Оно шагах в ста от шоссе, окруженное банановыми кустиками и кустами с розовыми цветочками.
— У него табачная плантация, — пояснил Ласаро. — А там, впереди, — Росалес.
Деревня словно вымерла, бедное, выжженное солнцем местечко с примитивной белой церквушкой в витиеватом испанском стиле.
— Почему здесь нет часовых? — спросил Рамон.
Он остановился перед церковной башней, под королевской пальмой; Даниела заметила, что башенка держится еле-еле. Часто проезжая через Росалес, она никогда не ощущала с такой остротой его безотрадность, как сегодня.
— Так что произошло?
— Не знаю, лейтенант, — ответил Антонио.
— До вчерашнего вечера нас было здесь человек пятнадцать, — доложил сзади Ласаро. — А потом Карлос послал нас на поиски «червяков».
Рамон сжал губы; Даниела заметила, что приказа относительно Росалеса он не понял. «Что-то здесь пошло наперекосяк», — прочла она на его лице. И тут же он приказал:
— Ласаро, Тони, выйдите и патрулируйте здесь, подкрепление я пришлю. Чуть что заметите, сразу звоните в Эсперансу. Телефон у падре.
— Я сейчас же поднимусь на звонницу, — пообещал Антонио.
Когда ярко-красная машина отъезжала от церкви, вокруг нее сгрудилась целая дюжина ребятишек. Даниела бросила последний взгляд на остающихся мужчин. Какие они разные — приземистый Ласаро в своей синей милицейской рубашке и стройный Антонио. Он повернулся, поднял на прощание руку, и она подумала: «Надо было мне все-таки взять камешек — глупости, ничего такого в этом нет».