Прелюдия 11

Глава 7

Единственная мысль утешала Мигеля: этот первый ночной марш в лабиринте сьерры станет их последним броском к цели.

— Сколько времени? — спросил Пити Равело.

— Четыре с минутами, — ответил Родригес. — До восхода солнца два часа.

— Вперед! — сказал Фигерас. — Не останавливаться. Мы должны торопиться!

Мигель сидел верхом на мощном стволе упавшего дерева. Протянул руку, чтобы помочь Равело подняться. С полуночи они шли по лесным тропам, и повалившиеся деревья то и дело преграждали им путь.

Но вот тропа оборвалась; Родригес начал прорубать мачете путь через чащобу. Равело потерял шляпу, Мигель слышал, как он несколько минут причитал и ругался. На нем самом колючие ветки располосовали рубаху. Инфраизлучатель натер плечи до крови, по спине стекал холодный пот. Он дрожал от напряжения, стараясь уберечь прибор от ударов ветвей. Серхио предлагал оставить инфраизлучатель в общей куче у источника. А он взял с собой: что, если на то место попасть больше не доведется? Только этот прибор связывает их, как пуповина, с ядром будущей армии вторжения. За пять дней, прошедших со дня высадки, они получили с его помощью двенадцать контейнеров с неба. Равело окрестил прибор «Утешением наших тоскливых ночей». И правда, что бы они без него делали? Были бы просто горсткой людей без продовольствия и боеприпасов, потеряли бы все мужество и надежды.

Они шагали сквозь высокий папоротник, с листьев которого стекала роса. Мигель прикрыл мешок с инфраизлучателем, чтобы влага не проникла внутрь. Впереди какая-то заминка — это кончился лес! Торжествующий Родригес заорал:

— Вон он, его уже видно!

Махнув рукой, он разбил бутылочную тыкву, обдав холодными брызгами Рико, — тот испуганно вскрикнул.

— Тише! — приказал Фигерас, пряча компас. — Теперь мы дадим крюк вправо. Эти вот островки с кустарником будут потом нашим укрытием. Через полтора часа мы свое дело сделаем.

— Вот-вот, сэр, — усмехнулся Равело. — Невозможное мы совершаем в мгновение ока, а чудеса длятся чуть-чуть подольше, да?

Где-то в стороне завопил попугай. Мигель глубоко вздохнул. Он смотрел и не мог насмотреться. Безлесные волны горной гряды уходили к бесконечной равнине, на которую опускалась луна. Впервые с момента их марша от Крокодильего полуострова до Росалеса перед ним открытое пространство. Словно тюремные ворота распахнулись! Теперь этому конца не будет. Обманчивая полутьма на склонах, тени в низинах. И еще одна тень перед безлесной равниной. Тонкий остов, мрачно повисший над пропастью. «Тумба катро», мост — их цель!

— Он триста тридцать метров длиной, — часто повторял Серхио, — и семьдесят в высоту. Взрыв будет сигналом для групп сопротивления по всей стране. Как только мы добьемся успеха, «Радио Амброс» передаст сообщение, и все ударят одновременно. Не позднее чем через двенадцать часов мы вольемся в армию вторжения.

Армия подойдет сюда к восходу солнца. К полудню самое тяжелое будет позади. А через пару дней войне конец...

Группа спускалась осторожно. Вскоре почва под ногами стала твердой. Скатывались вниз комья земли, зашелестела трава. Когда Мигель задевал какой-нибудь куст, он шуршал, как лист газетной бумаги. Под ногами шныряли юркие ящерицы. Он сгибался под тяжестью груза, но внутренне ликовал. Поглядывая в сторону моста, освещаемого острыми лучами проезжающих машин, он мысленно переносился в Гавану, к Даниеле. Какая у них начнется жизнь, когда все будет позади! Несколько погодя приблизился к шедшему перед ним Ласаро и спросил:

— Это правда, что у тебя есть дети?

— Да.

— Сколько?

— Трое.

— А возраст?..

— Мне запрещено с вами разговаривать.

— Агитировать — да, запрещено. Но отвечать на вопросы можно. Ну говори, сколько им?..

— Одиннадцать месяцев, три года и шесть.

— А самый маленький у тебя... мальчик?..

— Да, мальчик. Хорхе.

— Ну а какой он, твой Хорхе? Что умеет делать мальчишка в таком возрасте?

— М-мы, иногда он еще писается, — объяснил Ласаро. — А кашу уже ест. И садится. Узнает тебя и смеется. Пощекочешь — гогочет.

— А что говорит?

— Пока, кроме «папа» и «мама», ничего.

— «Мама» и «папа», — повторил Мигель и невольно улыбнулся. — О'кэй, Ласаро.

Он похлопал пленного по плечу и снова отстал на три шага. Спросил он «голубую рубашку» потому, что у остальных детей не было. Вдобавок Мигель опасался их насмешек. Письма из нагрудного кармана он никому не показывал. Один капитан знал о существовании письма. Но Мак-Леш давно мертв. Давно...

Мигель отлично помнил день, когда ему вручили письмо. Почтовый барак с большим вентилятором под потолком, сейф, рука, подавшая ему конверт. Смятый конверт с семью или восемью печатями, припиской, что адресат выбыл, и зеленой полоской цензуры. Письмо блуждало за ним следом из Нью-Йорка в Майами, оттуда в Луизиану и, наконец, в Сан-Амбросио. Мать Даниелы отправила его в июле шестидесятого.

«...она назвала его Роберто. Пишу тебе по секрету от нее, она не хочет, чтобы ты вообще об этом знал. Но ты должен знать, ведь это же твой сын, Мигель! Я каждый день молю бога, чтобы вы соединились. Сделай первый шаг...»

Он знал каждую фразу на память. Хрупкая бумага письма уже сломалась на сгибах. Однажды у него брызнули слезы из глаз, слова «вообще об этом знал» и «молю бога» превратились в размытые кляксы. «Сделай первый шаг» — как она себе это представляет? После первых попыток переворота кубинское правительство эмигрантов в страну не пускает.

— Кто продается сегодня за золото врагов нашей родины — пусть уходит, — заявил Фидель. — Нам не нужны люди, которых приходится удерживать силой. Но самое малое, чего такие люди заслуживают, — чтобы мы отказали им в праве вернуться на родину, чтобы мы лишили их прав гражданства...

Эти слова он тоже знал на память... На письмо он ответить не мог, из лагеря их не выпускали — как отошлешь? А кто пытался передать письма контрабандой, попадал в лагерь штрафников в Техасе. Как же ему хотелось увидеть сына! У него нет даже фотокарточки... Если бы после того спора Даниела не скрыла, что ждет ребенка, он ни за что бы не уехал. Ослепленная гордостью, она не хотела, наверное, чтобы он остался только по этой причине. Они оба допустили ошибку. Но теперь он возвращается к ней, выбрав единственно возможный для себя путь. Все будет хорошо.

Луна зашла, и пока группа спускалась в темную лощину, из-за гор начал медленно заниматься день. На западе — в той стороне мост — иногда пролетали над землей искорки вроде светящихся ночных жучков, слышалось слабое жужжание. Дорога! Она ключ ко всему побережью, где, но утверждению Серхио, должна высадиться армия. Дорога проходила через болота, и, кроме нее, есть всего лишь один выход к Крокодильему полуострову: на юго-восток от Эсперансы в сьерру. У этого пути есть уязвимая точка — там, где она от сахарного завода змейкой вьется к перевалу. Серхио говорит, что в этом месте ее запрут парашютисты. Тогда пятьдесят километров побережья будут блокированы и отрезаны от тыла. Противнику придется наблюдать в бездействии, как высадится десант. В течение одного дня он со своей мощной техникой пробьется в сьерру, а потом вырвется из нее и, раздробив силы красных, прокатится волной по всему острову.

Миновали небольшой лесок. Пожухлые листья, узловатые ветви, освещенные первыми утренними лучами. Проснулись птицы, засвистели, пронзительно заверещали, несколько вспорхнуло с веток. За деревьями дороги нет. Обрыв. Какая там глубина, Мигель не увидит.

— Соблюдайте дистанцию, — предупредил Фигерас.

На другой стороне обрыва покачивался на ветру огромного размера чертополох... Беда свалилась на них нежданно-негаданно. Оглушительный огневой удар, барабанная дробь пулеметов — фонтаны пыли в человеческий рост взметнулись перед ними. Мигель бросился на землю, сорвал с плеч мешок. Кто-то ударил его ногой, на секунду Мигелю показалось, будто он ранен. Попытаться отстреливаться бесполезно — головы не поднять. Вокруг свистело и шипело, от страха Мигеля стошнило. С западного берега вели беспрерывный, убийственный огонь, как будто стреляла целая рота. Но он заметил, что берут они слишком низко, если отползти, окажешься в мертвом пространстве... И тут же Серхио заорал:

— Назад!

Рядом с ним вскочил Равело, завертелся на месте, как танцор, и повалился навзничь, начал сползать к пропасти. Ноги его дергались. Мигель хотел было броситься к нему, но увидел, что остальные бегут обратно в лесок. Сапоги Равело пропали из виду. Все!.. Сколько бы он ни убеждал себя, что хотел, но просто не успел помочь Равело, сам-то он знал, что струсил. Первые деревья летели ему навстречу. Паника, разлетающиеся от ударов пуль по сторонам острые щепки, ветви хлещут по лицу, по телу. Упал на четвереньки и вот так, как дикое животное, пустился следом за остальными, туда, в чащу леса. Время, казалось, остановилось. А огонь — нет...

Наконец они в относительной безопасности. Те тоже поняли, что сюда не достать. Теперь огонь утих.

Мигель услышал бешеный вопль Родригеса:

— Сволочь! Собака! Я убью тебя!

Ударом приклада Родригес сбил Ласаро на землю. Это как тогда, на крестьянском подворье. Пленный стонал, сжавшись в клубок. Родригес бил, топтал его. И с ненавистью заорал на Мигеля:

— Валяй спасай его снова! Он сбросил в пропасть твой инфраизлучатель! Вот как он тебе отплатил! Пити убили, а эта свинья воспользовалась!

Боже, инфраизлучатель! Мигель опустился в траву, его вывернуло наизнанку, он сплевывал горький желудочный сок. Силы на исходе. С каждым ударом пульса перед ним, как моментальные фотографии, возникают картины: вот Серхио с искаженным лицом вбивает новый магазин в автомат. Нечеловеческий страх на лице Рико. Беснующийся Родригес... Он убьет «голубую рубашку». Как страшно тот стонет. А этот... терзает безоружного... Конечно, красный заслужил, но все-таки... невыносимо... Неожиданно послышался рокот моторов самолета. Взгляд Мигеля упал на Рико. На лице гватемальца отражался каждый стон Ласаро.

Над вершиной горы показался самолет, за ним еще два, они быстро приближались.

Рико встал, схватил Родригеса за руку, оттащил от плен-ного.

— Хватит! — прохрипел он. — Наши! Разве ты не видишь? Наши! Пошло дело!

Все задрали головы. Самолеты, по-видимому, летели к мосту. И вдруг из них выкатились белые шарики — раскрылись па-рашюты. Они спускались вниз тремя цепями. Вот их уже не видно из-за деревьев.

— Это «гости»! — закричал Фигерас. — Покажем красным, ребята! Отомстим за Пити!